Не спрашивайте, где я была, гораздо важнее, что я с собой принесла. Мне удалось затрофеить маленький такой, аккуратненький и гладенький, ящичек Пандоры. Мы, нигилисты и знатоки темной стороны человеческой натуры, всегда искали ответ на вопрос: что является Источником Всякого Зла? Почему россияне поддерживают войну, а не мир?
Сейчас подходящий момент, чтобы задуматься над этим. Потому что война стала чем-то нормальным, повседневным, частью информационного шума. Произошла сириизация конфликта. В свое время уральский фермер Мельниченко произнес гениальную фразу, одну из тех, что раскрывают русский национальный характер: «Не страшно, что страна наша в заднице, страшно то, что она начала там обустраиваться».
И вот, Россия начала обустраиваться в войне. Не знаю, о какой мобилизации тут может идти речь, скорее, все наоборот. В начале марта я видела большое количество статей на тему «как рассказать ребенку о конфликте с Украиной?» Оказывается, в этом вообще нет необходимости. Большинство российских дошколят, если вместо «России» включать «Диснея» и за обеденным столом не особенно муссировать эту тему, о том, что идет война, даже не узнают. Москва и Киев — это такой разительный контраст, что оторопь берет. Наш редакционный товарищ в теробороне с пиздатой натовской винтовкой (Steyr AUG) дежурил на блокпосте в то время, как мы разлагались в ванночке с кафелем и писали протестные текстики, выдавливая из себя вдохновение, как пасту из улиткой свернутого конченного тюбика. Там — война, здесь — маразм и безвременье. То самое, которое лично я наблюдаю и фиксирую с 2016 года.
Все, ребята, окно закрылось. Шок-контент больше не работает. Если в первые дни еще можно было как-то сломать обывателя, ткнув его в развязанную братоубийственную войну, то теперь сограждане нарастили панцири и пообвыклись. Кто успел за руку выдернуть пару человек из тьмы — молодцы. Этот прием уже не работает.
Я считаю, что всякий сложный вопрос подразумевает как минимум достойный и сопоставимый по сложности ответ. Понять и обозначить Источник Всякого Зла можно, лишь открыв перед этим три замка. Три уровня. Глобальный, социологический, ведь мы рассуждаем об обществе в целом, о народе, о согражданах, о коллективном, массовом сознании. Затем идет уровень индивидуально психологический: почему наши люди лишены эмпатии? Почему они такие, какие есть? И, на мой взгляд, любое решение гроша выеденного не стоит, если мы не можем присовокупить к нему художественную иллюстрацию, метафору. Люди непоследовательны и спонтанны, а значит, мы должны допускать в объяснении их природы небольшую чертовщинку. Иррациональность. Иначе бы мы превратились в роботов Федора и Дуняшу.
Начнем издалека. Мы обязаны сперва разобраться с феноменом ностальгии. Российские ностальгия по СССР и ресентимент, возникший после кастрации значительной части имперскости, плотно переплелись и стали центральной частью национальной мифологии. Как мы знаем, существуют два вида ностальгии. Ностальгия рефлексивная — когда мы свое прошлое осмысляем и пытаемся из него извлечь определенные уроки. А есть ностальгия реставрационная — когда мы в это прошлое хотим вернуться.
Да, в основе, конечно, лежит всем известный миф об утраченном рае и первородном грехе. СССР в массовом сознании оброс таким количеством домыслов, что давно уже не имеет ничего общего с историческим государством. Ныне это какой-то Китеж-град. Страна социальной справедливости (халява, везде халява), интернациональной дружбы (за которой легко угадывается колониальное желание, чтобы грузины радостно подносили шашлык-машлык, а украинцы — горилку), вторая по мощи на интернациональной арене (чтобы все нас любили и боялись).
Я бы не стала так акцентировать внимание на этом пункте, если бы не одна встреча. Я люблю гулять вокруг школы. Иногда мне удается пообщаться с детьми. На днях мне попался мальчик Саша, 11 лет, похожий на Кролика из советского мультика. Ага, с очечками. У него не работает левая рука после того, как его избили пидоры-одноклассники. Буллинг, да? Поверх футболки у него большой православный крест, потому что у него религиознутая мать. Которая заставляет его отжиматься, если он в чем-то накосячит. Так что он с первого класса отличник и до измора ходит на разные кружки. А еще Саша через раз причитает, мол, как жалко, что он родился не в СССР. Заявил, что нынче даже квас другой. Я не шучу.
