Заключительное интервью в память о Фридрихе Горенштейне дал режиссер Никита Кобелев. В отличие от предыдущих героев он не был знаком с Фридрихом Наумовичем лично, но проникся его литературой во время работы над постановкой «Бердичев».
Расскажите, как появилась идея поставить спектакль «Бердичев» по Фридриху Горенштейну?
Предложение ставить Горенштейна я получил от художественного руководителя Театра им. Маяковского Миндаугаса Карбаускиса. Я слышал о Фридрихе Горенштейне раньше, но особо не погружался в его творчество. Вот так, довольно случайным образом, состоялась моя встреча с этим автором, и дальше случилась постановка.
Автор для меня открылся и стал очень близким. Хотя еврейская тема в этническом плане мне была не слишком близка, но я проникся этой историей и всей культурой. И мы за этот спектакль даже получили премию Федерации еврейских общин, и в Израиль его возили, играли в театре «Гешер», и по России в разных городах. В общем это была очень знаменательная встреча с большой литературой.
Как вам кажется, актуален автор сегодня?
Безумно актуален. Мне кажется, он Достоевский XX века, пытался разобраться с такими корневыми проблемами — со злом внутри человека, откуда оно возникает. Особенно после Второй мировой войны: откуда зло в человеке возникает, как оно им завладевает? И, конечно, Горенштейн — философ. Не самый удобный писатель — острый и резкий, но очень глубокий.
Что, на ваш взгляд, выделяет его на фоне его современников?
Во-первых, он был признан в очень узких кругах. Тарковский в своих дневниках написал, что Горенштейн — гений, когда прочитал его роман «Псалом». Хотя рядом в этих же дневниках он очень придирчиво отзывается практически о всех режиссерах, писателях.
И при этом Фридрих Наумович абсолютно не был признан широкой массой читателей, о нем очень мало знали. Хотя были писатели, кто не печатался, но про них знали, а Горенштейн — писатель для умных, интеллектуалов, и его как раз очень за это ценили. А на фоне шестидесятников он выделялся еще тем, что в нем не было никакого романтизма, не прослеживалось никакой мучительной интонации. У Горенштейна вообще довольно мрачный взгляд на 60-е годы. Он не питал никаких иллюзий на тему того, что в стране какое-то новое веяние, что что-то поменяется.
Трезвомыслящий, ернический и с трагической интонацией. Глобальность вопросов, которые он поднимал, его и выделяет. Мало кто пытался заглядывать в эту бездну среди его писателей-современников.
Поэтому, наверное, и Тарковский с ним сотрудничал. И когда уже Лем посмотрел фильм «Солярис», он сказал, что это какая-то достоевщина: «Я такое не писал». Горенштейн, думаю, внес свою интонацию в этот фильм.
Как думаете, есть шанс, что узнаваемость Горенштейна среди читателей вырастет?
Да, думаю, что со временем роль Горенштейна будет расти. Сейчас книги, его наследие публикуются все больше. И многие — например, Дмитрий Быков — очень восторженно отзываются о его литературе. Читатели будут постепенно его открывать, прочитывать, и он встанет на свое место — больших писателей второй половины XX века, писавших на русском языке.
Смотрите записи первого и второго дня конференции на нашем YouTube-канале.