Я поражался её настойчивости. Каждый вечер после работы она нажимала кнопку звонка моей квартиры на Таганке, чтобы исследовать свое прошлое, и это несмотря на то, что в этом прошлом она испытала не только невероятные приключения, но и огромные страдания.
Новые погружения в гипноз давались Лине гораздо легче, чем предыдущие. Налицо был рост гипнабельности. Перед сеансом Лина выпивала чашку зеленого чая, основательно усаживалась в глубокое кожаное кресло и укрывала ноги пледом. При первых словах гипнопроповеди её голова начинала клониться на грудь, и она уходила в таинственный мир гипнотического сна.
То, что нам с Линой удалось так подробно исследовать эту часть кладовой её подсознания, конечно, огромная заслуга её таланта. Сомнабулизм как крайнее проявление гипнабельности – истинный и достаточно редкий талант. Всё, что мне оставалось делать, - это задавать правильные вопросы, чтобы выстроить стройную последовательность проецируемых на внутренний экран подсознательных образов.
Почти ежедневное погружение в гипноз послужило триггером, открывшим заслон между сознанием и подсознанием. Всё чаще подсознательные образы стали просачиваться в её мир, воспринимаемый умом как реальность. Лина стала мне рассказывать, что каждую ночь она видит необычные цветные сны. Очень яркие и последовательные. Эти сны не забывались, она порой их подробно мне описывала.
- Ты знаешь, у меня в голове сами собой возникают какие-то слова, которых я не знаю. Они из другого языка. Это, по-твоему, нормально? - Лина вопросительно смотрела на меня, вычерчивая ручкой на лежащем перед ней листке чистой бумаги замысловатый узор в виде множественных закрученных пересекающихся спиралей.
- Ты можешь идентифицировать язык? Восточный или западный?
Я смотрел на появляющиеся из-под шарика ручки линии узора, не в силах отвести взгляда.
- Не могу сказать. Я в языках не особенно сильна. Но вот что точно вынесла из гипноза, так это неистовое желание заново учить язык. Ты сколько языков знаешь?
- Два. Английский и персидский. Немецкий в школе учил, да основательно подзабыл.
- Завидую. Но мне кажется, что в моей голове что-то случилось. Словно какая-то заслонка снялась. Если раньше изучение языка было для меня мукой, то сейчас я ощущаю вдохновение. “To be or not to be, that is the question», - с неплохим произношением она процитировала Гамлета. Еще меня беспокоят эти сны. Раньше такого не было. Я же не схожу с ума? Не слишком ли я долго заглядываю в бездну? – спросила она словами Ницше.
- Боишься, что бездна заглянет в тебя? – улыбнулся я, хорошо понимая её опасения.
- Если бы ты удовлетворяла простое любопытство, то я сам бы первым прекратил наши сеансы. Мы проводим опасный опыт, но он того стоит. Теперь слушай меня внимательно. То, чем занимаемся, есть, скорее, научный эксперимент, чем простое развлечение. Мы исследуем твое подсознание в поисках причины мигрени. Естественно, что столь частые походы за линию между сознательным и бессознательным с намеренным оставлением канала связи открытым, вызывают прорывы неожиданной и порою не имеющей рационального объяснения информации, но нам с тобой важным является не столько интерпретация видений, сколько получение результата. Как только мы достигнем очерченных границ исследования, все видения исчезнут, поскольку мы, образно говоря, выпускаем пар избыточного реинкарнационного давления, которое возникло у тебя в силу неизвестных нам обоим причин.
- Любишь ты подводить основу. Но мне самой это безумно любопытно.
Интересным мне кажется появление образа Хасана ибн Ас-Саббаха в гипнотических видениях Лины. В один из дней Лина рассказала мне, что уже несколько ночей подряд она видит повторяющийся сон, в котором ей снится грустный седобородый старик, одиноко сидящий в своей келье в старом замке на высокой горе. Она хорошо понимает причину его грусти: мудрость, предвосхитившая века. Ему бы в наше время родиться.