Ебать! Пацану 11 лет — он хочет back in the USSR! Который он даже не видел. И который, вероятнее всего, не особо-то помнят его собственные родители. Я, формально, родилась в Союзе. У меня документы несуществующей страны. Но я не хочу обратно — развалился, и слава Богу. То же мне катастрофа XX века. Давайте жить дальше. Но мальчик Саша, родившийся уже в 2010-х годах, бессознательно воспроизводит поколенческий миф. А ведь таких много. Скольким уже дома и в школе мозги промыли квасом животворящим?
Ностальгия реставрационная жаждет вернуться в прошлое. Разумеется, не в прошлое as is, но в коллективное представление о нем. Знаете же, есть утопия — а есть ретротопия. У американцев существует фоллаутская Америка 50-х, потребительский рай, который они потеряли. У тридцатилетних бумеров были семья, дом и деньги — а у нынешних инцелов только долги по студенческим займам.
Пыня обещал, что, обратившись радиоактивным пеплом, мы попадем в рай. Так вот, рай этот — мифологический СССР, живущий в коллективной бессознательной памяти. Паразитирующий даже на сознании сегодняшних младшеклассников. Не осознанный, не отрефлексированный, не преодоленный.
Вся культурка постсоветская, за редчайшим исключением, занималась расплодом и укреплением советских симулякров. Псевдоисторические драмы и сериалы. Фальшивая героика. Ремейки советской классики. Красконы, вроде Мятежника Джеки и Бэдкомедиана, тоже внесли свою лепту. А ведь они далеко не старперы. Они как раз из тех, кому меметический вирус о Союзе передался по наследству.
Утрата советской идентичности, безусловно, была довольно болезненным экспериментом для людей, которых ни к чему подобному не готовили. Все произошло внезапно и стихийно. Нерушимый рухнул, и заполнить образовавшийся культурный вакуум могла только западная продукция.
Критика Союза началась еще в Перестройку: появилось множество книг и фильмов, по-новому, негативно, осмыслявших жизнь в стране. Первая половина девяностых — рефлекторное, почти тотальное отвержение Совка при наивной тяге к западной культуре.
В меметике есть такое явление «Эффект Манделы» (массовая конфабуляция). Это подмена воспоминаний, ложная память на уровне целого поколения. Например, многие уверены, что «Иронию судьбы» на Новый Год показывали буквально каждый раз, чуть ли не с момента создания в 1975. На самом деле это не так. Традиция ежегоднего марафона одних и тех же остоебавших фильмов, советской классики, возникла при Путине. Такого не было ни в Союзе, ни в девяностые. В девяностые, в первую половину, вообще в новогодний прайм-тайм ставили западные блокбастеры. Сами посмотрите программку — 31 декабря 1995 года в рубрике «Новогодний сюрприз» заявлен «Кто подставил кролика Роджера». Да и в прошлом новогодние блоки в целом были значительно разнообразнее.
Культурная реабилитация Совка начала медленно набирать силу во второй половине девяностых. Стариков и училок происходящее начало смущать. Как прокомментировал мой коллега Кирилл Кладенец: «Смотрели же, но осуждали. Показательное воспомнинание. Концерт. Выходит какая-то баба, типа группы Комбинация или хз. Тогда был миллион поющих трусов. И бабушка с матерью смотрят и говорят: вот в советское время за такое бы посадили. Эта мини-юбка, безнравственный текст песни и тд., но притом смотрят же дальше. У совка 90-х был когнитивный диссонанс постоянно. Ему вроде и нравилось смотреть, как Шарон Стоун пизду показывает, и в тоже время выплывали из школы моральные установки. Что смешно. Я смотрю иногда видосы 90-х, тех же певиц, и вижу, что они реально скромнее той же Виагры из нулевых. Понимате? Это было чисто в голове на контрасте. Пришло время Россию с колен, так сказать, поднимать».
Зато хорошо зашли моралистские латино-американские сериалы. Это, как в замочную скважину за чужими семьями подглядывать. Нам же удалось хотя бы начать снимать авторское, самобытное кино без ментальной привязки к Совку. Творчество Балабанова, комедии, типа «Особенностей» или «На Дерибасовской…», даже «Улицы разбитых фонарей» не так уж безнадежны были. Жаль, что ко многим фильмам признание пришло запоздало. Скажем, «Ширли-Мырли» — годная абсурдистская треш-комедия. Но, как только она вышла, россияне посчитали, что это убожество и пример деградации российской культуры. Как же, там матерятся!
