Все истории начинаются с конца.
И все романы начинаются с возвращения.
Я возвращаюсь.
Хотя уже очень давно не думал о том, что это когда-нибудь случится. Что это должно когда-нибудь случиться. Не думал не потому что не хотел, а потому что думал о многом другом. Очень важном, том, что происходит на данный момент и том, что произойдет в ближайшем будущем.
А потом умер дед.
И я возвращаюсь.
И теперь пришло время подумать о том, что осталось позади. О былом.
Хотя бы эти часы в аэропорту посвятить не привычному чтению, а своим собственным мыслям.
Наверное, от необходимости думать время тянется так мучительно.
По работе приходится летать достаточно часто, но впервые я замечаю, что рутинные процедуры в аэропорту перемежаются бесконечными тоннелями ожидания. Которые, полны шумом и одиночеством. Как у Тарковского, только теперь у меня.
Сначала мне позвонили.
Было около десяти часов утра. Абсолютно точно без двух минут десять – я как раз собирался дойти до кофемашины, чтобы размять ноги и успокоить нервы.
Кто звонил? Я не знаю. Наверняка никто из знакомых или родственников. Просто потому, что в России у меня больше не осталось знакомых и родственников. Дед был последним.
И теперь он умер.
Незнакомый голос сказал, что сегодня утром деда не стало. Я поблагодарил за информацию. Голос помолчал и уточнил, приеду ли я на похороны. Я, признаться, не рассматривал такую возможность. Или здесь, наверное, нужно сказать необходимость. Голос, очевидно, верно интерпретировал мое молчание и предложил провести церемонию без меня.
- Нет, я приеду. Завтра во второй половине дня я буду в городе, - оборвал я резко. Так, наверное, как это делал дед. – Организацией займется его поверенный. У Вас есть его контакты? – мне ответили утвердительно. – Встречать не надо, я возьму такси.
После разговора я дошел до автомата и выпил кофе. На две минуты позже обычного.
Потом написал заявление на внеочередной отпуск. По семейным обстоятельствам. До конца недели. Отослал его в отдел кадров. Копию – начальству. Для верности еще дошел до шефа. Доволен он, конечно, не был, но в этом и заключается преимущество немецких трудовых отношений: ни один мускул не дрогнул на его лице, он принял новость как данность и уже думал о том, кто доделает мою работу за меня.
А я думал о том, как поеду домой.
Из офиса я забронировал четыре билета. Ганновер – Москва, Москва – Самара. И обратно. На ночной рейс я не успевал. Значит, придется ночевать в аэропорту и надо взять подушку под шею. Зачем-то же я ее покупал?! Но никогда не использовал. В Германии нет длительных перелетов. И ночных рейсов – здесь очень дорог труд в ночную смену. Теперь представится случай ею воспользоваться.
Пообедал я как обычно в офисной столовке. Овощи с рыбой – безвкусное компромиссное решение. В кофемашине сварил кофе. С миндальным молоком. Потому что какая-то темная личность снова утилизировала сливки из коровьего молока. Феномен взаимосвязи отказа от потребления животных жиров с неконтролируемой агрессией еще нуждается в более пристальном изучении.
Еще три часа ушло на передачу проекта другому. Час на то, чтобы добраться до квартиры. Чемодан для командировок всегда собран. Но это не командировка. И, наверное, мне нужно что-то еще, кроме домашней майки, умывальных принадлежностей и свежей рубашки. Что?
Черный костюм. Такого у меня здесь нет. Все похороны, на которых я принимал участие, проходили в России. Это были только одни похороны. Похороны отца. Мне было пятнадцать.
Значит, тот костюм не подойдет.
Я еще раз поискал в шкафу - костюма не было. Сделал себе напоминание в телефоне. В аэропорту мне надо будет заказать костюм. Есть ли в Самаре онлайн-покупка, доставка? Сложно сказать. Четыре года назад не было. Но теперь в 2018…
Какая погода теперь в Самаре? Я поймал себя на том, что не знаю, какое теперь время года. Осень. Конец октября. Это значит, что может лежать снег. Или жарить как на сковороде. Самое скверное время. В Ганновере климат, конечно, тоже не Мальорка, но хотя бы без этих резких, непредсказуемых перепадов.
Подумал пару мгновений и кинул в чемодан еще и осеннюю куртку. Потом подумал еще – и вынул ее, положил зимнюю. На кладбище может быть холодно.
Как в тот раз, когда хоронили отца. Он умер 16 декабря. Поэтому и было холодно. Тогда я, кажется, тоже не знал какое время года на дворе. Почему? Уже не помню. Помню, что не захотел надеть теплой куртки и простудился. Воспаление легких. Лечили меня долго.
Кроме зимней куртки не взял больше ничего. Переоделся в джинсы и кроссовки. В последний момент набрал номер жены:
- Мне надо уехать. На неделю. Счет за няню оплачу сам.
Няне тоже написал. С нее ежедневный отчет и оформленный договор – это нужно для налоговой. И для опеки, если получится как в прошлый раз.
