«Самолет приземлился в девять часов вечера. До гостиницы доехала на такси. Вся запарилась в шерстяной кофте. Думала — раз Мурманск, север, должно быть холодно. Ничего подобного: тепло, как в Подмосковье. На ресепшн долго стояла в очереди: передо мной регистрировалась большая группа канадцев в одинаковых бейсболках с красным кленовым листом на тулье. Шумела, галдела, гоготала. Никакого представления о приличии... » — Татьяна заложила ручкой страницы блокнота, встала из-за стола, прошла босиком до окна по мягкому ковролину, раздвинула занавески. Поздний вечер, а светло, как днем. Непривычно. Удастся ли заснуть?
Незнакомый город внизу блестел огнями, как новогодняя елка. Перспектива с такой верхотуры открывалась непривычная. В Москве квартира Татьяны была на третьем этаже, и весь вид загораживали похожие, как близнецы, блочные высотки. Картина с высоты птичьего полета приятно будоражила, обещала новые впечатления и приключения. Может, и правы были сыновья, уговорившие отметить пятидесятилетний юбилей в путешествии? А то все нет денег, времени, сил. Сил, денег, времени. Времени, сил, тьфу... И так без начала и конца, как хомяк Прошка в беличьем колесе. Устоявшееся существование в серых буднях.
Татьяне казалось: распусти немного жесткий ремень на талии, расстегни пуговицу у горла, и налаженная жизнь даст трещину, расползется, полетит под откос. Кто себе в наше время может это себе позволить?
Не даром же ей дети в школе дали прозвище Сухофрукт. Как еще можно называть пожилую училку с вечно поджатыми губами и строгим взглядом из-под сдвинутых бровей?
Когда Татьяна узнала, сколько вложили сыновья в ее тур на Северный полюс, сердилась очень, требовала поездку отменить. Гришка и Сашка стояли насмерть, улыбались хитренько, говорили, что учительница географии, никогда не выезжавшая дальше Подольска, оксюморон. И раз у мамули белая медведица на аватарке в соцсетях — ей прямая дорога в Арктику. Однако, если дорогая мамочка желает, поход на лыжах в том же направлении обойдется намного дешевле. На лыжах Татьяна не стояла лет тридцать, пришлось соглашаться.
Сейчас она немного еще постоит у окна, заварит крепкий чай в казенной кофеварке с треснувшей ручкой, вернется к столу и допишет отчет о сегодняшнем дне. Потому что пунктуальная и обязательная. Раз решила вести дневник — будет. По старинке, на бумаге, как привыкла. А уже потом выложит рассказ в ВК с самыми приличными фотографиями, как сейчас положено.
Утром Татьяна спустилась в вестибюль, подошла к окну, ожидая автобуса в порт. Солнце в заполярном городе сияло неожиданно по-летнему, небо без облаков гордо светилось первозданной голубизной. Свежевымытая плитка в вестибюле отливала серебром, как конфетная обертка. Татьяна ни с того ни с сего вспомнила, как в первый раз поехала с родителями на юг, к морю и пальмам, и как там тоже все волшебно сверкало и блестело. Как давно она не возвращалась в воспоминаниях к детским годам, когда каждый день был радужным, словно праздник, и сладким, точно шоколадное мороженое, которое Татьяна теперь не может себе позволить, потому что пытается следить за фигурой.
Немного погодя в вестибюль спустились вчерашние шумные канадцы: оказалось, им по пути. «Не дай бог на мой корабль отправляются», — недовольно подумала Татьяна, уважавшая тишину и порядок в любом деле.
— Добрый день, Татьяна Вадимовна! — молодой человек в белой форменной рубашке встречал ее на борту ледокола, улыбался так широко и радостно, будто встречал у двери любимую тетушку. — Можно паспорт, пожалуйста? Ваша каюта номер двадцать один, вторая палуба, койка нижняя или верхняя. Вот брошюра о круизе, вот схема корабля, отплытие ровно в двенадцать ноль-ноль, в три часа в кают-компании инструктаж по технике безопасности, всем строго обязательно, а в пять — вечер знакомства пассажиров и команды, не обязательно, но весело и познавательно. Багаж оставьте, его сейчас в каюту доставят.