В конце девяностых наметился кризис в отношениях с Западом, а в стране появилось множество не вписавшихся в рыночек критиков дикого капитализма, которым захотелось вернуться в полунищие, но стабильные времена. Жизнь в Союзе уже тогда начала обрастать мифами.
Кстати, россияне — настолько потрясающие люди, настолько прожженные ханжи и лицемеры, что и по сей день пытаются строить страну, требуя, чтобы в первую очередь соблюдались нормы приличия и нравественности. Викторианская эпоха курит в сторонке.
ВЦИОМ регулярно публикует опросы о том, что россияне считают аморальным. И каждый год стабильно лидирует… наркомания. То есть, сограждане считают, что тыкать героиновой иголкой в вену это не вредно для здоровья, не разрушительно для социальной жизни, а, сука, в первую очередь безнравственно!
Господи, мы живем в стране вахтеров, и они тянут нас обратно в Совок, где можно цензурировать кино и книги, штрафовать за еб-твою-мать, тунеядцев принуждать к труду. И тогда перед Россией возникнут колоссальные возможности, открывающие новое время. Не раньше.
Я сейчас, без бумажки, лично свою память очевидицы напрягу и попробую рассказать, как мне это виделось. Сперва появился проект «Старые песни о главном». Шлягеры там перепевали советские, лиричные и душевные, без похабщины. Приятно щекотало ностальгические центры бывших советских граждан, оставшихся без прошлого. Стало быть, не все так плохо? Да, где-то похоронены миллионы расстрелянных лично Сталиным, но эстрада какая чудесная, и песни какие глубокие.
В школе конкретно меня историями про СССР не грузили. Ни хорошего, ни плохого не рассказывали. Я жила в отрыве от прошлого, и меня это полностью устраивало. Занималась своими детско-подростковыми делами. Единственная пуповина, оставшаяся от Союза, — это культ победы. Да, водили ветеранов, устраивали культурную программу. Далеко до угара, творящегося сегодня в школах и детсадах, но тем не менее. Хотя бы вот тут, в этой точке взрослые и дети единогласно признавали, что СССР был героичен, а славный советский солдат нес оккупированным народам Восточной Европы освобождение от фашистско-немецкой нечисти. Этот раздел ревизии не подвергался даже в самые антисоветские годы.
К героике Второй Мировой начали кое-как подцеплять Первую и Вторую Чеченские. Воинская доблесть — последняя кое-как сохранившаяся скрепа, которой могло похвастаться раннее постсоветское общество. Конечно, надо разделять реальность и картинку, но картинка была не так уж плоха. Особенно для второй кампании, которая была подкреплена общественной поддержкой. Сериал «Спецназ», потом эта полнометражка, «Грозовые врата». Это же лучше, чем невзоровское «Чистилище»? Выстраивалась какая-никакая преемственность.
Дальше в голове всплывает фильм «Водитель для Веры» (2004), открывая очень интересный поджанр. Советский гламур. Среди персонажей всех этих псевдоисторических мелодрам появляется обязательная фигура чекиста. КГБшника, который, конечно, козел и злодей, но в финале совершает правильный поступок, чуть ли не через самопожертвование, и встает на путь исправления. Так доносят две идеи. Во-первых, что СССР не был таким уж убогим, бесцветным и выхолощенным. Во-вторых, внушалось, что чекист — твой друг, не бойся его, он всегда поможет тебе и уж точно всегда на страже Родины. О гламуризации Союза, очень отчетливо проступившей еще в «Утомленных Солнцем», и формировании своеобразного «сталинпанка«, мы уже подробно говорили.
В последующих фильмах с эстетикой советского гламура, часто будут фигурировать всякие партфункционеры, их детишки. Осуществляется гуманизация элит, которые когда-то на простом люде паразитировали.
Следующим в памяти возникает сериал «Гибель империи» от 2005 года. Он занимателен тем, что рассказывает не об СССР, а о Российской Империи. Герои опять чекисты, только уже царские. Опять без страха и упрека, все из себя патриоты. Перекидывается мостик на досоветскую историю, которую постсоветская Россия тоже хотела бы присвоить. Сериал хорошо стимулирует центры реваншизма, имперского ресентимента и напоминает, что кругом шпионы, иноагенты и враги. Горестно переживает гибель империи. Россиянам постоянно внушают, что о гибели наших имперских проектов, будь то Союз или романовское царство, надо скорбить, раздирая рубаху на груди. Величие, которое мы потеряли.
