Меленное погружение в Sea Song – c неторопливым фортепиано, фоном синтезатора, тонким и точным голосом Уайатта – который кажется слабым, но способен взлетать и падать по нескольким октавам, точно интонируя, перкуссионные звуки, отсчитывающие вступление исчезают, растворяются к концу, тонут в волнах клавишных. Мелодия непредсказуемая, нежная и – очень личная, она идет прямо из сердца. Меняются образы, меняется музыка – нервное, атональное соло фортепиано – и снова в Sea Song, безумия рядом, но и любовь тоже совсем близко. Когда голос становится робким и чуть сбивается – вступает хор и накрывает словно одеялом или волной спокойного, теплого моря. И Уайатт начинает импровизировать – пение без слов, которое значит больше, чем все слова. Альбом предельно интимный, откровенно личный и свободный. Пою, что хочу. Музыка голоса – позади миллионы экспериментов, звуков и брэйков в Soft Machine, в других бэндах, позади безумие The End Of An Ear впереди – совершенно другая жизни и другая музыка. The Last Straw – музыка опять накатывает волнами – уже с ударными, гитарой, клавишными, басом – играет целый бэнд, но музыка прозрачней воды, несмотря на то, что структурирована, ударные отсчитывают доли, вовремя вступает гитара – но все призрачно, все течет, волна поднимает, опускает, бежит на берет и откатывается, гитара кажется не гитарой, а плеском выпрыгнувший вдруг летучей рыбы – и наступает отлив с последними нотами фортепиано. Солнце село, море ушло. Духовые и синтезаторы в начале Little Red Riding Hood Hit The Road – звуки застыли, при этом они в постоянном движении, сверкающие ноты духовых и клавиш ослепляют, вырастают высокой стеной – и гармония меняется, начинается движение – включается голос. Но движение неожиданно начинается и в обратную сторону – даже не заметно, как это случилось – автор одновременно движется и впереди назад, ударные отсчитывают время жизни – укорачивается она или продлевается – это одно и то же. Певец идет сквозь сверкающую неподвижность, застывший сияющий мир где направление не имеет значения. И все растворяется в свете. Дыхание Alifib и повторяющиеся фразы клавишных. Поворот – куда-то в неизвестность. Но в очень красивую неизвестность. В сон. И фирменный, без высоких частот, звук гитары Олдфилда. Лучшего гитариста для этой песни не найти ни тогда, ни сейчас. Сон. Явь. Вы. Я. Все, что у меня есть – у меня есть. Алифи. Печаль и счастье. Все вместе - как и прежде. Тихая баллада. Клавиши вьют свою нить в воздухе. Гитара – собеседник. Но что-то зреет. Что-то просится наружу. Голоса из прошлого, Стуки, хрипы, стоны, громче клавиши, синтезаторы, напряжение, что-то уже рядом – хрипит саксофон, из прошлого или из настоящего – не важно… И саксофон хрипит, поет, говорит что-то в Alife, оспаривая спетое голосом. Возможно, саксофон и прав. Возможно, все не так радужно. Ощущение от альбома такое, что все лучшее из The Soft Machine, Caravan, Matching Mole – все сошлось в одной точке – огромное количество идей, невысказанных и несыгранных вылились в этой музыке. И Майк Олдфилд снова играет неистово во второй части «Красной шапочки» – с грохочущими ударными, с мощнейшей оркестровкой – застывший холодный джаз, застывший джаз всего мира звучащий одновременно, и застывший рок – все замерли на миг. А потом, как у Аксенова в «Ожоге» – а потом все снова поехало.