Максим Горький – еще одно драматургическое открытие Художественного театра после А.П. Чехова, второй важнейший для МХТ автор. Рассказываем, как развивались эти отношения.
С «художественниками» 32-летний Алексей Пешков познакомился в 1900 году в Ялте, куда труппа МХТ приехала, чтобы увидеться с Чеховым и показать местной публике свои спектакли. В Ялте давали «Одиноких» Гауптмана, «Чайку» и «Дядю Ваню», Горький выкупил на эти показы тридцать билетов. Инициатором визита Горького в Крым был именно Чехов: «Непременно приезжайте. Вам надо поближе подойти к этому театру и присмотреться, чтобы написать пьесу», – советовал Антон Павлович в письме от марта 1900 года.
Знакомы они были с 1898 года. В одном из первых писем, отправленных из Нижнего Новгорода в Ялту Алексей Максимович так передавал Чехову свое впечатление от увиденного им спектакля «Дядя Ваня»: «На днях смотрел “Дядю Ваню”, смотрел и – плакал как баба, хотя я человек далеко не нервный, пришел домой оглушенный, измятый вашей пьесой, написал вам длинное письмо и – порвал его. Не скажешь хорошо и ясно того, что вызывает эта пьеса в душе, но я чувствовал, глядя на ее героев: как будто меня перепиливают тупой пилой. Ходят зубцы ее прямо по сердцу, и сердце сжимается под ними, стонет, рвется. Для меня – это страшная вещь, ваш “Дядя Ваня” это совершенно новый вид драматического искусства, молот, которым вы бьете по пустым башкам публики».
Вл. И. Немирович-Данченко в книге «Рождение театра» вспоминал, как весной 1900 года в Ялте спросил у случайного прохожего дорогу к даче Чехова, не мог ее найти. Прохожий выглядел колоритно: «Роста выше среднего, худой, но крепко сколоченный, с отметным утиным носом, толстыми с рыжинкой усами, с очень приятным басом, легким волжским упором на “о”, в высоких сапогах, в матросском плаще». Это оказался Горький.
К тому моменту о писателе уже все говорили. Были изданы два тома его рассказов, его произведения начали переводить на другие языки. Читателей увлекал и язык Горького, и босяки, герои его ранних рассказов. Горький вошел в моду: когда зимой 1900–1901 годов писатель появился в Москве на спектакле Художественного театра, публика устроила ему овацию. Алексей Максимович отреагировал хмуро: «Чего вам на меня смотреть? Я не утопленник, не балерина. И в то время, когда играется такой замечательный спектакль, ваше праздное любопытство даже оскорбительно».
В самую первую встречу в Ялте Горький пообещал написать для Художественного театра пьесу. И действительно писал, довольно мучительно: порвал первый вариант, никак не мог завершить начатое. Немирович-Данченко, стараясь повлиять на этот процесс, приезжал к Алексею Максимовичу в Нижний Новгород и в Арзамас, где тот жил в ссылке. Для нас первым знаковым спектаклем Художественного театра по пьесе Горького является «На дне» (его премьера состоялась в декабре 1902 года). Однако в том же 1902 году, только в марте, сначала вышли «Мещане».
«Мещане» продержались в репертуаре МХТ недолго – всего сезон. Победой театра эта постановка не стала, хотя среди рецензий на нее встречались и положительные. Но общее впечатление было скорее тяжелым. То ли потому, что некоторая плакатность мышления Горького, его стремление делить все на «черное» и «белое», «прогрессивное» и «регрессивное», «друзей» и «врагов» противоречила принципиально объемному мировосприятию МХТ. То ли потому, что, напротив, Горький в этой пьесе испытывал явное влияние Чехова и старался учитывать стиль Художественного театра с обилием бытовых подробностей и настроенческих моментов, вроде звуков шарманки или игры на фортепьяно. Не нашли общего языка драматург и театр и во взгляде на центрального персонажа пьесы, Нила. Горький мечтал, чтобы Нила сыграл сам Станиславский, уточнял, что это новый характер – интеллигентный рабочий, образ героический. Однако Константин Сергеевич уклонился от этой роли и отдал ее Серафиму Судьбинину. Нил в спектакле, режиссерами которого были К.С. Станиславский и В.В. Лужский, предстал вовсе не возвышенным – наоборот, грубым, хамоватым, нарочито обытовленным.
