– Всё, я больше не могу, давайте разводиться.
Шла третья неделя карантина, и мы рвали друг друга на куски.
Каждую ночь напролет. А наутро, вымотанные и обессиленные, охрипшие от крика, даже не могли вспомнить повода. Привыкшие к частым командировкам – больше расстояние, крепче любовь – и запертые теперь в четырех стенах ставшей вдруг ужасно тесной квартиры, мы кромсали друг друга, рассекая шрамы древних обид. Воскрешали в памяти всю боль, которую успели причинить друг другу за семнадцать лет наших, не вписывающихся ни в один формат, странных отношений. Мы выкапывали все давно и, казалось, навсегда похороненные причины ненавидеть друг друга, и пытались вернуть их к жизни. Ночи оживших мертвецов. Мы бросали целые их армии друг на друга, и они, вскормленные болью и яростью, пытались дотянуться своими истлевшими конечностями до сердца, и сжать его в своих костлявых руках. По сравнению с этими изматывающими всенощными ссорами даже вселенские бои нашей юности казались легким петтингом.
Не помогал даже Звонок.
Когда мы купили эту квартиру и начали делать в ней ремонт, выяснилось вдруг, что дверной звонок в квартире не работает – сколько ни нажимай на кнопку, динамик не издавал ни звука. Очередной пункт был включен в список необходимых покупок, и мы стали присматривать себе правильный звонок.
Вы помните, какой звонок был у вас в детстве? А у ваших соседей? Друзей?
У меня есть теория, что звук, издаваемый дверным звонком, во многом определяется отношением хозяина к гостям. А во многом и сам определяет это отношение.
Посетители оповещают о своем приходе голосом звонка. Его звучание –физическая манифестация представления хозяина о том, как объявляет о себе гость. А никакого другого, кроме своего, голоса у хозяина нет.
Это начало коммуникации. Поэтому важен выбор правильного звонка. И все, конечно, растет из детства.
В то время мы не вылезали из строительных магазинов, ремонт, как торнадо, всасывал в себя материалы, деньги и время с бешеной скоростью. Мы выбирали плитку, сантехнику, батареи, окна, лампы, двери, паркетную доску, краски, лаки, смеси... И звонок.
Мы надолго залипали в секции дверных звонков, и слушали, слушали, слушали. Мы слушали их десятками и сотнями. Во всех магазинах и на всех строительных рынках. Мы переслушали их все.
Не то пальто.
Ни один из них не говорил нашим голосом.
– Может быть, нам не нужен звонок. – сказала Кира. И, как часто с ней бывает, это даже не было вопросом.
И в этом момент я нашел то, что искал. Я не услышал – я увидел его.
Большой Пожарный Звонок.
Он висел высоко и отдельно от своих более приземленных домашних собратьев, и прежде мы никогда не обращали на него внимание, он просто не просачивался в сознание сквозь фильтр, нацеленный на поиск правильного дверного звонка.
Я нашел от него кнопку, и я нажал ее.
Раздался оглушительный звон. Он звучал...
Правильно.
– Берем. – тут же сказала Женщина. – Только кнопка от него пусть будет внутри.
В дзенских коанах в этот момент ученик обычно обретает просветление.
Нечто подобное испытал и я.
Обычного дверного звонка с тех пор у нас нет. А наружная кнопка от него осталась. Нажимающий на нее производит лишь тишину.
– Если мы кого-то ждем, мы и так узнаем, что он пришел, и встретим. А незваные гости нам зачем? Домофон, в конце-концов, есть.
Некоторое время назад сломался и домофон. Надо было бы вызвать мастера, но каждый раз, спускаясь с шестого этажа к подъездной двери, я испытывал странное удовольствие. Я представлял, будто до сих пор живу в своем доме в самом центре Ташкента, и иду к калитке через цветущий сад, чтобы впустить желанных гостей.
А нежеланные гости и не нужны. Поэтому домофон тоже стал производить тишину, и это нас полностью устраивало.
До недавнего времени. Теперь мы сами производили очень много громких звуков, и очень мало тишины.
Я смотрю на огромную, цвета свежей артериальной крови, тарелку нашего пожарного звонка. Он висит над входной дверью. Кнопка от него выведена тут же рядом. Его оглушительный звон является непререкаемым приказом немедленно прекратить любую ссору, и разойтись по углам. Брейк. Остываем. Это правило всегда выполнялось беспрекословно. Любой член семьи имеет право нажать на кнопку, когда сочтет нужным. И дочь, невыносимо страдающая от наших ссор, пользовалась своим правом, пытаясь разнять сцепившихся в берсеркерской схватке родителей. Но Звонок лишь на время отрезвлял нас. Достаточно было малейшей искры, и все начиналось сначала.