Татьяна с сомнением выпустила ручку здорового пластикового чемодана на колесах. Не потеряют ли?
— Вам парку какого размера? — молодой человек указал на тележку, доверху нагруженную упаковками с красными куртками.
Татьяна на секунду замешкалась. По-хорошему, надо было брать большой размер, но после месяца голодовки хотелось средний. В качестве компенсации за физические и моральные страдания.
— Если вы мерзлячка — берите большой, — доверительно посоветовал молодой человек. — Больше сможете под парку теплых вещей надеть.
Татьяна приняла компромисс, зажала под мышкой объемный, неожиданно легкий пакет, взяла конверт с бумагами и отправилась в ту сторону, куда гостеприимно простерлась ладонь собеседника.
Каюта оказалась маленькой, будто построенной лилипутами для Гулливера: вроде как и нормально, но чуток узковата в плечах и давит на темечко низким потолком. Двухэтажная постель заправлена полосатым гостиничным бельем, крошечное окошко завешено простенькой бледно-желтой занавеской, ваза с живыми цветами на столике. Ванная размером с платяной шкаф, забираться в кабинку душа страдающим клаустрофобией не рекомендуется. Татьяна разобрала чемодан, застолбила нижнюю койку, положив на подушку халат, примерила красную парку с белым медведем на спине, подошла взглянуть на себя в зеркало. Куртка до середины бедра оказалась на редкость удобной и сидела хорошо. Татьяна критически изучила запавшие серые глаза в морщинках, бледные щеки, складочки вдоль губ. Расчесала густые еще, вьющиеся пряди, закрутила их в ровную гульку на затылке, мазнула помадой, махнула пуховкой компактной пудры, хотела выйти на палубу, но решила дождаться соседку. Хотелось поскорее увидеть человека, с которым почти две недели спать в метре друг от друга. И если что не так — все путешествие насмарку может пойти.
Соседка оказалась молодой, пухленькой и стремительной. Сразу до краев заполнила и без того маленькую каюту мельканием проворных рук, звонким голосом, мятным запахом карамели «Холодок».
— Меня Аней зовут, — протянула маленькую крепкую руку.
— Татьяна Вадимовна, — официально представилась Татьяна. Она не очень обрадовалась такой шебутной попутчице.
Аня этого не заметила, сморщила курносый носик, встряхнула длинными светлыми волосами:
— Приятно познакомиться. Идемте на палубу, а то пропустим отплытие!
На верхней палубе столпились туристы. Стояли вдоль бортов, смотрели кто в бинокли, а кто и просто во все глаза. Смуглая черноволосая пара (Татьяне показалось, что из Индии), несмотря на теплый день, зябко куталась в куртки. Солидный джентльмен, экипированный, как Руаль Амундсен на зимовке, объяснял что-то явно скучающей жене в норковой шубке и сапожках на высоких каблуках. И — о ужас! — вчерашние канадцы, еще более шумные и беспардонные, тоже были здесь, уже отмечали отплытие, чокаясь пластиковыми стаканчиками.
Невысокий канадец с красным обветренным лицом, похожий на собаку боксера мясистыми брылями и выступающей вперед нижней челюстью, посторонился, пропуская Татьяну к борту. Свинцово-темная, масляно блестевшая вода неторопливо оглаживала черный низ. Низко рыкнул гудок, корабль отошел от причала, палубу качнуло. Боксер-канадец пошатнулся, толкнул Татьяну, обдав резкой волной мужского одеколона и нежной — коньяка.