Станиславский и Немирович мечтали, чтобы Горький написал пьесу из босяцкой жизни – замысел драмы об обитателях ночлежки Алексей Максимович рассказывал Константину Сергеевичу весенней ночью 1900 года в Ялте, под плеск волн. И вот, в августе 1902-го, пьеса, наконец, была готова. Название – «На дне жизни» (позже оно сократилось до «На дне»). Чтобы проникнуться темой, «художественники» задумали экспедицию в дебри Хитровки: Станиславский, художник Симов и артисты совершили ее под предводительством писателя Владимира Гиляровского, большого знатока и бытописателя «изнаночной» Москвы.
В книге «Моя жизнь в искусстве» К.С. Станиславский описывал это путешествие весьма колоритно: «После совершения большой кражи Хитров рынок был объявлен тамошними тайными властями, так сказать, на военном положении. Поэтому было трудно посторонним лицам достать пропуск в некоторые ночлежные дома. В разных местах стояли наряды вооруженных людей. Надо было проходить мимо них. Они нас неоднократно окликали, спрашивали пропуска. В одном месте пришлось даже идти крадучись, чтобы “кто-то, сохрани бог, не услышал”! Когда прошли линию заграждений, стало легче. Там уже мы свободно осматривали большие дортуары с бесконечными нарами, на которых лежало много усталых людей — женщин и мужчин, похожих на трупы. В самом центре большой ночлежки находился тамошний университет с босяцкой интеллигенцией. Это был мозг Хитрова рынка, состоявший из грамотных людей, занимавшихся перепиской ролей для актеров и для театра. Они ютились в небольшой комнате и показались нам милыми, приветливыми и гостеприимными людьми».
Экскурсия на Хитров рынок разбудила фантазию постановщиков пьесы и артистов, позволила понять героев «На дне», почувствовать их психологию, их боль, их неугасимую надежду. На премьере публика неистовствовала – успех спектакля был сравним с триумфом «Чайки». Восхищались темой стремления человека к свободе даже в самых невыносимых бытовых условиях, тем, как играл Луку Иван Москвин, каким представали Сатин Станиславского, аристократичный даже в падении Барон Василия Качалова, Настя Книппер-Чеховой, да все без исключения артисты. Буквально пронзала та интонация «бодрой легкости» (выражение Немировича-Данченко), с которой была поставлена эта трагедия нового времени.
Единение МХТ с Максимом Горьким было недолгим. Историк МХАТа И.Н. Соловьева в книге «Художественный театр. Жизнь и приключения идеи» очень точно охарактеризовала суть личности писателя: «Как бывают люди с даром объединять, бывают люди с даром, столь же необходимым жизни, — с даром разъединять, противополагать. Горький из их числа».
В 1904 году «художественники» отказались ставить «Дачников»: театру претила откровенная публицистичность пьесы. «Дачники» не понравились никому: ни Станиславскому, который сказал, что «пьеса ужасна», ни Немировичу, ни артистам. В то время гражданской женой Алексея Максимовича стала Мария Андреева, одна из ведущих актрис МХТ. Вместе они примкнули к революционному движению, которое горячо поддержал и еще один поклонник Андреевой, Савва Морозов, главный меценат Художественного театра. Теперь он финансировал газету «Искра». В 1904 году, не без влияния истории с «Дачниками», Андреева взяла длительный отпуск и ушла из Художественного театра.
