В Гомель позвал меня телефонный звонок неравнодушного человека: не заинтересует ли агентство судьба офицера, с которого начиналась 5-я отдельная бригада специального назначения?
Еще бы! А кто он? Подполковник в отставке Александр Сокоренко. Формировал первую роту 5-й отдельной бригады специального назначения, впоследствии был назначен первым командиром первого отряда части. Самый первый спецназовец бригады!
…Уже через день я был в Гомеле и сидел в гостиной у Александра Ильича. Хозяин, его дочь Валентина были само радушие, и это здорово раскрепощало. Смущали только два молчаливых человека, которые присутствовали рядом. «Кто они?» — «Бывшие разведчики». Интрига, однако…
Ветеран в военной куртке с погонами подполковника. На ней — орден Красной Звезды и значок парашютиста, вместо рубашки — тельняшка десантника. В свои девяносто дед энергичен, подвижен, эмоционален. Я невольно залюбовался им…
Первые минуты пребывания в квартире хозяина, однако, были для меня не слишком комфортными. Поздоровавшись, Александр Ильич засыпал конкретными вопросами: вы кто, какую организацию представляете? Должность? В армии служили? В каких войсках? Солдат, офицер? Выслуга лет?
Так жестко и лаконично проводится первичный допрос пленного. Именно им я себя тогда и почувствовал… И пусть хозяин квартиры не был командиром ДРГ, пусть мне не грозили пытки и последующая ликвидация, я, подчиняясь его воле, безропотно выложил все, что знаю о себе… Банальный ознакомительный опрос гостя незаметно перешел в допрос — старая школа, ничего с этим не поделаешь…
* * *
Александр Ильич Сокоренко родился в 1930 году в селе Степное Ямпольского района Сумской области. По окончании школы был определен в шахтеры.
— Если вам будут говорить, что молодежь шла в шахты по комсомольской путевке, по велению сердца, — не верьте. Это красивая легенда. Добровольно-принудительным было направление. Такое тогда было время.
Время было тяжелое и беспросветное — послевоенное. Огромная часть страны лежала в руинах. Медленно и трудно восстанавливалась промышленность. Ее переводили на гражданские рельсы. Уголь в тех условиях был нужен государству как воздух. Но добывать его оказалось почти некому — миллионы мужчин полегли на поле брани. И правительство приняло непопулярное решение: направлять парней 16–20 лет в шахтеры. Другого выхода у государства не было. Были опубликованы указы Президиума Верховного Совета СССР, согласно которым страна на три года отменяла всеобщий призыв в армию. Указами была определена категория юношей, которые вместо срочной службы направлялись учиться в школы ФЗО — фабрично-заводского обучения. Молодые люди, которые по тем или иным причинам пытались уклониться от призыва в такие школы, подлежали уголовной ответственности как лица, совершившие уклонение от прохождения действительной военной службы.
Саша вместе с одногодками оказался в Горловке. Для начала шахтеров‑новобранцев завели в столовую — подкрепиться с дороги чем Бог послал. Тогда же они увидели настоящих шахтеров, только что поднявшихся наверх после смены.
— Они были черными, как негры, — вспоминает сегодня Александр Ильич. — Белели только зубы.
Сельские ребята оказались не готовы к такому зрелищу! И испугались: что, и с нами такое будет? Решительный Федя Горох шепнул Саше Сокоренко: давай рвать отсюда когти, пока и мы не почернели…
И они рванули. Куда бегут дети от опасности? Домой, конечно. На железнодорожной станции подошли к машинисту:
— Дяденька, нам на Харьков…
— Через три поезда эшелон.
Пока пробирались к цели под вагонами, их остановили и ограбили осмотрщики вагонов — отобрали новые телогрейки, отдав свои, блестящие от смазки и грязи. Понимали, что эти пацаны не побегут жаловаться.
— Сначала было обидно. А потом мы сообразили: повезло, что едем в старых одежках. Потому что к нам никто не цеплялся: работяги-путейцы. Бегунов‑то было много тогда, милиция задерживала их, возвращала на оставленные предприятия. А мы доехали до Харькова без проблем.
Но недолго музыка играла… Дома их «повязали» и опять отправили в Донбасс. Опять степная зона, опять дымящие трубы химических и литейных заводов, шахты…
На сей раз ребята попали на фенольный завод «Главкокс». При нем прошли ускоренное обучение в школе ФЗО № 30 на слесарей. Распределили Сокоренко в бригаду, которая клепала котлы. Работали в ней мужики богатырского роста — труд их был адски тяжел. Бригадир с сомнением посмотрел на новичка невысокого росточка:
— Что ты можешь, Саня? Сделай-ка нам разметку.
Получилось у него хорошо.
— Будешь в бригаде разметчиком!
Он втянулся в работу, стал своим в коллективе.
Разные должности, разные специальности в рабочих бригадах не давали ему соскучиться. Но постоянно преследовала мысль о необходимости работать на заводе до 27 лет без призыва в армию. А что будет потом? Как жить не отслужив? Сила общественного мнения в те годы была такова, что всех, кто не прошел срочную службу, считали изгоями общества, людьми самого низкого сорта.