— I am so sorry. Are you all right?[1]
— Йес, йес. Ничего, ничего, — ответила Татьяна, разом растерявшая свой скудный, с вечерних курсов, запас английского, и, на всякий случай, отодвинулась подальше.
Гудок рыкнул еще раз. Все захлопали. Путешествие началось.
Утро началось с прогулки по верхней палубе. Дул сильный холодный ветер, было пасмурно и неуютно. Тонкие слюдяные обломки льдин сновали вокруг атомохода, сталкиваясь и наезжая друг на друга. От кормы к горизонту уходил бурлящий поток из-под винтов. Татьяна, крепко вцепившись в поручни окоченевшими пальцами, глядела на бесконечный, загадочный, грозный, пахнущий соленой свежестью океан и не могла оторвать глаз. Только на две стихии можно смотреть часами: огонь и воду. Не смея понять, но принимая такими, как есть.
— Как вам? — рядом остановилась соседка Аня. В голосе у нее звучала гордость молодой мамы за любимое чадо.
— Непередаваемо! — отозвалась Татьяна.
На завтрак соседки отправились вместе. Аня ограничилась стаканом апельсинового сока, до краев наполненного льдом. Татьяна, почувствовав после прогулки на свежем воздухе зверский аппетит, долго маялась с маленькой тарелочкой у стола с фруктами, пытаясь уместить на ней как можно больше кусочков арбуза, дыни и манго, в конце концов не выдержала, почему-то украдкой цапнула с блюда аппетитный свежий круассан, тут же и откусила от него изумительно горячий, жирный, калорийный кусок. Поймала на себе одобрительный взгляд нависшего над яичницей с ветчиной «канадского боксера», собралась было смутиться, но вдруг подумала — какого черта? — и положила рядом с круассаном булочку с марципаном. Жена экипированного джентльмена, на этот раз без шубки, но в кожаных джинсах и ярком свитере, азартно насаживала на вилку ломтики жареного бекона побольше и потолще. Арктика начинала путь к сердцам путешественников самым верным способом — через желудок.
— May I[2]? — канадец вдруг оказался радом с Татьяниним столиком и, не дожидаясь разрешения, плюхнулся на свободный стул.
Аня уткнулась носом в стакан, с трудом сдерживая улыбку.
Татьяна хотела возмутиться иностранной беспардонной невоспитанности, но тут новоявленный сосед водрузил перед ней тарелку с пирожным. На завитках голубого крема приседал в книксене белый мишка в балетной пачке.
Татьяна точно помнила: среди обширного выбора сегодняшнего завтрака таких изысков не было.
— Наверное, он с шеф-поваром договoрился, — шепнула Аня.
— Э-т-a в-к-у-ш-н-о, — с трудом произнес канадец и с надеждой уставился на Татьяну.
— Странный какой, — подумала она, но пирожное попробовала.
Вкусно было неимоверно. Канадец разулыбался, будто не было у него в жизни большего счастья, чем смотреть, как Татьяна слизывает крем с шоколадного бисквита и, между прочим, набирает калории.
За калории — обидно, а за проявленную заботу — приятно. Да и мужское внимание льстило. Давно забытое такое чувство, из юности. Когда Сухофрукт была смешливой худенькой Танечкой, знающей, что впереди целая, обязательно прекрасная, жизнь.
— Уважаемые гости, — возвестило радио, — через полчаса мы ждем вас в лекционном зале на третьей палубе, чтобы начать экскурсию по кораблю.
— Атомный ледокол «Урал» класса «Арктика» — крупнейший в мире на сегодняшний день. Постоянный порт приписки — Мурманск. При благоприятных погодных условиях может достичь Северного полюса за трое суток. Расчетная максимальная толщина льда, которую должен преодолевать ледокол — два и восемь десятых метра. У кого есть вопросы? — капитан оглядел осоловевшую после сорокаминутной лекции аудиторию.
— Does anyone have а question?[3]— сразу вступила переводчица.