Эта была хорошая зацепка для регрессивного погружения, что мы и сделали. Так в нашей истории появился Хасан ибн Ас-Саббах – личность сложная, неординарная и малоизученная. Я пытался вводными вопросами уточнить особенность его учения и источник, и вот что в результате пришедших из глубин подсознания Лины ответов получилось:
***
Он проснулся, как от толчка. В комнате стояла кромешная мгла. В сознании таял звук голоса, явственно и чисто произнесшего в ночи:
- Бидор шу (Вставай). Срочно уходи, за тобой скоро придут. Не медли.
- Кто тут? – на всякий случай спросил он, услышав свой показавшийся чужим осипший спросонья голос, окончательно сбросив остатки сна и понимая, что в комнате никого быть не может. Он сам запер входную дверь на засов вчера вечером перед сном.
Накатило безотчетное чувство сильной тревоги. Сердце уколола острая боль.
- Бежать. Надо срочно бежать, – в голове забилась беспокойная мысль. Но откуда грозит опасность? Ведь и года не прошло, как они - три закадычных друга пришли в эти края, полные надежд и планов на переустройство мира. Дни и ночи напролет они вели друг с другом богословские беседы. Один из них был начинающим поэтом, восторженным и бесстрашным. Другой – сыном вельможного вазира, полагающего в пылу юношеского максимализма, что, заступи он на пост своего благословенного батюшки, он сделает мир чище и благороднее. И он, Хасан, стремящийся во чтобы то ни стало отыскать источник истины, или, на худой конец, дорогу, ведущую к истине. Он яростно доказывал, что истина одна и лишь в сознании людей она разделяется на ложь и правду и перекрывает им её прямое созерцание. И эту истину людям может нести только один человек, сокрытый под видом бродячего дервиша, Имам, наделенный Аллахом миссией нести слово Всевышнего людям.
И вот прошел почти год. Касыды поэта становятся каждый раз лучше. Сын вазира, как и мечтал, по счастливой случайности сам стал вазиром (его отец во время ужина схватился за сердце и упал на ковер, закатив к безмолвному небу потухшие глаза). Хасан стал частым гостем местных богословов, побеждая в диспутах и стремительно увеличивая число своих почитателей. Его ораторский талант собирал толпы желающих послушать его выступление, и слава о новом проповеднике стала понемногу затмевать славу новоиспеченного вазира.
- Вот она, причина опасности. Банальная ревность и зависть.
До Хасана доходили слухи о том, что его бывший товарищ, до которого теперь и рукой не достать, несколько раз резко отзывался о проповедях Хасана, мол, мутит народ, хает мулл и хаджи, лишая не только их, но и самого вазира права на разъяснение Священной Книги пастве.
Хасан осторожно приоткрыл дверь, за которой спали два его верных ученика, решивших посвятить свою жизнь служению учителю. Он растолкал укрытого рваным халатом спящего юношу, едва вступившего в пору зрелости, и тихо на ухо ему сказал:
- Али, просыпайся. Седлай мулов. Уезжаем прямо сейчас.
На небе высыпали крупные звезды. Полуночный воздух, после раскаленного душного разогретого солнцем дня, пах пылью и полынью. Со всех сторон звенели цикады, что могли бы вызвать в другое, не столь тревожное время, ощущение покоя и мирного существования. Сейчас же их стрекот наполнял сердце тревогой и заставлял гнать лошадей вперед, напряженно оглядываясь назад, опасаясь погони.
Проехав последнюю заставу, Хасан, следуя скорее своему внутреннему чутью, чем готовому плану, решил свернуть с большого наезженного тракта, ведущего в Исфаган, на узкую, заросшую большими платанами дорогу, что петляя среди холмов, то взбираясь, то падая круто вниз, уводила путников к белеющим в далеком синем мареве белым отрогам гор.
Уже поднявшись на холм, они увидели, как из города вырвался довольно большой отряд вооруженных всадников и стремительно помчался в сторону Исфагана.
- Знать, по нашу душу, - подумал Хасан, но не стал произносить это вслух. Они пустили лошадей легкой рысью и к полудню были уже далеко от города.