Кто-то из работяг то ли шутя, то ли всерьез сказал друзьям:
— Да купите вы по бутылке водки, палке колбасы и подойдите в военкомате к безногому майору, попроситесь в армию. Делов‑то…
Пацаны поверили, закупили «бакшиш». В военкомате было шумно, многолюдно: проводилась медкомиссия. Долго томились в коридоре, не могли решиться. Наконец выдался подходящий момент, и Саша Сокоренко бочком проскользнул в нужный кабинет, молча поставил авоську в тумбу и робко молвил:
— Дядя, призовите нас в армию… Двое нас…
— А где вы работаете? — спросил их «дядя».
— На фенольном.
— Возраст? Где живете? Ступайте, будут вам повестки.
Не совсем праведно получилось… Но ведь за магарыч в армию рвались ребята, а не «косили» от нее. В армию! И перо мое не поднимается их осуждать.
19 апреля 1951 года Александр Сокоренко был призван на срочную, попал в 76‑ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию. Ох, до чего же несладко оказалось в армии!.. Но ныть тогда не привыкли.
Ни тельняшек, ни синих беретов в ВДВ еще не было. Но гонор — был: мы десантники, нам сам черт не брат! И они, конечно, имели на него право. Ведь прыгнуть с парашютом в бездну — это какую же силу воли надо иметь!
— Когда вы услышите, как кто-то бахвалится, что прыгнуть с парашютом совсем не страшно, — не верьте ему! Страшно! — говорит мне Александр Ильич, на счету которого более 300 прыжков.
Новички Псковской дивизии прыгали в те годы из гондолы аэростата ДАГ‑2. Дешево и сердито: ни самолета, ни авиационного бензина не надо. Посадили в гондолу четырех солдат и лейтенанта, размотали под аэростатом трос на 500 — 800 метров — пожалуйте за борт, товарищи гвардейцы. А за бортом — жуткая бездна!
— Выпрыгнуть из гондолы в пустоту — страшно! Намного страшнее, чем из самолета! — вспоминает былое Александр Ильич. — Когда боец покидает гондолу, она начинает хаотично раскачиваться, и у всех очередников — лица белые…
Ему помнится случай, когда сослуживец не смог шагнуть в пустоту и железной хваткой уцепился за край гондолы: не могу! Разжимая его кисть, невольно сломали ее — и выбросили-таки солдата за борт. Такие были в десанте страсти.
Гвардии рядовой Сокоренко покидал ту ужасную гондолу три раза. Сам, без принуждения, без толчка в спину или куда пониже. Чем несказанно горд и поныне.
В августе командир его роты получил неожиданный приказ: срочно отобрать трех лучших бойцов для поступления в военное училище. В число этих трех попал и Александр Сокоренко — глаз у ротного был наметанный, приметил в нем «военную косточку».
— Как такое могло быть? — удивляюсь я. — Опять добровольно-принудительно?
— Опять. Такое тогда время было, — лаконично отвечает мне Александр Ильич.
Попал он в Шуйское пехотное училище. Три года пролетели незаметно, и вот Александр Сокоренко — лейтенант, командир взвода в Белорусском военном округе. Прохождение офицерской службы начал в Бобруйске, в мотострелковом полку 22‑й механизированной дивизии 5‑й гвардейской танковой армии. Все у него получалось, все ладилось. Был в части на очень хорошем счету. Нежданно-негаданно ему предложили переквалифицироваться в танкисты.
— Москвой было принято решение «переделать» БВО в танковый округ. Танков хватало, а вот танкистов — нет. Обратили внимание на пехотинцев: освоят танк, никуда не денутся. Так-то оно так, но многие из нас отреклись переучиваться, увольнялись.
Сокоренко не отрекся, и его направили в Гомель на курсы танкистов. Офицеры изучали устройство танка, его эксплуатацию, учились водить боевую машину, стрелять из пушки и пулемета.
Во время посещения театра Александр познакомился со своей будущей женой. Вера работала преподавателем в Гомельском финансово‑экономическом техникуме. Недолго думая, она оставила престижную работу и поехала с молодым лейтенантом-красавцем к месту его новой службы — в Марьину Горку. 62 года была Вера любовью и опорой Александра Сокоренко…
…В 60‑м гвардейском танковом полку 8‑й гвардейской танковой дивизии встретили гвардии лейтенанта Сокоренко иронично: о, пехота прибыла!.. Эта ирония была понятна. Многие командиры танковых взводов воевали, служили на должностях 8, 10, а кто и 12 лет, уже округлились в талии. Щуплый невысокий лейтенант-пехотинец виделся им пацаном, достойным только подначек.
Но не тут-то было — лейтенант оказался не промах. Быстро освоился в танковом полку, стал не хуже других. Вскоре Сокоренко назначили на должность заместителя командира учебной танковой роты, в которой готовили механиков‑водителей. Не ахти какое повышение, но все же… Конечно, коллеги ревновали, однако сказать было нечего — достоин, чертяка!
— Вот что осталось на память с тех времен! — с гордостью показывает мне Александр Ильич знак классности с красной буквой «М» на лицевой стороне.
Знак «Мастер» свидетельствует о том, что его обладатель — профессионал.