Капитан был строг, важен и необъятен, как морж, и переводчица — ногастая и голенастая кенгуру, только без сумки с детенышем на животе — совершенно терялась на его фоне.
Боксер-канадец встрепенулся и перестал храпеть, жена экипированного джентльмена щелкнула крышкой пудреницы, Аня засунула за щеку карамельку, Татьяна закрыла блокнот и сняла очки.
Вопросов ни у кого не оказалось.
— Тогда пройдемте в машинное отделение.
— Как вы думаете, Аня, это слишком мне не по возрасту? — Татьяна в растерянности разглядывала себя в большом зеркале на двери, поворачиваясь то одним, то другим боком. В программе поездки упоминалось коктейль-пати, и Татьяна, имевшая в своем гардеробе исключительно строгие блузки и юбки ниже колена, приобрела в последний день перед отъездом непривычно короткое маленькое черное платье. И теперь чувствовала себя в нем, как рак в кастрюле с кипятком. Непривычно и некомфортно. Она пыталась одновременно подобрать живот, оттянуть вниз подол, расправить плечи и скукожиться буквой зю.
— Что вы! — Аня, сжимающая в руке горячую плойку, как Гарри Поттер волшебную палочку, выдвинула стул на середину каюты. — Из-за вас сегодня кавалеры драться будут. Насмерть. И один знакомый канадец их всех победит. Садитесь, я вам волосы подовью.
Татьяна засомневалась, но соседка по каюте чуть ли не силой усадила ее прихорашиваться.
В конце процедуры Татьяна сама себя не узнала. Из зеркала на нее смотрела незнакомка лет на десять моложе: с волнистыми волосами до плеч, смуглым румянцем и загадочной чертовщинкой в глазах.
— У меня жир! Я не могу такой идти! — ухватилась она за повседневное, обыденное.
— Ничего у вас нет! — рассмеялась Аня и увлекла Татьяну в коридор.
Зал корабельного ресторана выглядел совершенно не так, как в обед и ужин. Опущенные жалюзи, мягкий приглушенный свет c потолка и тихая музыка превратили рациональную повседневность в праздничную легкость и беззаботность. Между нарядными путешественниками скользили официанты в галстуках-бабочках, разнося закуски. Молодая индийская пара — он в длинном пиджакe-шервани, она в парке поверх шитого золотом розового сари — с недоверием разглядывaли тарталетки с икрой. Канадские туристы мужского пола все, как один, явились во фраках, элегантные и неотразимые. Лже-Амундсен в темно-синем костюме что-то нудно выпытывал у капитана-моржа, то и дело пытаясь открутить у того пуговицу на парадном мундире. Переводчица-кенгуру маялась рядом с ними, бросая тоскливые взгляды на блюдо с креветками.
Как-то незаметно у Татьяны в руках образовался бокал с терпким красным вином, потом второй. В голове зашумело. Света стало меньше. Музыка заиграла громче.
Подлетел знакомый уже канадец, протянул руку, приглашая на танец. Татьяна хотела отказаться, но вдруг обнаружила, что плывет по залу, надежно подхваченная за талию. Нет, на каждом выпускном находились ученики, готовые провести ee в туре вальса. Как наставницу, как маму или бабушку. Впервые, за страшно подумать сколько лет, Татьяна почувствовала себя женщиной. И это ничего, что кавалера она видела в совокупности всего несколько минут в жизни, что он ниже ростом и с боксерскими брылями. Приятен был сам факт. Но кавалер, как ни странно, тоже был ничего.
— My name is Bruce[4], — тихонько пропел канадец в ухо.
— Уиллис? — ляпнула Татьяна, но тут же прикусила язык. — Извините. Сори. Татьяна.
— Tatina. Glad to meet you, — разулыбался канадец. — You are a natural dancer[5].