Нас штормило весь последний год. Брак трещал по швам, и, казалось, полностью исчерпал себя. Это было похоже на дурной уровень в каком-нибудь шутере, когда ты уже перебил всех монстров, разгадал все загадки, нашел все секреты, и теперь наматываешь бесконечные круги по нескончаемым пустым коридорам в поисках выхода. Мы и прежде не раз сталкивались с серьезными кризисами, но нам всегда удавалось, объединив усилия, найти новые смыслы, переформатировать отношения, и прорваться на новый уровень. Новые правила, новые лабиринты, новые боссы, и мы снова, хохоча во все горло, плечом к плечу косили орды собственных монстров и армии чужой нечисти, которые бросала в нас вселенная. Мы были всемогущи, и ничто, казалось, не могло сокрушить нас.
Но в этот раз все было иначе.
Весь последний год мы безрезультатно бились головой о стену, без всякого успеха пытаясь проломить ее лбом. Несколько раз мы были на грани развода. Кира была готова отпустить меня. Инкарнация одной беспощадной богини – ей всегда было проще достать свою шашку с черной кистью на рукояти, и покончить со всем одним взмахом.
Не был готов я. Я всегда до усрачки, до холодного пота боялся потерять ее. И поэтому каждый раз я вцеплялся мертвой хваткой в любую возможность не дать ей уйти. She is the one. Я всегда это знал. Я никогда не встречал никого, хотя бы отдаленно похожего на нее. Но до недавнего времени я просто не умел ее любить. Так, как ей это было нужно. Так как она этого достойна. Я просто не был на это способен.
Это не значит, что я не любил ее. Просто моя любовь всегда была эгоистична. Я любил свое отражение в ней.
Все изменилось во время нашего последнего серьезного кризиса. Тогда скомпроментированным оказался не просто мой мыслительный процесс, хрустальный замок которого я выстраивал, как выяснилось – на песке, всю свою жизнь. Скомпроментированными оказались все вотчдоги и механизмы безопасности, призванные следить за чистотой и правильностью мыслительного процесса. Самое чудовищное в этом то, что успешная атака была проведена до смешного простыми и грубыми методами имени Лили Брик.
Я вел себя как полный мудак по отношению к любимой женщине, к самому главному человеку в своей жизни, и осознание этого привело ко второй в моей жизни системной перестройке личности.
Когда пелена спадает с глаз, ты остаешься посреди развалин того, что казалось нерушимой крепостью морально-этического кодекса и рационального мышления, наедине с невыносимым чувством стыда.
У меня ушло семь лет на то, чтобы разобрать завалы, докопаться до причин, и построить новую, "более лучшую" версию себя. Себя, каким мне бы действительно хотелось быть. Себя, способного по-настоящему любить.
Однажды, когда мой мастер сценарного дела – без преувеличения один из лучших, если не лучший мастер в России, а возможно, и в мире, – Одельша Александрович Агишев, да продлит Аллах его годы, приболел, к нам в мастерскую на замену должен был прийти Валентин Константинович Черных. Мы предвкушали интересный мастер-класс от автора сценария не верящей слезам Москвы и еще миллиона фильмов, вышедших из-под его пера.
Валентин Константинович зашел в аудиторию, все разговоры смолкли, мы по традиции встали, приветствуя мастера, а он молча, не глядя на нас, проследовал к окну, и вперил взгляд в осеннюю листву на деревьях, сложив руки за спиной.
Так простоял он, не проронив ни слова, немного покачиваясь на пятках, всю пару.
А под конец обернулся, окинул нас взглядом, и сказал:
– Вот вы с Одельшой Александровичем всё венские стулья плетете, а мы в нашей мастерской пока табуретки сколачивать не научимся, к стульям не приступаем.
Лишь много позже я понял, что это и был тот самый мастер-класс и главный урок.
На то, чтобы сколотить табуретку из обломков своей личности у меня ушло семь лет. И я все еще не уверен в ее устойчивости, а потому до сих пор не убрал строительные леса.
Тщательное исследование выявило: я всю жизнь пребывал в отрицании того факта, что отсутствие отца сильно повлияло на мои отношения с женщинами. На мои отношения с самой главной женщиной в моей жизни. Отсутствие всякого примера отношений между мужчиной и женщиной в семье оказалось хуже, чем наличие примера отрицательного, не говоря уж о положительном. Собственные фантазии и примеры из книг оказались плохим фундаментом, тем самым пресловутым песком. Лишь собственное отцовство и забота о дочери научили меня любить Женщину, как она того заслуживает.
Я, наконец, был готов и способен на это. Но, очевидно, слишком поздно.
– Всё, я больше не могу, давайте разводиться.