Преуспел он не только в вождении — стрелял из танка бесподобно, на зависть многим однополчанам, «чистым» танкистам. И еще — отлично проводил политзанятия в роте, за что неоднократно удостаивался похвалы проверяющих. И еще — навел четкий порядок в боевой учебе, подтянул дисциплину в подразделении. Все у него ладилось.
В 1961 году Сокоренко как лучший из лучших защищал честь своей гвардейской танковой дивизии, стреляя на проверке под Осиповичами из танков с закрытых огневых позиций — было тогда такое упражнение. Цель взял в «вилку» и накрыл осколочно-фугасными снарядами безупречно, вот только запоздал немного по времени — не артиллерист все-таки. Но его даже не пожурили — после этих стрельб соединение удостоилось хорошей оценки. Командир дивизии гвардии генерал-майор Иван Шкадов не мог нарадоваться: орел, Сокоренко, спасибо за службу!
Таких офицеров замечают, выдвигают. И командование решило перевести его в учебный центр в Печах, который тогда создавался. Но командир полка гвардии полковник Булавко уперся: не отдам, самому такой нужен! С ним, поколебавшись, согласились.
Служилось ему хорошо и уверенно. И вскоре Александр был назначен командиром танковой роты — по тем временам весьма заметное повышение. Должность хлопотная. Но она была давно ему по плечу, и рота стала отличной. Служебный путь был прям и ясен.
Однако не все коту масленица… Через год гвардии капитана Сокоренко неожиданно пригласили в кадровый орган. Для разговора, туманно сказали ему по телефону. Он был готов к чему угодно, но не к такому повороту дела:
— Вам предлагается должность командира роты специального назначения.
— Мне?! Специального назначения? Но я же танкист!
— Вы служили срочную в Псковской воздушно-десантной дивизии, имеете прыжки с парашютом, командир отличной роты, прекрасно характеризуетесь по службе…
— А где это? Что за рота такая — специального назначения? — спросил, недоумевая, Сокоренко.
— Здесь, в Марьиной Горке, — ответили ему. — Роты еще нет, вы будете ее формировать.
Вот такой состоялся тогда малопонятный и малоприятный разговор. Все было загадочно и с недомолвками. Не здорово, когда темнят. О ГРУ — главном разведывательном управлении, совершенно секретной тогда организации, он, танкист, даже не слышал. И немудрено — о нем не все разведчики знали.
Экскурс в историю
Спецназ ГРУ ведет свое начало с 24 октября 1950 года. В тот день появилась директива по военному министерству СССР № Орг/2/395832, предписывавшая создать подразделения разведки специального назначения, подчиняющиеся начальнику ГРУ Генштаба.
Было предусмотрено создание 46 рот спецназа. 27 из них создавались при общевойсковых, механизированных и ударных армиях и воздушно-десантных корпусах, две — при Центральной и Северной группах войск, остальные — при отдельных военных округах, в том числе Архангельском, Московском, Киевском, Приволжском, Уральском, Южно-Уральском, Туркестанском, Восточно-Сибирском, Западно-Сибирском, Северо-Кавказском, Донском, Таврическом, Горьковском и Воронежском. Численность каждой роты ─120 человек.
Опыт учений показал: силами всего двух-трех квалифицированных разведгрупп можно вывести из строя командование и штаб крупного воинского соединения противника, оставить его без связи, навести авиацию на стартовые площадки ракет, собрать и передать своему командованию ценнейшие разведданные, посеять в тылу хаос и панику…
В СССР нашли целесообразным пойти дальше ─ было принято решение сформировать отдельные бригады спецназа в ряде военных округов.
На основании директивы Генерального штаба Вооруженных Сил СССР № 140547 от 19 июля 1962 года в городе Марьина Горка начала формироваться 5-я отдельная бригада специального назначения. Такие же бригады создавались в Дальневосточном, Закавказском, Киевском, Прикарпатском, Ленинградском, Московском, Одесском, Прибалтийском и Туркестанском военных округах.
В эпицентр этих событий и попал в 1962 году Александр Ильич.
Часть военного городка в Марьиной Горке отделили под суперсекретный объект с жесткой пропускной системой. Никто из старожилов не знал, что за соседи появились за забором, чем они занимаются. И лишь когда стали парить в небе купола парашютов, смекнули: наверное, какие-то особые десантники.
Но все это было потом. Поначалу же — ни кола, ни двора, ни солдат. Была директива, приказ о создании части. Но части еще не существовало.
Командиром бригады назначили полковника Ковалевского, начальником штаба — полковника Барышева, начальником политотдела — полковника Шадарова, начальником тыла — подполковника Выговского.
И командиром роты специального назначения — капитана Сокоренко.
Полковник Иван Ковалевский был героической личностью: на его кителе теснились ордена Красной Звезды, Красного Знамени, Александра Невского и Отечественной войны I степени, медали «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За боевые заслуги», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг. ». Но никакого отношения к десанту и спецназу он не имел. Как и все остальные. Кроме капитана Сокоренко… Ему и поручили старшие начальники всю низовую работу: ты у нас парашютист, ты все знаешь, все умеешь — действуй.
Можно обоснованно утверждать: истинный первый спецназовец 5‑й бригады — он, Александр Ильич Сокоренко.