Резко похолодало. С гор дул пронизывающий ветер, заставляя путников кутаться с головой в старые халаты. Небольшая, едва различимая среди нагромождения камней, тропинка вела все выше к перевалу. Небо затянуло тучами, сразу потемнело и в воздухе полетели редкие снежинки. Хасан кидал взгляды по сторонам, в надежде отыскать хоть какой-то приют, чтобы дать отдых лошадям, да и самим будет неплохо размять ноги после долгого дневного перехода. Они надеялись пройти перевал за один день и остановиться на ночлег в небольшом кишлаке за перевалом, там у Али жил родственник, но этим планам не суждено было сбыться. Казавшийся близким перевал, с каждым новым подъемом всё удалялся и удалялся от них, уменьшая надежду на теплый приют и горячий чай.
В сгущающихся сумерках лошади сбились с пути и, упёршись в огромную скалу, которую ни с какой стороны нельзя было обойти, встали. И тут Хасану посчастливилось разглядеть темное пятно пещеры справа в шагах пятидесяти от того места, где они остановились.
- Туда, - скомандовал он ученикам и через пять минут, запалив небольшой факел, они осторожно вошли под свод пещеры, оказавшейся на удивление сухой и теплой. Из центрального зала довольно высокой пещеры небольшими отростками отходили два меньших по размеру зала, не превышающих гостевой комнаты караван-сарая. В углу большого зала кто-то заботливой рукой сложил гору валежника у очага.
- Здесь заночуем, а завтра в путь, - сказал ученикам Хасан.
Огонь очага осветил пещеру и Хасан увидел нарисованные на стенах знаки огнепоклонников. Очевидно, их угораздило попасть в одно из их капищ. Боги не обидятся. Храмы всегда служили пристанищем пилигримов, даруя защиту, покой и благословенный отдых измученным ногам и телам.
Али и Мааруф, расстелив молельные коврики у очага, задремали. Хасану не спалось. Несмотря на усталость, его голову заполонили мысли: он словно вел диалог с хитроумным соперником, подвергающим сомнению всё то, что было ценным для Хасана. Хасан взял лежавший у очага пучок травы и понюхал. Напахнуло пряной горечью. Он бросил траву на догорающие угли костра и пещеру заволок дым. Дым не уходил вверх, а стелился над полом пещеры, наполняя её приятным сладковатым ароматом.
Он его заметил не сразу. Старик появился из малого зала: высокий, в темно-серой хламиде с накинутым на голову капюшоном, скрывающим белые, отливающие начищенным серебром длинные волосы, перевязанные тонкой белой скрученной бечевой. Он опирался на высокий отполированный посох с металлическим заостренным наконечником и молча смотрел на Хасана. В его глазах играли блики огня.
- Ты кто есть? – спросил он Хасана, и его голос эхом отразился в стенах пещеры.
- Я – Хасан ибн ас-Саббах ал-Йемени ар-Рази из Рея.
- Зачем ты здесь? – огненные глаза старца прожигали Хасана насквозь.
- Мы спешим укрыться в горы от преследования вазира Низама аль-Мулька. Прости, что мы побеспокоили тебя в твоем храме, завтра утром мы уйдем.
- Ты одет, как пилигрим. А говоришь мне пустые слова. Каким путем ты идешь и куда?
- Я ищу источник истины и того, кто мне его откроет.
- Ты искал меня, раз пришел сюда. Путь привел тебя. Ты думаешь, что внешние дороги ведут к истине. Вовне никакой истины нет, она внутри тебя и искать её следует там. Вот тебе мои слова, я есть Истина. Внемли и, чтобы постичь меня, стань мною. Пойдем со мной, - старец поманил Хасана рукой в сторону малого зала.
Когда Хасан вошел в малый зал, он зажмурил глаза от вспышки яркого света. Пространство пещеры было наполнено нестерпимо яркими бликами огня, заставлявшими зажмуривать глаза. Посередине пещеры стоял высокий золотой трон, на котором восседал царственный старик с посохом в руке.
- Сядь подле меня и слушай, - старик указал рукой на небольшую резную скамеечку, покрытую красным бархатом, стоящую чуть сбоку от трона.