Последнее связанное воспоминание из детства — о том, как мне задают читать «Омон Ра» Пелевина. Тогда в школах случались смелые эксперименты по подбору современной литературы. Я прочитала и вполне впечатлилась. Причем я часто обращалась к этой книге в последующие годы и все сильнее понимала, что наше дутое величие действительно зиждется на лжи и ненужных человеческих жертвах.
Реабилитация Союза, сознательно или нет (мне кажется, сперва вынужденно и ситуативно, но со временем эта идеологема приобретала все большее самостоятельное значение), началась при Путине, в ранние годы.
Да, многие авторы поливали Совок говном и сопротивлялись, как могли. Но вы думаете, что Витухновская и Сорокин когда-либо слыли авторитетами для глубинного народа? Вспомните, как молодые путинские нашисты сжигали книги «этого порнографа» Сорокина в импровизированном унитазе посреди площади.
Советский гламур и бравые чекисты победили чернуху и аморалку. И если настоящее не удается тебе — то удастся прошлое. Если мы выкинем за скобки советскую ретротопию, то ничего не поймем.
Вернемся к нашему ящичку. Давайте потеребим первый замок. Социально-коллективный. Месяц назад господин Тимоти Снайдер выложил статью «Это должно прозвучать: Россия – фашистское государство». Текст известный, и многие его в отсутствие иной еды активно пережевывали. Все у Снайдера хорошо, красиво и правильно, кроме одного. В России нет массового фашистского движения. Это даже удивляет, если задуматься. Фашистов кругом полно — а массового движения нет.
И дело тут не только в стратегии Кремля, направленной на подавление любых неподконтрольных массовых, низовых движений. Разогнали правачков, разогнали анархов, ноябрьскую революцию провокатора Мальцева подавили. Активистов заменили на непонятных волонтеров, чье главное отличие — безынициативность за пределами строго очерченного поля деятельности и лояльность госструктурам.
Да, Кремль боится революции. Р-р-р-революции! — аж писается в штаны. К такому выводу я пришла, полистав несколько книжек за авторством наших чинухов и пропагандистов. Видели бы вы, с какой ненавистью (и каким ужасом) Соловьев описывает большевизм. То, что его итальянские виллы в итоге подверглись раскулачиванию, я восприняла с глубочайшим удовлетворением. И будет очень досадно, если он отыщет способ вернуться. Проблема в том, что революции точно так же боятся простые россияне.
Впервые я столкнулась с этим феноменом, когда собирала материалы по столетию Октября. Мы так и говорили: «Ошибка-2017«. Весь смысл назначения Мединского на пост министра культуры заключался в том, что к этой дате он должен был заклеить пластырем трещину, разделившую общество надвое: примирить красных и белых, народ с угнетателями, прошлое и будущее, которое, как нам тогда казалось, у нас еще было. Тут и выяснилось, что простые люди революции и раскулачивания, перемен в широком смысле, боятся едва ли не больше, чем их начальники. У россиянеров, впервые за сто лет, за душой появились хоть какие-то накопления, которые страшно терять.
Русская ментальность, вопреки навязываемому стереотипу, отличается даже не индивидуализмом, а антиколлективизмом. Травматичный опыт жизни в реальном СССР навсегда отбил желание объединяться в колхозы.
Достаточно посмотреть на то, как мы обошлись с западной культурой. Существуют, если максимально обобщить, два способа взаимодействия с Другим. Антропофагия — поглощение, пожирание, каннибализм. Мы поедаем Другого, ассимилируем его, перевариваем, адаптируем и делаем частью себя. Либо антропоэмия — мы изгоняем Другого, убиваем и разрушаем все, что с ним связано, дабы его сущность не законтачила, не опорочила нашу собственную.
Разве мы отринули западную культуру? Вовсе нет, мы их практики потребления прекрасно переняли. У нас даже бизнес до крымского перелома развивался по западной модели и пытался интегрироваться в глобальный рынок. Я напрямую работала с иностранцами, а наша контора активно копировала их стиль и методы. Рекламщики, айтишники, журы, шоубизнес — вся эта креативная, хипстерская тусовка жила, мыслила, черт возьми, дышала по-западному. Уже стыдно вспоминать, наверно. А потом, после Болотки, креаклов, новорожденный средний класс наш, посадили на бутылку и постепенно, десять лет, навинчивали все основательнее.