После него ротой командовали капитаны Ильиных, Ступак, Трепак, Поздняков. Называем эти фамилии для истории.
Итак, командиры были, номер части был, а солдат — не было. Они стали прибывать несколько позже. Брали в секретное подразделение только тех, кто прослужил не менее двух лет. Все они были старослужащие, готовившиеся к «дембелю». Вели себя с гонором, вызывающе — как же, «деды»! И было в роте таких «орлов» 137 человек.
— Лучших-то кто ж тебе отдаст? Только нарушителей воинской дисциплины, тех, от кого рад избавиться, — вспоминает Александр Ильич те дни. — А когда почти все такие?
Из песни, что называется, слов не выкинешь — первая сборная рота подобралась не подарок. Но ротный Сокоренко оказался человеком опытным, волевым — сам служил срочную, солдатскую психологию знал отменно. И в том противостоянии не допустил слабины. Всегда поступал по закону, по справедливости и согласно уставным требованиям. Гарнизонная гауптвахта, впрочем, не пустовала. Когда же наконец уволился в запас «контингент», вздохнул с облегчением…
Новый призыв был «местный» — из Минской, Гомельской и Могилевской областей. Привозили новобранцев в Марьину Горку представители военкоматов — так было поставлено дело. Отбор, конечно, велся. Но все равно новички были новичками — робкими, неумелыми. Из таких вот Александру Сокоренко предстояло подготовить настоящих универсальных солдат, способных выполнять боевые задачи государственной важности.
В Москве спохватились и приняли решение организовать для офицеров создаваемых бригад специальные годичные курсы при Военно-дипломатической академии. Убыл в Москву и Сокоренко.
Чему их там учили? Тому, что должен уметь каждый спецназовец: снять часового, допросить пленного, оборудовать дневку в лесу, уходить от погони, рукопашному бою…
— Знаешь, что надо делать, если на тебя бросилась овчарка? Ударить ее кулаком в нос! Или засунуть кисть в пасть и схватить ее за язык — станет шелковой. Про нож не говорю — это само собой разумеется…
Александр Ильич случайно проговорился, против какой страны готовился действовать. Но наотрез отказался рассказывать о своей задаче. Ставится, мол, перед вылетом. Я сделал вид, что поверил!
На курсах им сказали суровую правду:
— Товарищи офицеры, вы должны знать: у вас будет билет только в один конец! Если не выполните боевую задачу — погибнете, если выполните — все равно погибнете.
Это была суровая правда. Но никто из слушателей не запаниковал. Они обо всем уже и сами догадывались. И восприняли сказанное как должное — взрослые были люди. Сказанное оказалось лишь официальной констатацией факта и подняло их самооценку в своих глазах.
— Мы были патриотами и готовы были пожертвовать для страны своей жизнью, — лаконично сказал Александр Ильич.
После возвращения из Москвы офицеры с энтузиазмом окунулись в боевую подготовку. А она была серьезной: прыжки из самолетов Ан‑2, Ли‑2, Ан‑12 днем и ночью, диверсионно-разведывательная деятельность. Личный состав учился преодолевать болота и водные преграды, скрытно передвигаться, владеть инженерным делом, приемами рукопашного боя и навыкам оказания первой медицинской помощи… Еще спецназовцы должны были уметь управлять всеми видами армейского транспорта, метко стрелять из всех видов стрелкового оружия, включая иностранное… Занятия шли на территории бригады и на полигонах, в лесах и на полях, днем и ночью. Занятия проходили совместно с коллегами из МВД и КГБ.
Взводов в его роте не было — были группы. Командовали ими сержанты и старшины срочной службы. Некоторым настолько успевала понравиться суровая мужская жизнь, что оставались на сверхсрочную, учились, становились офицерами. Многие ученики Сокоренко потом очень успешно воевали в Афганистане.
Командиром первой группы был назначен Модест Рыжик — высокий, физически очень сильный боец. В запас он после срочной не уволился и вырос со временем в бригаде до командира роты. Однажды во время учений на территории БВО с реальным пересечением государственной границы Модест Иванович возглавил одну из разведгрупп. Из семи только две сумели выполнить поставленную задачу. Одной из них командовал капитан Рыжик. Пограничники сопредельной стороны пустили по следу советских спецназовцев двух прекрасно обученных овчарок, которые не знали неудач. Прикрывать подчиненных остался Модест Рыжик.
Каково же было удивление пограничников, когда они обнаружили своих лучших псов бездыханными. Было видно, что расправились с ними голыми руками. Попросили показать им удальца.
— Могу продемонстрировать, как это делается, — сказал стражам границы капитан Модест Рыжик. — Выпускайте на меня своих лучших собак, если вам их не жалко.
Пограничники пожалели собак.
В Афганистане подполковник Модест Рыжик командовал 668‑м отдельным отрядом специального назначения. Успехи отряда оказались столь значительны, что душманы предложили за голову советского командира огромную сумму. Их листовками с указанием цены были завалены города и веси. Но взять Модеста Рыжика у них не получилось.
Александр Ильич вспоминает: некоторые молодые солдаты роты боялись прыгать с парашютом — страх перед бездной был сильнее неокрепшей воли. И с этим приходилось считаться.