Все это время я не делал тебя счастливой. Не настолько, как мог бы. Ты была хорошей женой, лучшей из возможных, о большем и мечтать нельзя, и я благодарен тебе за все. Я был мудаком большую часть времени, и мне нет ни оправдания, ни прощения. Я сам просрал все возможности и шансы, и от этого невыносимо больно, обидно и стыдно. Нереализованные возможности всегда больнее и обиднее всего. Я не имею никакого морального права тебя судить или даже называть обидными словами. Прости. И если я и правда люблю тебя, если все мои построения и слова хоть чего-то стоят, я могу лишь перестать мучать тебя, отпустить, и надеяться, что кто-то другой сделает тебя счастливой. Это невыносимо трудно признать, но никакого выбора на самом деле нет, все ресурсы исчерпаны, отступать некуда, и мне остается лишь сказать себе: ты крупно облажался, чувак. Ты подвел и упустил главную женщину в твоей жизни.
Внутренне холодея, я произношу то, что надеялся никогда не произнести:
– Ты больше не моя жена.
Вот и все. Что-то оборвалось внутри. В голове звенящая пустота, в теле странная невесомость. Почему-то вдруг стало очень легко. И даже пьяняще весело. Все начинать сначала. В этом есть кураж.
Долгую секунду Кира удивленно смотрит на меня, а потом вдруг громко фыркает. Секунду спустя не могу сдержать смеха и я. Мы долго, почти истерически ржем.
Эти слова – часть древней формулы, и мужчине достаточно произнести их трижды, чтобы... Чтобы сделать женщину свободной. Чтобы стать свободным самому. Но нам не нужны формальности, достаточно и одного раза. Жаль, что так же легко нельзя сделать человека не только свободным, но и счастливым.
– Люблю с вами поржать! – говорит Кира сквозь смех и слезы.
– Та же хуйня! – давясь смехом и слезами выдавливаю я.
Потом мы долго молчим.
– Что мы скажем дочери?
– Правду.
– Мы по-прежнему любим друг друга....
– Но нам нужно пожить отдельно.
– И дочь может жить то с вами, то со мной?
– Конечно!
– Приключение?
– Приключение!
– Неделя?..
– Через неделю. Или...
– Через две?
– Через две. Посмотрим...
– Как пойдет.
– Как пойдет.
– Иншалла!
– Иншалла.
Вот и все. И вовсе не так страшно. И даже весело. Хотя все кажется совершенно нереальным. Как во сне. Но... Такова новая реальность, и больше никакова.
O pior já passou. Самое худшее уже позади.
– Когда вы съезжаете? – Кира всегда очень практична.
– Дадите мне пару дней? Собрать вещи и снять квартиру. Потерпите меня? Я могу перекантоваться у Ромы. Или у Питера.
Ржем. Питер – текущий любовник Киры.
– Потерплю. Но зачем снимать и платить чужому дяде? Купите себе квартиру.
– Мысль. Где-нибудь неподалеку?
– Конечно. Удобно, дочь в школу водить, перехватить, если что. Оставить, если вдруг неожиданная свиданка у вас или у меня.
– Класс. Идеальная холостяцкая берлога на последнем этаже. Чтобы с видом.
Молчим.
– Официально будем разводиться?
Кира существенное время обдумывает вопрос.
– Не знаю. Надо?
– Не знаю.
– Ну, если брак кармический...
– То простым разводом делу не поможешь...
Ржем.
– А в России нет статуса separated?
– Не-а. Но в любом случае надо проконсультироваться у юриста. Я подпишу развод на любых ваших условиях, но вангую много бумажного геморроя. Квартиру, конечно, в ближайшие дни перепишу на вас с дочерью.
– Я отдам вам вашу половину. Со временем.
– Мне ничего не надо.
– Надо. Вам нужен первоначальный взнос. У меня есть миллион.
– У меня самого есть миллион. Я разберусь.
Молчим.
– Можно, я буду иногда приходить к вам поржать? – внезапно говорит Кира, и в этот момент мне нестерпимо хочется обнять ее. На глаза сами собой наворачиваются слезы.
– Конечно! А секс? Можно, у нас иногда будет секс?
– Конечно! Я же соскучусь через пару недель, взвою и прискачу!
Ржем.
Развод начинает выглядет не так уж плохо. Возможно, если я не смог быть идеальным мужем, я смогу быть идеальным бывшим мужем. Во всем этом меня смущает только одно – слово "бывший".
Проснулась и скачет дочь. Вдоволь наобнимавшись, я оставляю ее завтракать, и уединяюсь в кабинете – мне нужно работать. Но сосредоточиться не могу, и просто пялюсь сквозь приоткрытую дверь на Киру. Она сидит за кухонным столом, и я любуюсь ее профилем.