Но ведь и простые люди жили так. Нормальные кино, сериалы и книги — с Запада. Торговые центры: при кажущейся массовости люди внутри предельно атомизированы и друг с другом никак не связаны. Через цифровизацию бюрократии (более-менее успешную в мегаполисах), развлечений и быта россияне наконец-то смогли обособиться и забуриться в раковину так глубоко, как только возможно.
Мы добровольно, без насилия сверху, переняли у Запада абсолютно все, что было направлено на атомизацию общества, проигнорировав его опыт гражданского сопротивления беспределу властей. Коронавирус за два года обострил одиночество россиян до предела, поддав в топку немного шизофреничного, кафкианского абсурда. Война — и всем похуй.
За этим похуем, разумеется, скрываются и страх, и равнодушие, и бессилие, и злорадство. Но в сумме это дает ноль. Российское гражданское общество ничего кроме нуля из себя выжать не может. Именно как общество. Отдельные личности, само собой, способны на великие подвиги и на ужасающие злодеяния. Но это лишь подергивания стрелочки у ноля.
Можно в пустоте увидеть очертания чего угодно. Кто-то скажет, что россияне поголовно орки и дегенераты. Возможно. Другой решит, что россияне вооружились хитрой тактикой и пытаются продержаться на день дольше начальников. Ведь Пыня когда-нибудь помрет, и после этого, хочется верить, все будет иначе. Да, такое мнение тоже имеет право на жизнь.
Российское общество — пустышка. Несбывшееся желание, загаданное под прошлый Новый Год. Оно станет таким, каким сможет в зависимости от внешних условий. Сейчас, извините, оно не может ничего. Отдельные люди и поддерживают войну, и не поддерживают. Боготворят Путина и презирают. Дрочат на начальство и точат на него нож. Вы отыщете любую точку зрения, если начнете тыкать пальцем в прохожих.
Но россияне? Это не народ-хомяк, а народ-моллюск, который прячется от реальности в раковину. Для большинства такой раковиной стала советская ретротопия. Революция, массовый подъем могли бы стать пробуждением ото сна. Но нет. Мы просто хотим обратно в утробу. Мы хотим не умереть, мы — не хотим рождаться.
Я неспроста заговорила об антропоэмии, потому что у нас перед глазами другой пример. С каким рвением мы переняли культуру обезличенного западного консьюмеризма, с такой же оголтелой ненавистью мы отринули все, что происходило в Украине. Майдан — всамделишная революция. Глупый и жадный Янукович бежал, беркуты сложили крылья за затылком и стояли на коленях, впереди маячило пугало люстрации.
Путин, который и до того излишне переживал за Хусейна и Каддафи, свихнулся окончательно. Его погружение в бункер началось уже тогда, во времена Арабской весны, а Майдан его добил.
Да, безусловно в России существует имперский, колониальный снобизм. Россияне не понимают, как можно стать культурным человеком, не читавши Толстоевского. Зачем жить, если нет России, если на центральной площади нет памятника Пушкину?
Сковорода и Шевченко это, никто не спорит, прикольно, но вот вам Гоголь, вот вам Шолохов и не выпендривайтесь. И русский язык. Великий, могучий. Не то, что ваш суржик, кривой и косой. Недоязык недонации. Украина от России признания своей субъектности не дождется никогда. Мы не будем равнять божков туземного пантеона с нашим Зевсом-Пушкиным.
Россия Украину ненавидит за то, что она переняла (или адаптировала) не только западный формат потребления, но и традиции современной демократии со сменяемостью власти. И народ там, не бессловесная тварь, а как раз гражданское общество, способное на коллективные, солидарные действия, что на практике доказал Майдан. По времени разница с нашими белоленточными протестами всего несколько лет. А по результату…
Поэтому Россия не может сожрать, сканнибалить Украину. Эта попытка уже была предпринята в 2014. Крым и ЛДНР не были ассимилированы до конца. Они остались жевкой, хрящиком, костью в горле. Поэтому вторая итерация войны — на уничтожение. Россия не только ментально далека от Украины, но и боится заразиться. Боится, что Майдан, революция, гуляй-поле перекинутся и на нее. Напуган не только Путин, но трясутся также Петров, Смирнов и Кузнецов в своих пропахших лыжной мазью квартирках. Что действительно объединяет российское общество, так это ощетинившееся неприятие автономии Другого, самоуправления и меритократии (вообще любого отступления от сложившихся коррупционных практик и кумовства). Я не говорю, что Украина полностью овладела этими добродетелями, но она, в отличие от России, от них не шарахается. И мы можем утверждать, что в Украине массовые движения существуют.