Одним из таких отказников оказался рядовой Пётр Субоч. Деревенский пацан очень хотел служить в спецназе и был горд тем, что попал именно туда. Но его психика не приняла высоты… Однажды выпускающий майор Александр Сокоренко в воздухе ловко вытолкнул его плечом в люк. Парашют раскрылся, солдат благополучно приземлился. Но это не решало дела. Боец «выключался», когда прыгали из Ан‑2 с низкой высоты.
Александр Ильич вызвал солдата в кабинет и сказал наедине: надо переводиться, Петя, не твое это — прыгать с парашютом. И тут случилось то, от чего Сокоренко опешил: солдат упал перед ним на колени!
— Только не это, товарищ майор!
Он не мог поменять голубые петлицы на черные. И не только потому, что танкисты гнобили переведенных к ним «отказников» из части специального назначения. Пётр страстно мечтал вернуться домой в голубом берете, мечтал вернуться героем…
Майор Сокоренко, поколебавшись, вошел в положение подчиненного. Предложил ему непрестижную службу-работу свинарем в бригадном подсобном хозяйстве. Боец согласился — так велико было его желание остаться в спецназе.
Пётр Субоч работал в свинарнике, но посещал все занятия по боевой подготовке. Крутился боец как белка в колесе, однако все успевал делать. Только не прыгал с парашютом…
Через год майор Александр Сокоренко был назначен командиром созданного отряда. Первый командир 1-го отряда! Это тоже, между прочим, история. Первыми его заместителями были майоры Куприянов, Лущ, Рыков —эти фамилии не должны кануть в Лету.
—Меня ценили начальники. Я хорошо знал общевойсковую тактику, танковую и много чего еще.
А еще ценили его за то, что в подразделении не было дедовщины. Всякие поползновения он выжигал каленым железом. Сам когда-то натерпелся сполна. Следил за порядком днем и ночью, воспитывал подчиненных, поддерживал их. Лучшие воины удостаивались не только устной благодарности, грамоты или вымпела — командир отряда отпускал их домой на побывку по 5 — 10 раз за службу (имелась у него такая возможность). Этакий конкретный «хозрасчет»: заработал — получи… А отпуск для солдата, служившего три года, был дороже ордена — говорю об этом как бывший рядовой, сполна хлебнувший лиха во время своей срочной службы. Достойный боец получал от командования части рекомендательное письмо для поступления в университет или институт, которое тогда очень много значило.
Бойцы ценили доброе отношение командира и платили ему взаимностью.
Каждый год в октябре на базе 1‑го отряда проводились сборы с командирами спецчастей округа. На его опыте учили правильно организовывать боевую учебу, жизнь и быт солдат от подъема до отбоя в соответствии с уставными требованиями. К ним привыкли, всегда готовы были показать товар лицом.
Но нежданно-негаданно в 5‑ю бригаду нагрянула из Москвы необычайно представительная инспекция. Группу в составе 10 полковников возглавлял генерал-лейтенант Михаил Сидоров. Командиру было приказано отмобилизовать бригаду в установленные сроки.
Сегодня можно раскрыть парадоксальный секрет той давней поры: часть являлась кадрированной. В бригаде были срочники только в 1‑м отряде, которым командовал Сокоренко. Было еще четыре группы радиосвязи в отряде спецрадиосвязи — лейтенантов Ясевича, Колоссовского, Парфёнова. Командиры остальных отрядов занимались мобилизационной работой в военкоматах — их отряды числились лишь в картотеках. Да, в летний период обучения в бригаде проводились сборы с солдатами и офицерами запаса, их обучали прыжкам из Ан‑2. Были среди них бывшие пограничники, ракетчики, моряки… Научить же прыгать из транспортного Ан‑12 за короткий срок нереально.
— Пасека была, а вот пчелок — не было, — образно сказал об этой проблеме Александр Ильич.
Предполагалось, что в угрожаемый период на базе существующих подразделений развернутся новые подразделения: в строй встанут призванные из запаса «партизаны». Что за диверсанты получатся из подзаплывших жирком дяденек, об этом в верхах не думали.
С задачей, поставленной комиссией, они тогда справились успешно и в установленный срок: вскоре в лесах под Уздой стояла в строю полностью отмобилизованная отдельная бригада специального назначения.
Что дальше? А дальше последовала очередная вводная: сформировать из приписного состава восемь диверсионно-разведывательных групп и выбросить их с новыми мощными радиостанциями в указанные районы в Литве, Латвии, Эстонии, Калининградской области и под Волгоградом. Собственно, ГРУ проводило испытание новых средств связи — это было главным. Заодно решили проверить и готовность бригады к развертыванию. Все организовано было так, как должно было происходить в особый период.
Получив новую вводную, командир бригады изменился в лице: запасники подрастеряли навыки, кроме того, из Ан‑12 они не прыгали ни разу. А прыгать предстояло ночью. Стало быть, результаты будут непредсказуемыми, вплоть до трагических. Понимал это, конечно, и генерал — не первый год служил в армии.
Незримо витал вопрос: в войну такой риск оправдан, но сейчас, в мирное время, — какая необходимость гробить людей?