- Ты ищешь источник Истины, но при этом твоя голова наполнена суетными мыслями, скрывающими от тебя свет Истины. Истина не описывается словами, не понимается и не постигается умом, она проживается как данность. Истина мгновенна, она присутствует только здесь, пронизывает все пространство: вверху и внизу, снаружи и внутри. Попытайся её понять и ты её упустишь. Она не вещь, которую можно взять в руки, она не девушка, обреченная носить имя, она то, что ты вдыхаешь, как воздух, не задумываясь о дыхании, но перестань дышать и ты умрешь. Искать истину - то же самое, что искать Бога. Но Истина не равноценна Богу, она и есть Бог. И кроме Бога - Истины в мире ничего нет. А вся мириада вещей, что тебя окружает, вся мириада чувств, что ты носишь в своей груди, вся мириада мыслей, что как дикие необъезженные лошади теснятся в твоей голове, рождены тобой и умрут вместе с тобой. И зло и добро, и вазир и погоня – всё это миражи твоей головы. Ты сам родил страдания, сам их и искупаешь. Всё преходяще. Только Истина вечна.
- И что, все поиски Истины отныне бесполезны? – грудь Хасана сжало словно железными тисками, он до боли закусил губу, не давая злым слезам вырваться наружу.
- Ты ищешь не там. В порождении сотворенного тобою миража, ты Истины не найдешь. Она сокрыта внутри тебя. Знай, что как только прикоснешься к источнику, сокрытому глубоко в тебе, ты познаешь Истину, поймешь, что и снаружи и внутри тебя нет ничего кроме Истины и что ты сам есть Истина, и в этом постижении ты поймешь, что ты не подобен Богу, а ты сам есть Бог. Это тебе мой дар, назови его «даават-и джадид». Я тебе раскрою его принцип и ты пронесешь его в мир и будешь открывать людям.
Благоговение охватило Хасана. Кто этот почтенный старец, восседающий так царственно перед ним на троне, словно это был сам Бог? Он слушал его речи, и душа его переполнялась благодатью. Каждое слово запечатывалось в сознании, словно умелый резчик острым резцом выводил каллиграфию вязи слов на спиле карагача. Хасану казалось, что он слушает почтенного старца много дней, забыв про сон, пищу и своих спутников. Но всякая встреча подходит к концу. Напоследок он осмелился задать мучивший его вопрос:
- С кем мне посчастливилось встретиться, уважаемый ришсафид? – склонил в глубоком почтении свою голову Хасан.
- Я – МЕЛЬХИСЕДЕК, Первосвященник небесного Храма, истинный посредник между Богом и людьми.
Хасан очнулся от сна, разбуженный храпом лошадей, просившихся на вольный воздух. Ученики тихо переговаривались между собой, готовя нехитрый завтрак из подогретой на огне лепешки и чая.
С утра пещера уже не была столь значительной. В открытый вход заглянул робкий луч восходящего солнца и наполнил пространство светом.
- А где старец, Мельхиседек, - спросил он учеников, сидящих у костра, - он был со мной в малом зале.
Те быстро переглянулись между собой и с робостью ответили:
- Господин, не было никакого Мельхиседека. Ты был там один в глубоком сне, словно в обмороке, посередине пещеры. Мы тебя перенесли сюда, поближе к костру.
Хасан упал на колени в молитвенном экстазе, едва теряя сознание от величественности пережитого им момента встречи с Тайным Имамом. Потому его и называют «Тайным», ибо является он тайно и несет сокрытое знание, как сокровищницу мира. В хадисах, коих Хасан знал множество, говорилось, что на заре человечества Тайный Имам скрыто отправился в странствие по окоему мироздания со всеми пророками в качестве их наставника, являясь внутренним божественным принципом зарождающейся веры. Он, Хасан ибн ас-Саббах, несчастный скиталец-пилигрим, ищущий духовной благодати, был благословлен Всевышним на личную встречу с Божественным Первосвященником, которому через многие века дано прийти к концу истории уже открыто, как Властелину Мира, дабы поставить на ней свою финальную печать. Ему несказанно повезло получить от явившегося Тайного Имама откровение нового призыва - «даават-и джадид», и отныне, да будут благословенными имя и дела Божественного Первосвященника, он понесет его всем людям, всему миру, как учение о Едином Боге – Истине.