Тренькает мессенджер.
– Может ты хочешь бургер, мой бывший муж?
– Бургер хочу, а "бывший муж" почему-то звучит ужасно. Так же уныло, как и бывшая жена. Нам нужен другой термин. Типа hot-ex-wife.
– Принято.
– X-WIFE!
– Блеск!
– Жена-Икс.
Я вижу, как она улыбается.
– Работай! Ща мы вам витаминный укол принесем и всадим. Велосумку у нас купили. У дочери есть еще две тысячи теперь. Выбирает себе в детском мире новое лего: Чего все так дорого?!
Ржу. У нас мировая дочь.
– А я буду не бывший муж, но таинственный мужчина. Тайный поклонник.
– Согласна.
– Страстно влюбленный самец.
– Ооо Беру! А говнить не станет?
– Не должен. Я буду X-man. Мужик-Икс. Мужикс!!!! Аааа ору
– Отлично!
– Знакомьтесь, это мой мужикс! Так будет называться пеьса. Ща я в своей новой квартире, рыдая и ржа напишу.
– Чего?
– Пьесу. Как эта тетка из кино с Николсоном. Буду рыдать и писать пьесу про один развод на карантине. Тоже, кстати, хорошее название.
– РАБОТАЙ!!!
– На мужикса я согласен. Это почтенная роль. Не какой-то там унылый бывший муж. Я, в конце-концов, все же ещё поборюсь за право быть мужем будущим. Будущий муж — это тоже почтенно. Мужикс – это Übermann, убер-муж, тот самый настоящий mariage material. Свободный, обеспеченный, умный, образованный, широких взглядов, отличное тело, красивые ноги и широкие плечи, задница — сдохнуть можно, при этом семьянин, преданный и верный, заботливый и внимательный, божественный любовник с идеальным размером. Надо брать! Очень редкий тип. Мутант. Выведен в секретной лаборатории алхимического брака. В него вложена энергия семнадцати лет брака с бьющими через край эмоциями. Там такая силища! Город освещать можно. Любит — как Дайсон сосет.
Я вижу как смеется Кира, и нет ничего прекрасней в этом мире.
– Работайте же! – в притворном гневе кричит она из кухни, утирая слезы. То ли от смеха, то ли от чего-то еще.
– А я что делаю?!
– Болтаешь с телкой! – Кира набирает в шприц жидкость из ампулы.
– Не болтаю, а флиртую. И не просто с телкой, а со всем тёлкам телкой — со своей X-wife! Я твой мужикс. Ты — моя основная занятость. Все мысли всегда о тебе. Никогда не отсвечивает, но всегда рядом. Идеальный отец и прекрасно заботится о ребенке!
– Давай, шопу показывай, любит он! – Кира приближается ко мне со шприцем в руках.
Я ложусь на живот и спускаю штаны. Кира всаживает в мою правую ягодицу иглу. Я, как всегда, ничего не чувствую. У нее самая невесомая, и в то же время самая тяжелая рука во вселенной. Может исцелить, а может и прибить, при желании.
Пока витаминный раствор перетекает из шприца в меня, я пытаюсь осмыслить все только что произошедшее. Блин. Некая форма гостевого брака мне даже начинает нравиться. Меня штырит от желания попробовать осознанную моногамию. Кто бы мог подумать. Мужикс — он же не может распыляться на других женщин. Он как рыцарь, у него одна дама сердца. И если Мужикс — это банальный мудант (мутировавший из мудака в идеального мужика), то X-wife — настоящая богиня.
Кира возвращается на кухню, а я – к работе. Ну, как к работе...
– Я люблю ваше тело )
Мы вчера орали, а мне отчаянно вас хотелось. И орать хотелось именно от невозможности прикоснуться к вам. Обниматься и целоваться. Вместо того чтобы орать.
– Хватит!!!
Но я вижу, что она улыбается.
– Невыносима мысль, что к вам нельзя прикасаться. Именно, как к любовнице – Работай!
– Я ужасно люблю целовать ваши ноги ) мне бы очень их не хватало
– Если ты сейчас не заткнешься и не начнешь работать, я лишу тебя их на целый месяц, так и знай!
Я вздыхаю, и открываю редактор.
С тех пор прошло полгода. И вы знаете... после развода мы стали гораздо ближе. Идеальный мужикс – непростая личность для постоянного поддержания, но я стараюсь изо всех сил, и делаю это с великой радостью. И, кажется, у меня даже иногда немножечко получается. Во всяком случае, Женщина впервые за долгое время спокойна и довольна, и даже, кажется, немножечко счастлива.
А ремонт в новой квартире в самом разгаре.