Мы построили особый коммунизм — равенство для всех через равенство лишений. И как смеет кто-то пытаться вырваться из нашего барака? Отдельные люди, опять же, пусть пиздуют куда хотят. Никто не препятствовал эмиграции студентов, ученых и айтишников. Но когда на просторах нашего Мордора рождается самостоятельная нация — вот такой фигни быть не должно.
Перейдем к следующему замку, к индивидуальной психологии россиян. Пожалуй, тут ключевыми особенностями станут эскапизм и отсутствие эмпатии. Российское общество очень быстро привыкло к сытости. Сперва официанток и кассиров Макдака начали кликать «обслугой», а потом этот ярлык распространился на всех гуманитариев в принципе. Обыватель, перепутавший профпригодность и капли нефтяной росы, упавшие с сечинской ширинки, уверовал в свою богоизбранность. Мещанин решил, что всего добился сам, своим крепким лубочным умом.
Правда в том, что в России никто ничего честно не заработал. Одни украли трубу, а другим упала горбушка с хозяйского стола, за которой поленились выслать росгвардию (да и не было ее тогда еще). Но вруби девяностые, вруби Великую депрессию и посмотри, сколько людей реально смогут удержаться на поверхности. Я думаю, что-то такое ощущал каждый россиянин. Некую эфемерность всех своих накоплений. Жизнь взаймы — Черный Человек пришел забрать накопившийся долг.
Компетентность каждого из нас, наша способность выживать — под большим вопросом. Долгое время патерналистское государство уберегало бюджетников, силовиков, пенсионеров и креаклов от жестокой реальности. Кто эти самозванные миллиардеры, все эти сэлфмэйдмены, типа Тинькова? Не рассказывайте мне сказки. Россияне очень большой кусок свободы отрезали в обмен на безопасность. Мы дожили до того, что ныне угрозой безопасности выступает сама реальность, которую массово отказываются увидеть и признать.
Эскапизм становится элементом национальной безопасности. Включенный телевизор облучает нежным, теплым и ласковым светом. Потерь нет. Мы побеждаем. И вообще это не война, а СВО, потому что война — это когда люди убитые, и города в руинах. А у нас все хорошо. И с экономикой в том числе. Санкции бумерангом бьют по американцам и европейцам. Сбежавшие западные бренды упорно лезут обратно. У России в союзниках полмира: Китай, Индия и Талибан.
Но, как в той серии «Секретных материалов», нет-нет да проскакивает ощущение, что на самом деле мы сейчас в пещере, в чреве переваривающего нас огромного галлюциногенного гриба.
Стресс, тревожность, психотерапевты. Взлетел спрос на транквилизаторы. Кто попроще, тот боярой глушится. Сериальчики на Нетфликсе. Аниме, дакимакура, комфортная еда. Фанфики, чатики, комментики. Прятаться в работу или в частную жизнь, в семейные дела и огороды. Было бы желание улизнуть от реальности, а средство найдется.
Проблема эмпатии широка. Нет со-чувствия. Нет со-страдания. И, самое важное, нет доверия. Да, правильно говорят: и в Союзе, и в России лучше всего выживали циничные одиночки. Дилемма заключенного. Я хорошая: хожу на субботники, веду литературный кружок, желаю всем добра. Но могу ли я утверждать, что такой же окажется моя соседка? Что чувак за стеной не трус, не стукач и не подлец? Вот уж практика и новостные ленты указывают на обратное. Даже в самом близком кругу доверия нет. Супруги и родственники бьют еще больнее, ведь они так близко подобрались. Упавшего — пихани.
Насрать на этих навальнистов, шиесов и пацифистов. Ничего не изменится. Их предупреждали — они не послушали. И чьи это теперь проблемы? Люди с равнодушием взирают на чужую боль. Они сознательно отгораживаются от того ужаса, который по ночам шелестит по руинам Украины. Мы же так ее и называли, Руина.