Последней фразы Татьяна не поняла, занервничала, собралась распрощаться и уйти, нo тут проснулись динамики на стенах и захрипели неразборчиво:
— Гых. Пых. Хвых. Дорогие гости, просим вашего внимания. Справа по борту показался первый в нашем путешествии айсберг. Желающие могут пройти на палубу.
Пожелали все. Высыпали на палубу, даже не вернувшись в каюты за теплой одеждой. В общем ажиотаже никто не стал здраво рассуждать о том, что айсберг — не летающая тарелка и так быстро с горизонта не улетучится. И уж точно не растает.
Татьяна стояла у поручней, обняв себя за плечи, постукивала зубами от пронизывающего холодного ветра, не спускала глаз с ледяной стены, неумолимо приближающейся к кораблю в голубом свете корабельного прожектора, похожей на пирамиду из кусков колотого рафинада из сахарницы сказочного северного великана, нечаянно опрокинутой в воду. Изъеденный морем и ветром айсберг вырастал из темноты, неумолимо нависал над бортом, грозил, бросал вызов смельчакам. Нереальный, неописуемый, неземной. Рядом застыла Аня, прозрачная, как сильфида, с абсолютно белым, будто присыпанным снегом лицом, с горящими синим огнем глазами, которого просто не бывает у живых людей. У неживых, впрочем, тоже.
— Извините, вы не снимите нас на фоне? — шагнул к Татьяне лже-Амундсен и протянул телефон.
Наваждение исчезло. Айсберг стал просто ледяной глыбой, а Аня — сероглазой светловолосой жительницей Краснодара.
— Чи-и-из! — растянула в улыбке капризные губы жена.
По глазам резануло вспышкой: напротив, нацелив на Татьяну навороченный пижонский фотоаппарат с огромным объективом, стоял Брюс-не-Уиллис, улыбался безмятежно, как ребенок или городской сумасшедший.
Татьяна поняла, что еще минута, и она превратится в снежную бабу с морковным носом. Оказалось, что и все остальные тоже замерзли. Пассажиры потянулись к двери. Впрочем, не все. Когда Татьяна обернулась, прежде чем нырнуть в гостеприимное чрево корабля, Аня так и стояла у поручней, подставив лицо стылому ветру, а молодая пара из Индии, накинув на головы плед, раскинула руки на носу ледокола. Они изображали знаменитую сцену из «Титаника».
По дороге как-то незаметно Брюс накинул Татьяне на плечи свой пиджак.
На следующий день выйти на палубу без куртки было уже невозможно. Неровное ледяное полотно, все в кренделях из замерзшего снега, тянулось до горизонта. Атомоход грузно наваливался на лед, продавливал многотонным брюхом. Полотно ломалось с громким скрежетом и хрустом, обнажая сине-зеленую изнанку океана. Неровные льдины нехотя расступались, наползая друг на друга, чтобы тут же сойтись за кормой.
Татьяна, до изнеможения напившись обжигающе-горячего кофе, чтобы хоть сразу не замерзнуть, пыталась делать три дела сразу: слушать в одно ухо лекцию об Арктике, в другое — малопонятную бесконечную болтовню неутомимого канадца и одновременно фотографировать телефоном. Когда речь пошла о всемирном потеплении и таянии ледникового покрова, кто-то тоненько и восторженно завопил:
— Ми-и-ишка!
Сонные от раннего подъема туристы немедленно оживились и кинулись к борту.
Белый медведь оказался не совсем белым: сильно отдавал в желтизну, как застиранное постельное белье. Стоял совсем близко на льдине, смотрел неодобрительно и настороженно, подергивал черным кожаным носом. Он увидел направленные на него фотоаппараты, облизнулся плотоядно и повернулся ко всей честной компании лохматым задом.
— Умочка, куда ты? — жалобно позвала жена лже-Амундсена.
— Жалко, — вздохнула Татьяна, — снять не успела.
— Не расстраивайтесь, — успокоила Аня.
И вправду, мишка перестал вредничать, и, как по команде, повернулся.