Во время перерыва к командиру 1‑го отряда подошли командиры соседних, кадрированных, а сейчас — «партизанских»: Саня, ты у нас мужик бойкий, пробивной, объясни ему, что так нельзя. Не война же! Скажи, что надо вернуть твоих бойцов, которых раздали нам командирами «партизанских» групп. Пусть выполняют задачу они. Твои-то люди готовы!
Да, у Сокоренко в бригаде был непререкаемый авторитет, он имел право такого голоса. Но ведь не принято в армии возражать вышестоящему руководству, тем более когда им уже принято решение…
И все же Александр Ильич пошел на такой разговор:
— Товарищ генерал-лейтенант! Разрешите мне вернуть моих солдат и сержантов, которые возглавляют сейчас группы запасников, сформировать из них восемь групп — и поставленная вами задача будет успешно выполнена.
Объявили перерыв: генерал взял паузу. Он прекрасно понимал, что поставленная задача — не для «партизан». Что их еще готовить и готовить. Случись что — и в Москве будут говорить не об испытаниях новых радиостанций, а о ЧП, о том, что зазря угробили людей. Командир отряда говорил дело…
После перерыва зачитали приказ: вернуть в отряд военнослужащих срочной службы и подготовить к выполнению задания восемь ДРГ.
— Вы уверены, что ваши подчиненные справятся с поставленной задачей? — спросил генерал-лейтенант Сидоров командира отряда.
— На сто процентов уверен! Головой ручаюсь!
…Ночью транспортные самолеты Ан‑12 со спецназовцами ушли в небо из Мачулищей, Витебска и Зябровки.
Через некоторое время от семи групп пришли радиограммы: «Приземлились, собрались, выполняем». Латвия молчала. Прошли сутки — Латвия по-прежнему молчала. Минуло двое суток — Латвия продолжала молчать!.. Кто знает, сколько седых волос появилось в те черные дни и ночи на голове командира… Разбили при приземлении радиостанцию? Отказ техники? Или же случилось самое страшное?
Через трое суток восьмая разведгруппа вышла в эфир: «Приземлились, собрались, выполняем». Через трое суток!
Случилась досадная нелепость: перед посадкой в самолет командир ДРГ сунул шифроблокнот за пазуху, а во время прыжка он оттуда выпал. Нет шифроблокнота — нет связи… Три дня бродили отчаявшиеся «диверсанты» по окрестностям в наивной надежде найти пропажу. Но ее не было. Кончался сухой паек…
Через трое суток повстречался им пастух:
— Здорово, товарищи десантники! А я видел, как вы приземлялись.
Заросшие щетиной бойцы смотрели на него исподлобья: и что с того, что ты нас видел? Поговорить тебе охота?
— Я и пакет ваш нашел…
— Где он? — чуть не подпрыгнул командир.
— Да домой отнес.
После находки шифроблокнота появилась связь с бригадой…
— Я думал, что меня уволят из армии с «волчьим билетом!» — вспоминает сегодня те черные дни Александр Ильич. — А вместо увольнения был удостоен ордена Красной Звезды. За успешные испытания новых средств радиосвязи.
Новые радиостанции действительно были чудо как хороши: они позволяли связаться из Марьиной Горки даже с Владивостоком. И на учении техника продемонстрировала отличную работу. Одна ДРГ замешкалась? Так ведь условия были близки к боевым, разведчики справились с возникшей проблемой и связались с бригадой позднее.
И ведь верно…
Главным была не оплошность одной группы — главным был полный успех семи других.
Орденов удостоились также комбриг полковник Геннадий Евтушенко и подполковник Феликс Харьков, который занимался подготовкой приписного состава.
Жизнь продолжала идти своим чередом. 1-й отряд Сокоренко функционировал как отменно налаженный конвейер: готовил спецназовцев, увольнял их в запас, набирал новых солдат… Меньше строевой, меньше хозработ — больше боевой подготовки! Учились военному делу днем и ночью, невзирая на капризы погоды. Подполковник Александр Сокоренко чувствовал себя на этом конвейере как рыба в воде. Ему нравилась настоящая мужская жизнь, он был на своем месте. Его уважало командование и любили подчиненные. Что еще для командирского счастья надо?
Командир отряда работал энергично и со знанием дела — опыт службы позволял ему быть на высоте в любой ситуации. Безупречный отряд! Безупречный командир! Абсолютный авторитет у подчиненных и вышестоящих начальников.
— Наш комбат был отличным мужиком! — рассказывал мне старший лейтенант в отставке Александр Микрюков. — Горой стоял за солдата, много внимания уделял нашему быту. Шел в казарму, проверял порядок в каждой тумбочке — строг был. Но знал каждого бойца по фамилии, имени и отчеству. Как к своим сыновьям относился. Уважали мы его!
Прекрасные, сердечные слова! Сколько лет прошло, а уважение это не растеряно и поныне. Вот тому пример. Несколько лет назад Александр Сокоренко пришел в поликлинику, сел в коридоре дожидаться своей очереди к врачу. Неожиданно к нему подошел пожилой человек и обнял:
— Александр Ильич! Вы — наш любимый комбат! Я служил у вас 50 лет назад и до сих пор вспоминаю те дни с благодарностью. Спасибо вам за чудесную службу, за все то, чему вы нас тогда научили!