Разговора с сыном просить не стал – он уже привык. И, если в три года вообще можно вести точный отсчет времени, должен простить мне мое отсутствие.
Надо было бы поесть, но до аэропорта ехать почти полтора часа. И быть там надо как минимум за час до вылета. Поэтому я запер квартиру и пошел на станцию. Через час двадцать шесть был в аэропорту – это время пролетело незаметно из-за пересадок и сменяющегося пейзажа города за окном.
Я не люблю Ганновер. Здесь ничего нет – ни реки как в Самаре, ни моря как в Ираклионе, ни музеев как в Москве или Вене, или Берлине на худой конец! Здесь есть работа, которая хорошо оплачивается и открывает карьерные перспективы, детский сад моего сына, куда я хожу, когда приходит моя очередь, парк и… Пожалуй, все. На остальное у меня просто нет времени.
В аэропорту я прошел регистрацию, потом досмотр, потом таможню. На это ушло сорок минут.
И вот теперь я здесь. И мне нечем занять себя, кроме как воспоминаниями.
Сколько лет было деду? Мне двадцать семь, отцу было бы сорок девять. Значит деду должно было быть около восьмидесяти. Ну да, он с 39-го. Еще не старый. Я даже не спросил, от чего он умер. Я даже не знал, что он болел. Я даже представить не мог, что он мог болеть. Человек, с железным характером и каменной волей. Когда умерла бабка, пять лет назад, он решил, что мне не стоит приезжать. Я тогда во всю крутил с Рене. Нет, это было еще до нее. Но, во всяком случае, был в каких-то очень важных отношениях, заканчивал бакалавриат, был очень занят.
Тогда я даже не думал о том, что через год, - и другой, и третий – я буду по-прежнему очень занят. Так занят, что не найду времени позвонить деду. А больше звонить мне было некому. Дед тоже никогда не звонил. Болел ли он? Или это произошло внезапно? Как с отцом.
Сколько лет было отцу, когда он умер. Мне было пятнадцать. Плюс двадцать два. Тридцать семь? Немногим больше, чем мне сейчас. Тогда он казался мне стариком. Сколько лет было Ларисе? Тогда. Тридцать? Или больше? Я никогда не знал сколько ей лет. Хотя отец знал наверняка и, наверняка, говорил об этом неоднократно. Но как-то не держалась эта цифра в памяти. В любом случае, она была взрослая, а значит старая.
Объявили посадку. Я иду вместе со всеми. Сажусь в предназначенное мне кресло. Я всегда досадую, если мне достается место у прохода – мне хочется смотреть, хочется увидеть как можно больше. И совсем не хочется обращать внимание на людей, не дай бог, общаться. Сегодня у меня место у окна, но я опять недоволен. Сегодня мне нужен непринужденный собеседник, тот, который говорит с пустотой внутри тебя так долго, пока не отвлечет тебя от твоих собственных мыслей. Но самолеты летают слишком часто – мой почти пуст и три кресла в ряду предоставлены в мое полное распоряжение.
Мне надо вспоминать. Но я не умею. Что-то идет не так. Я отрываю клочок за клочком, но до полотна воспоминаний никак не добраться.
Надо начать с чего-то. С чего-то очень важного.
Дед. Он умер. Ему было почти восемьдесят. И он умер. Вероятно, после болезни, но я не знаю этого наверняка.
Похороны состоятся как всегда на третий день. То есть послезавтра. И как в прошлый раз на них будет полным полно народу. Тех, кого я не знаю. И не хотел бы знать. Так было двенадцать лет назад, когда хоронили отца. Все они пришли из-за деда. Отец сам по себе был мало кому интересен.
Дед тоже был личностью малопривлекательной. Но оставался при этом человеком влиятельным. Пятьдесят лет в сфере строительства. Тридцать лет собственному делу. Сколько высоток и вилл он построил за это время? Все эти люди - чьи земли он застраивал и чьи капиталы удесятерял, все они придут послезавтра. И не будет спины, за которой можно будет сложиться в три погибели, чтобы спрятаться ото всех этих взглядов.
С другой стороны, может быть, их будет не так уж и много. Тех, кто захочет прийти. Последние годы дед сворачивал размах своей деятельности. На его место претендовали молодые, которые лучше чуяли новые веяния. Дед терял хватку, а значит, терял деньги. Никто не любит терять деньги, а дед не любил в двойне. Но поделать ничего не мог – его время прошло, а его смена не заступила.
Первым ударом для него стала смерть сына. Смерть внезапная и несвоевременная.
Через два года, в 2008, грянул кризис. И хотя грянул он в Штатах, этого оказалось достаточным, чтобы вновь расстроить планы великого комбинатора.
Последний и самый тяжелый удар пришелся на 2014 год. Единственный внук и наследник, последняя надежда и новая кровь, получив фундаментальное и оплаченное дедом образование на чужбине, отказался вернуться в родные пенаты, нашел место в обыкновенном конструкторском бюро в Ганновере, женился на немке и решил ждать сына.
Почему он так поступил?
И вот тут самое время взяться за историю с самого начала.