— Ах! — пронеслось над палубой.
Из-за торосов показалось медвежье семейство: мамаша и двое малышей. Неторопливо, давая себя как следует разглядеть, потрусили вперед, добрались до своего товарища. Они посовещались, вытянув узкие морды, выстроились шеренгой, встали на задние лапы и приветственно замахали в сторону корабля передними. А самый маленький медвежонок даже, кажется, взял под козырек и отдал честь.
— Уи-и-и! — умилено взвизгнула жена лже-Амундсена.
— Чувствую себя настырным папарацци, — призналась Татьяна Ане.
— Ничего, — успокоила девушка. — Поверьте, им полезно размяться.
После обеда был вертолет. Маленький, оранжево-синий, оглушительно-шумный и тупорыленький, как мопс. Организатор, поглядывая в распечатку, выкликал счастливчиков для первого вылета: Смит, Гусева, Тряпкин с супругой...
Брюс, Татьяна и лже-Амундсен с женой шагнули вперед.
Татьяна с трудом забралась в тесную кабину, вжикнула молнией на парке, натянула на лоб шапку. Однофамилец великого полярного исследователя, он же Тряпкин, затормозил перед сдвижной дверью, потоптался, покраснел, побледнел, позеленел и отступил в сторону. Оттолкнув его, вперед рванулась жена, прежде чем скрыться в кабине, повернулась к организатору, гордо и громко выпалила прямо в лицо: «Ляля! Меня зовут Ляля!»
Вертолет, даром что маленький, взревел, как десять промышленных пылесосов, и медленно поднялся над палубой. Татьяна прижалась носом к стеклу. Внизу плоско стелился мир без конца и края, сливался вдалеке с белесым, покрытым облаками небом. Корабль с высоты казался красным жуком, безнадежно вмерзшим в лед тысячелетия назад. Ледяные глыбы вставали мертвыми, давно покинутыми городами, которые так и останутся здесь до конца времен. Вертолет парил в воздухе целую вечность, a Татьяна на целую вечность застыла в нем, не в силах пошевелиться, как муха в янтаре.
Машина легла на бок разворачиваясь, Татьяна пискнула, вцепилась в руку канадца. Тот успокаивающе похлопал ее по рукаву:
— Everything is ok, Tatina![6]
От чужого прикосновения страх неожиданно улетучился. Татьяна опомнилась и стала делать снимки…
Наконец-то Северный полюс!
Татьяна провела рукой в рукавичке по жестяной стрелке: «Paris, 4571 km ». На красном шесте было укреплено еще множество стрелок-указателей: на Москву, Токио, Стокгольм. А сам шест водружен был вахтенным матросом в точке, где сходятся все меридианы на планете — цели их похода, Северному полюсу.
Воодушевленные путешественники водили вокруг шеста хороводы, плясали до изнеможения, чокались бокалами с шампанским, а потом с аппетитом пожирали шашлыки по-арктически, как их назвал корабельный шеф-повар. Потом желающие купались в проруби. Желающих, правда, нашлось всего два: неугомонный Брюс и молодой индиец, который выбрался из воды сизый, словно баклажан. Их приветствовали, как героев.
— Гр-р-ры! — в лицо Татьяне сунулась оскаленная медвежья морда. Она едва успела отшатнуться, чуть в обморок не упала. Оказалось, что это шутник-канадец напялил пластиковую маску.
Татьяна хотела его отругать, но Брюс улыбался так легко и солнечно, что пришлось промолчать.
— Do you want to fly air balloon? Let's go then![7] — сказал он и, не дожидаясь ответа, потащил Татьяну к рвущемуся в небо желто-красному монгольфьеру с абсолютно ненадежной, хрупкой на вид и открытой всем ветрам гондолой-корзиной, в которой колдовал над пропановой горелкой самый настоящий Дед Мороз в красном тулупе.