Очередь притихла. Все любовались тем, как обнимаются два пожилых человека — бывшие солдат и офицер — и говорят друг другу сердечные слова.
— Дед, — рассказывала мне Валентина, дочь Александра Ильича, — вернулся из поликлиники домой воодушевленным, счастливым. Он был растроган тем, что солдаты помнят его и через полвека, что благодарят за службу…
Но не зря же существует в армии поверье: если давно не было ЧП —не расслабляйся, вот-вот отгребешь по полной. Так оно и получилось.
* * *
…Спецназовцы прыгали с парашютами ночью. Инструктаж, еще инструктаж, еще один… В армии без этой рутинной процедуры не обходится ни одно мероприятие. Лучше перебдеть, чем недобдеть!.. Люди должны знать свои предстоящие действия до мелочей. Выпрыгнуть из самолета не проблема — проблема удачно встретиться с землей, которую не видно ночью.
В 3.00 подполковник Александр Сокоренко второй раз за ночь шагнул в черноту за бортом, привычно рванул вытяжное кольцо. Хлопок раскрывшегося купола показался ему не таким, как всегда, — каким-то иным. Его завращало. С чего бы? Подняв голову, он увидел на фоне звезд не круг купола, а нечто бесформенное. Перехлест строп!!! Значит, скорость падения — 50 — 60 метров в секунду!
Рука потянулась к стропорезу. Но в те же мгновения он передумал — надо попробовать сдернуть стропу с купола, если не выйдет — тогда стропорез. Или — запаска.
Если бы он видел землю — видел бы свою высоту и уже принял бы грамотное, спасительное решение. Но внизу была чернота, и она оказалась обманчивой: еще есть время, есть! А времени у него уже не было. Удар о землю был страшен!..
Его хватились, стали звать. Но из темноты никто не откликался. Стало очевидно: что-то случилось. Возможно, самое ужасное…
Непросто найти в темноте человека, который лежит без сознания и не подает признаков жизни. Разыскав‑таки командира, подчиненные понесли его в санитарную машину.
— Я не выполнил того, чего всегда требовал от своих солдат, — сокрушается сегодня Александр Ильич, — не сгруппировался!
И еще. В последнее время он перестал сам укладывать парашют для себя. Поручал это делать проверенным, надежным бойцам. Той же ночью накинул лямки первого попавшегося парашюта…
Болело везде, болело все. Приказал везти себя домой — кому нужно происшествие на часть? Полежу, мол, маленько, оклемаюсь.
Но не тут-то было. Три месяца лежал он дома на снятой с петель двери: перелом двух позвонков, одна нога стала короче другой… Каждый день к нему прибывал врач с процедурами.
Ходить начал с двумя палками. Потом, оклемавшись, выбросил их — какой, к черту, спецназовец с этими деревяшками? И вышел на службу, где по нему все соскучились. Но работать было тяжеловато, а о прыжках с парашютом пришлось забыть вовсе.
В 1973 году на базе их части проводились очередные сборы. Привычно крутились как белки в колесе. Под конец мероприятия начальник штаба округа спросил: вопросы ко мне есть?
— Личный вопрос, товарищ генерал-лейтенант! — поднялся со своего места подполковник Александр Сокоренко. — Я на прыжках разбился, деформирован позвоночник, одна нога короче другой. Прошу вашего решения о переводе меня на любую нестроевую должность.
Вечером ему позвонили из Минска: свободных нестроевых подполковничьих должностей в округе в настоящее время нет. Но есть майорская должность в Гомельском областном военкомате. Посоветуйтесь с семьей и утром позвоните нам.
Эх, было бы о чем советоваться: теща — из Гомеля, жена — из Гомеля!.. Он не верил в свою удачу!
— Вот так обыденно завершилась моя строевая служба, — сказал мне Александр Ильич.
* * *
Служил Сокоренко еще десять лет. Да, работа-служба в кабинете военкомата —не чета службе в 5-й отдельной бригаде специального назначения. Но все же, все же…
Ответственности в военкомате хватало с лихвой. Однако и на новой должности он был на высоте —такая натура. Все делал на совесть. Как одному из опытнейших офицеров ему предложили должность мозырского военкома. Это было повышение. Но Александр Ильич отказался: спасибо за доверие, ребята, но я уже накомандовался в спецназе.
Очень тяжкие воспоминания оставили в памяти годы, когда пошли в Беларусь гробы из Афганистана. Именно работники военкоматов встречали скорбный груз и сопровождали его до дома.
— Адская работа! — мрачно говорит о тех временах Александр Ильич.
Именно он встречал гроб с телом солдата, который погиб в самолете, врезавшемся в гору над Кабулом во время ввода в ДРА частей 103‑й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Самые первые дни — и уже гроб… Не был ли тот парень первым белорусом, сложившим голову в чужих горах?
Подполковник Сокоренко получал гроб — металлический ящик — прямо из салона транспортного самолета.
— Забирайте! — толкнул его им ногой кто-то из членов экипажа.
Это покоробило. Но подумалось: мужикам не до сентиментальностей — с войны прилетели.