Им придется либо признать, что они не верят ни в какую справедливость. Ни в какого Бога. Придется отказаться от образа миротворцев и воинов-освободителей. Либо признать, что если справедливость существует, то она неспешно, с кровавым тесаком в руке, идет в нашу сторону. Расплата.
По старой традиции, вдребезги разобьются обе иллюзии.
Как Россия саму себя загнала в эту пропасть? Имперский ресентимент и колониальное мышление. Тут можно по классике любые книги и статьи брать и масштабировать. Тяжело будет осмыслить феномен советской индустриализации в колониальном спектре, но тут надо отбросить миф об освободителях, строящих больницы, музеи и театры. И дальше пойдет легче. Мы с этим справились в свое время. Очень много материалов по теме у Польши и прибалтов.
Россия не смогла создать свое видение будущего, зато начала навязывать альтернативную версию прошлого. На внутреннем рынке, при поддержке всех пропагандистских мощностей, советская ретротопия зашла на ура. Реставрация Союза стала национальной идеей. Прикрываясь лицемерными и благонравными лозунгами, ввели цензуру, ограничили тлетворное влияние со стороны Запада.
Вообще очень похоже на процесс вовлечения в секту или создания семьи с абьюзером-манипулятором во главе. Отрезать от внешнего мира, индоктринировать, внушить, что повсюду враги и грешники, а подлинную эмоциональную поддержку можно получить только в тесном кругу своих. Полагаю, процесс психологической реабилитации россиянина мог бы быть схожим с тем, который проходят жертвы деструктивных культов.
Общество расслоилось на убегающих в эскапистские фантазии аполитов и бесчувственных циников. Я из вторых, как вы понимаете. Никто никому не нужен. Более того, мы друг другу глотки перегрызем в урочный час и десять раз еще до того. Не потому что мы этого хотим — а потому что нас приучили бить первыми. Бить, пока угроза еще не успела оформиться. Я не желаю вам зла, но ведь вы мне — желаете, и должны быть превентивно демилитаризированы.
Зло растеклось по домам. Как вящая субстанция. Выплескивается через край.
Хватит подкармливать труп СССР. Подпитывать этот фантом новыми и новыми произведениями искусства, срачами и аналитикой. Займитесь лучше Первой Чеченской. Сейчас актуально. А потом — приступайте к осмыслению югославских войн (не самих по себе, а через призму восприятия в России), потому что именно тогда первые трещины пошли по ментальной сфере россиян. Тогда произошел разворот в себя. Два слепых пятна в новейшей отечественной истории.
До последней секунды будет казаться, что миновала нас чаша сия. Что не рухнет ничего, и страна вновь заглохнет в сонном, обломовском киселе. Самые матерые волки-одиночки вряд ли имеют горизонт планирования дальше путинского юбилея, когда ему в октябре стукнет 70.
Вспомните. Никто не верил, что война начнется. Это нерационально было со всех сторон. Казалось, так и будет тяни-толкай на границе. И все-таки, и все-таки. А теперь никто не верит, что тьма может волной пройтись по нашим улицам. Как-нибудь проживем, скукожимся, ужмемся. Само пройдет.
Я не вижу смысла ни в одном движении глазных яблок. Читали «Хапугу Мартина«?
Мы уже мертвы.
Зло — это субстанция, атмосферное явление. Зло, как предсказал Эмпедокл, будет существовать независимо от нашего к нему отношения.
Война, пролитая кровь, одуревшие от насилия люди — все это очень способствует расползанию порчи. Она начинает клубиться дымчатыми облаками, корнями ползет под землей, отравляет воду. Открываешь кран, а течет густая черная слизь, которую люди пьют, не обращая внимания. Это кофе такой, бодрящий. Импортозамещенный.
Третий замок на ящике Пандоры нельзя открыть, если вы этого не видите. Если вы не собираете кошмары, которые начали преследовать людей с февраля: во сне им нет покоя. Миллионы людей поддались злу, потому что они не чувствуют его, не видят, не осознают. Словно в закрытом гараже с заведенным авто. Сладко и клонит в сон. Какие сны в том смертном сне приснятся?
Одержимость. Война пробуждает все самое худшее, звериное, бесовское. Что-нибудь такое однажды развеется, духи оставят захваченное тело, но кровь на руках останется. Ее не смыть даже хозяйственным мылом.