Не успела Татьяна испугаться, а сильные руки уже подсаживали ее, помогая забраться в гондолу.
— Поехали! — бодро вскричал Дед Мороз, и Татьяна с ужасом почувствовала, как закачался под ногами пол. Взвизгнула, зажала рот ладонью, хотела выпрыгнуть на надежную твердую палубу. Но земля стремительно отдалялась, небо накрывало с головой, солнце внизу плавилось на ледяном зеркале, трепал волосы ветер, и душа, как оболочка воздушного шара под током теплого воздуха, расправила сморщенные крылья, натянулась туго, зазвенела, наполнилась щенячьим восторгом. И полетела.
Торосы стали сказочными замками, облака — сахарной ватой из детства, океан — царством Посейдона, Брюс — отважным путешественником, а Дед Мороз — настоящим.
— Х-о-р-о-ш-о? — тревожно спросил канадец за спиной.
— Очень! — Татьяна обернулась и неожиданно для себя прикоснулась губами к обветренной холодной щеке Брюса.
После долгого наполненного событиями дня Татьяна долго не могла уснуть. Ворочалась на вдруг ставшей ужасно неудобной кровати, зажигала и гасила ночник, вставала выпить воды. Забылась как-то сразу, будто выключателем щелкнули и замкнули цепь постоянного тока между миром снов и миром повседневных забот. И во сне мир кружился перед глазами, звенели серебряные колокольчики, пахло хвоей, апельсинами и праздником. Снег хрустел под ногами, а на льдине сидели канадец Брюс с белым медведем и ели эскимо на палочке, запивая коньяком.
Путешественники прощались у трапа. Обнимались, хлопали друг друга по плечам, жали руки. Обещали не забывать, приезжать в гости, посылать е-мейлы. Ляля Тряпкина, всхлипывая, вытирала нос полой норковой шубки. В ладони она сжимала северный «очковый» нож с рукояткой из оленьего рога. Лже-Амундсен держал под мышкой наклеенную на картон метровую фотографию себя родного в полярном снаряжении и на лыжах, устало вытирающего со лба горячий первопроходческий пот. Молодая пара из Индии приглашала всех в Раджастан, где температура редко опускается ниже тридцати градусов по Цельсию. Брюс прилежно записал Татьянин адрес в фейсбуке и три телефона: домашний, мобильный и рабочий.
Пассажиры давно разошлись, а они все стояли на причале, все говорили, один на ужасном русском, другая на плохом английском и, не смотря на это, хорошо понимали друг друга.
— Скоро, Татина! — строго сказал Брюс, сажая Татьяну в такси.
Он не соврал. Когда Татьяна добралась до дома и включила компьютер, первое, что увиделa, — е-мейл от Брюса о том, что он уже купил на сентябрь экскурсию в Москву.
— Ну что теперь со всем этим делать? — спросила себя Татьяна и взглянула в зеркало на стене. И увидела там белую медведицу, озорно подмигивающую ей круглым черным глазом.
[1] I am so sorry. Are you all right? — Извините. Вы в порядке?
[2] May I? — Разрешите?
[3] Does anyone have any questions? — У кого-нибудь есть вопросы?
[4] My name is Bruce. — Меня зовут Брюс
[5] Glad to meet you. You are a natural dancer. — Рад познакомиться. У вас врожденный талант к танцам
[6] Everything is ok, Tatina! — Все в порядке, Татина!
[7] Do you want to fly air balloon? Let's go then! — Хотите полетать на воздушном шаре? Тогда — вперед!
Рассказ опубликован в сборнике "Иди ты в отпуск"
#синий сайт #наши авторы #что почитать #повседневность #рассказ #литература
Подписывайтесь на наш канал, оставляйте отзывы, ставьте палец вверх – вместе интереснее!
Свои произведения вы можете публиковать на Синем сайте , получить адекватную критику и найти читателей. Лучшие познают ДЗЕН!