Захар Серебров
Погибшее счастье
Дядя лет пятидесяти грустно вздыхает, чешет шею. Так задумчиво вздыхают обычно по ушедшей молодости. По несбывшимся мечтам. Так и есть: на вопрос – «У вас что-то случилось?» – он ответил, что жизнь его пошла крахом. Из-за погибшей мечты.
«Была у меня мечта, – сказал дядя, – насчет профессии. Любимой профессии! Я бы ей всю свою жизнь отдал. Всю до последней минуты. Но батя… Батя у меня был металлург. В горячем цеху работал, на комбинате. Он мне говорит: «Выбрось это из головы! Понял? Придешь на наш комбинат. В горячий цех не советую, но в транспортный или инструментальный – самое дело. Там твое место. И я буду приглядывать, и вообще человеком станешь». Так и не пустил меня в профессию. Как я горевал!.. Словами это не опишешь. Жутко было, страшно. Любимое дело всей жизни – и проходит мимо. Но батя у меня был строгий. Зверский. Если сказал – точка. Вот я и пошел сначала в крановщики, потом в бульдозеристы, потом в шоферы. Тридцать лет на комбинате проваландался. А мог бы таких успехов достичь! Мог бы стать мастером, самым высоким профессионалом! Высочайшего класса!
На следующий, естественный вопрос – «Что же это за профессия такая, что за дело всей жизни?» – дядя лишь уныло махнул рукой. Пришлось гадать: «Летчик? Моряк? Дрессировщик? Дипломат? Актер? Врач? Автогонщик? Военный? Ученый-физик? Может быть, пожарный?»
«Да ну, – удивленно сказал дядя. – Это все не то. Моя профессия в тыщу раз лучше… В общем. я хотел с металлоискателем во время обыска у всяких там преступников находить спрятанные ценности. В стене, в полу, в мебели, в разных там предметах… От меня бы ничего не скрылось! Я бы золотишко и все прочее везде отыскал! Но батя… Эх, батя!.. Погубил счастье мое!»
Коньячок и морячок
Две бабуси зашли к знакомой швее, в ее маленькую комнатку-мастерскую, выпили с ней коньячку. Обеим по семьдесят лет. На дворе зима. Зажглись фонари, на небе вспыхнули звезды. Домой шли через парк вдоль пруда. На пустой лавке увидели мягкую игрушку – рыбу-кита, большую, в длину руки. Старушка Люся взяла ее, прихватила с собой. Старушка Таня говорит: «На кой она тебе? Оставь, завтра ребенок придет, найдет». Старушка Люся отвечает: «Да она старая, ее выбросили. Я ее соседскому псу отдам, Брэю. Брэй молодой, зубы чешутся, грызет все подряд, всех замучил, а эта рыба – как вариант». Решили, что ладно, пусть псина порвет кита.
Прохожих почти нет, холодно, на пруду лед. Во льду вырублена майна для зимнего купания, в ней – голова человека-моржа. Он фыркает, ему хорошо. Рядом летняя будочка-раздевалка, закрытая на зиму, заколоченная. Одежда «моржа» весит снаружи, на гвозде. Он молодой, лет тридцати пяти, крепкий, мускулистый. Вдруг у него в брюках звонит телефон. Он плывет на сигнал, но не успевает. Звонок обрывается. «Морж» выбирается из воды, и тут видно, что он голый. Ни плавок, ни трусов. Очевидно, не думал купаться, просто шел мимо и – оп! – загорелось.
Глянув по сторонам и никого не заметив, купальщик вынимает телефон. Просматривает пропущенные звонки. Инстинктивно поворачивается к пруду передом, а к дорожке спиной. Вдоль дорожки светят тусклые фонари и растут деревья. Из-за деревьев выходят старушки Люся и Таня и останавливаются. Потому что видят в пяти шагах голого мужчину. «Что это?» – спрашивает Люся. Таня отвечает: «Лось в пальто!» Люся усмехается. Таня тоже. Вдруг Таня берет у Люси рыбу-кита и идет к «моржу». Тот, услышав шаги, механически поворачивается.
«Слышь, морячок, возьми рыбу, – говорит Таня и быстро сует игрушку в руки голому дядьке. – Типа в проруби поймал. На ужин. А что? Нормально! Тебе один хрен, все равно сумасшедший». Приближаясь, Люся добавляет: «Не грусти, морячок! Ты ею пошевели – типа она живая, в руках бьется!»
Наконец дядька все понимает, психует, швыряет рыбу, бросается к одежде. Таня кричит: «Бежим!», и обе бабуси, как когда-то озорные школьницы, бегут к дорожке, а там пропадают за деревьями в темноте.