Гордыня. Кто себя в рай еще до Страшного Суда определил заранее? Уверенность в собственной правоте и святости — кратчайшая дорога в ад. Как можно убивать? Только не испытывая сомнений. Маленькие людишки так сильно хотели стать большими.
Черное Солнце над страной. Черная дыра на том месте, где была Луна. Небо над обреченными. В этих текстах не больше смысла чем в предсмертных дневниках лавкрафтовских героев, за которыми с минуты на минуту придут вестники богов нечестивого плодородия. Я пишу их по привычке, потому что давным-давно, когда в этом еще был смысл, начала записывать свои праздные наблюдения. Могу отложить ручку в сторону — но тогда можно и по венам рассечься, если доводить до логического конца. Безумие не берет меня, потому что я уже была сумасшедшая, когда все началось.
Третий замок кусается. Нельзя дать мысли ускользнуть. Надо сконцентрироваться. По улицам стелится черный туман. Все заражены. Любой может неожиданно схватиться за нож или за биту. Зло не впитывается в почву, не разлагается, а хранится практически вечно, словно пластиковые бутылки. Мы спокойно наблющали за тем, как порча распространяется по нашим городам. Захватывает квартиры, плесенью набухая на стенах. Десятилетия антисанитарии привели к тому, что наши расчесанные, незаживающие раны загноились и начали вонять. Запах дурной смерти. Кто творит зло, должен надевать респиратор и перчатки.
Это наказание за то, что мы не видели зла. За то, что не пытались избежать его. Слепые, а самые самонадеянные видели, но втайне надеялись оседлать его, использовать биологическое оружие против наших врагов. Священники благословляют танки и ракеты. Священники благословили зло, не понимая, что поклонились дьяволу и поцеловали его в раскрытый зад.
«И я осознавала, что не только мне может быть плохо, но и детям — из-за того, что я здесь. В какой-то момент я заметила, что девочка стала сильнее сжимать мою руку. Как я поняла, когда услышала, что «Главный» прибыл. Я посмотрела на неё, а она стоит и смотрит в одну точку, и в глазах её ужас.
Это был именно тот момент, когда я могла узнать, что случилось с ней и с другими детьми. Я не спрашивала у неё ничего, я села перед ней и обняла её. В этот момент в моей голове стали мелькать картинки её жизни. Да, она была безумна. Её безумие было защитой от того, что с ней сделали. Её и насиловали, и пытали, и унижали — всё это я видела и чувствовала, как будто это происходило со мной тоже. В какой-то момент этих издевательств её разум решил сойти с ума — это было единственным спасением».
Но вы такой милости не заслуживаете.
Вы сохраните трезвый ум и здравый рассудок до самого конца.
Напуская туман, делая вид, будто я не знаю, что там внутри, конечно же, я лукавила. Для этого необязательно срывать замки. Я знаю, что внутри ящика Пандоры. Я знаю, что такое Источник Всякого Зла.
Источник Всякого Зла — это человек. Он определяет, чем суть являются добро и зло. Свобода воли позволяет ему следовать по любому пути. Но всегда найдется тот, кто в вашем добре увидит прорастающие цветы зла. Убери человека, оставь только светила и животных — зла не будет. Хулы не будет.
Вот он, этот человек, спрятанный за тремя замками. Я не стану открывать ящик, внутри которого он скрывается от смерти. Нам не о чем говорить. Мне нечего ему дать. Я знаю, кто прячется внутри. Знаю, что с ним делать. Но время еще не пришло, и на руках у меня нет нужного инструмента. Я смерть, оставившая серп в прихожей, на крючке рядом с зонтом.
Пусть этот человек умрет? Разве это вегетативное существование можно считать жизнью? Человек в футляре, в бункере, в гробу. Нет, это не Путин, не нужно ваших банальных и пошлых догадок. Это другой, метачеловек. Общечеловек. Твой-мой человек.
Я оставлю этот ящик-гроб посреди дороги. Делайте с ним, что хотите. Что вы-то сможете, если я не могу? Так что через несколько месяцев, а может, через несколько лет, когда я вернусь на этот самый перекресток, он будет здесь, такой же, каким был прежде. Низменно-неизменный. Шакально-оскаленный. Кровяно-пульсирующий. Зло породивший, каинно-вывернутый, печатью огражденный. Он будет взирать на меня гнило, влажно, душно: нет мне прощения.
И я убью его.