Гроб совсем не похож был на гроб — просто металлический ящик. Ни деревянной обшивки, ни полотна какого-нибудь. Это было очень неприятно. Но понимали, конечно, что летчики везут тело павшего за Родину с поля боя.
Доставили «груз‑200» во двор Брагинского военкомата.
— Везите его домой! — сказали им.
Повезли гроб в деревню под вечер. Встретила их хмурая, враждебно настроенная толпа. Никто не хотел принимать металлический ящик: мы вам живого парня отправили, а вы его в чем домой доставили? Нормального гроба солдату пожалели? И стали рвать на военных обмундирование…
— Адская работа…
Нашлись-таки пару совестливых мужиков — помогли снять ящик с грузовика.
Но тут — новая напасть: «груз‑200» невозможно внести в комнату — не позволяла архитектура дома. Их добровольные помощники плюнули и разошлись — делайте, что хотите, вояки, коли парня загубили.
Внесли они гроб через окно. И призадумались. Действительно, не годится хоронить человека в этом железном ящике. Нужно обшить его досками, придать форму гроба. Но как это сделать вечером? Где взять материал, инструменты?
Выручил их председатель колхоза.
Потом связались с облвоенкомом. Он выслушал доклад и все понял.
— Утром будет вертолет и шесть человек с оружием для производства салюта.
Так и произошло: прилетел вертолет, прибыли солдаты с автоматами. Сотрудники военкомата сказали подобающие скорбному случаю речи, прогремел салют. Похоронили воина в соответствии с традициями.
Армия училась воевать в Афганистане, а Родина училась отдавать павшим сыновьям последние почести.
В те годы муж дочери Александра Ильича Валентины, человек гражданский, работал в Афганистане. Случайно оказался на официальном фуршете в Кабуле. Рядом стоял огромного роста офицер, с которым все считали за честь уважительно чокнуться рюмками. Было очевидно, что это заслуженный воин, известный среди спецназовцев. В разговоре прозвучало название Марьина Горка.
— Вы бывали в Марьиной Горке?
— Я служил в 5‑й бригаде.
— А Сокоренко Александра Ильича знали? Я его зять.
Сказал — и пожалел об этом. Богатырь сгреб его в объятия и чуть не задушил в них: ты — зять Сокоренко? Да это же наш любимый командир! Да мы за ним в огонь и воду готовы были идти!..
Богатырем оказался командир 668‑го отдельного отряда специального назначения подполковник Модест Рыжик…
Жизнь в военкомате текла неспешно. В один из дней коллектив возглавил генерал-майор Владимир Уманский. Во время первого совещания военком сказал подполковнику Сокоренко:
— Саня, принеси мне папку, о которой идет речь.
У сотрудников округлились глаза: Саня? Что бы это значило? Оговорился генерал?
Нет, не оговорился. Лейтенанты Уманский и Сокоренко начинали когда-то офицерскую службу в должности командиров взводов в одном подразделении, дружили. И генерал посчитал нужным дать понять подчиненным, что лейтенантское братство — не пустой звук.
Через три года Уманский вызвал Сокоренко в кабинет и, показывая на его «Личное дело», спросил:
— Что будем делать, Саня?
Близилось увольнение в запас. Командир должен был принять решение: уволить подчиненного или оставить служить. Подчиненный был одним из лучших сотрудников, надеждой и опорой начальника.
— У меня высшего образования нет, я сугубо военный человек, — уклончиво ответил подполковник Сокоренко.
Тотчас был вызван кадровик:
— Вот это «Личное дело» положите в стопку на самый низ и не вынимайте его оттуда до 1982 года.
— Есть!
Лейтенантское братство!.. Если бы Сокоренко занимал должность Уманского, он сказал бы точно такие же слова.
…Мы чаевничаем в прекрасной квартире Александра Ильича Сокоренко в Гомеле. Ему уже за 90! Первый спецназовец Беларуси бодр, энергичен, красив внутренним светом славного человека. Невольно любуюсь им.
Дочь Валентина подливает нам вкусный чай с жасмином, подкладывает на наши тарелки куски торта, а мы все не можем наговориться. Дочь поднимает руку: дайте же и мне сказать!
— Поступила я в иняз, — рассказывает она, — все ново, необычно. Робею. Вдруг какой-то парень останавливается и спрашивает: послушай, так твоя фамилия — Сокоренко, да? А по отчеству тебя как? Александровна?! Так ты что — дочь подполковника Сокоренко из Марьиной Горки?! Ну да, говорю, дочь, а что такое? Как набежали со всех сторон ребята, как закричали: «Качать дочь нашего любимого комбата!» И я взлетела в воздух. Никогда не забуду тот день!
…Есть ли в этом мире еще одна армия, солдаты запаса которой подбрасывают в воздух девушку только за то, что она дочь их бывшего командира?!
Есть ли еще где-нибудь командиры, которых и через полвека обнимают сердечно бывшие солдаты?
Вот такого масштаба командирская личность первого спецназовца 5‑й отдельной бригады специального назначения подполковника в отставке Александра Ильича Сокоренко!
Леонтий Романюк, «Ваяр», фото автора и из архива Александра Сокоренко