Тем не менее, в 1905 году, в период революционных потрясений, МХТ решил снова обратиться к актуальному автору и взяться за пьесу «Дети солнца». Эта драма была написана Горьким во время тюремного заключения в Петропавловской крепости. В пьесе есть сцена народного бунта, когда толпа, в ужасе от бушующей вокруг холеры, врывается в дом главного героя – ученого Протасова. Накануне премьеры, состоявшейся 24 октября, ходили слухи о том, что на спектакле ожидается провокация черносотенцев. Атмосфера в зале была предгрозовой, поэтому когда дошло до сцены бунта, некоторые зрители решили, что начался настоящие погром и побежали к выходу. Действие пришлось прервать, потом спектакль все же доиграли. До декабрьского восстания 1905 года он шел часто, хотя Станиславский его не любил, да и отношения с Горьким вконец расстроились. («Видеть его больше не могу. Это образец самонадеянности», – сокрушался в одном из писем К.С.). Спектакли по пьесам Максима Горького вновь появятся в репертуаре Художественного театра только в середине 1930-х годов.
Однако Горький напомнил о себе МХТ в 1913 году – причем повод был весьма конфликтным. В это время Вл. И. Немирович-Данченко репетировал инсценировку «Бесов» (спектакль получил название «Николай Ставрогин), о чем написали газеты. Горький, находившийся на Капри, вознегодовал. Для пролетарского писателя Достоевский был политическим противником (даром что Федор Михайлович давно умер), ведь в «Бесах» он вывел «дьяволов от революции». Кроме того, Горького возмущало, что Достоевский изображает болезненные свойства человеческой натуры. В газете «Русское слово» Алексей Максимович выступил со статьей «О карамазовщине», в которой призывал добиваться запрета премьеры: «Я предлагаю всем духовно здоровым людям, всем, кому ясна необходимость оздоровления русской жизни, – протестовать против постановки произведений Достоевского на подмостках театров».
В театре взволновались. К написанию ответного письма привлекли эрудита Александра Бенуа, бывшего в то время содиректором Художественного театра. Письмо появилось в том же «Русском слове». Репетиций, естественно, никто не остановил.
К концу 1920-х отношения театра и Горького потеплели. Живущий в Италии писатель помогал отстаивать пьесы Михаила Булгакова, боролся за «Самоубийцу» Николая Эрдмана, во многом благодаря ему МХАТ получил особый статус и стал подчиняться напрямую правительству. В 1933 году произведения Алексея Максимовича вернулись на мхатовскую сцену. Михаил Кедров поставил спектакль «В людях», литературную композицию, в которую вошли фрагменты автобиографической трилогии Горького, рассказы «Страсти-мордасти» и «Хозяин». В 1934-м выпустили премьеру «Егора Булычова», где в главной роли впечатлял Леонид Леонидов, игравший человека, которого мучает вопрос, за что же ему дана смертельная болезнь?
В 1932 году МХАТу было присуждено имя Максима Горького. Для отцов-основателей театра это стало полной неожиданностью. Советское правительство тогда присваивало имя «буревестника революции» многим учреждениям (так, что писатель Пришвин даже пошутил в дневнике, что пора ему подписываться «Михаил Пришвин им. Горького»). Но в случае со МХАТом это жест, конечно, имел свои основания.
Последней мхатовской постановкой, вышедшей при жизни Алексея Максимовича, оказались «Враги»: спектакль, поставленный по указанию Сталина, выглядел образцом соцреализма. Однако герои его, вопреки всему, все же казались не ходульными персонажами, а вполне живыми людьми.
Фото из фондов Музея МХАТ
Что почитать по теме:
М. Горький и А. Чехов. Переписка. Статьи. Высказывания. М.: ГИХЛ, 1951.
М.Ф. Андреева. Переписка. Воспоминания. Статьи. Документы. Воспоминания о М.Ф, Андреевой. М.: Искусство, 1961.
Вл. И. Немирович-Данченко. Рождение театра. М.: Правда, 1989.
О.А. Радищева. Станиславский и Немирович-Данченко. История театральных отношений. В 3-х томах. М.: Артист. Режиссер. Театр, 1997–1999.
Московский Художественный театр. Сто лет. Энциклопедия в 2-х томах. М.: Московский Художественный театр, 1998.
И.Н. Соловьева. Художественный театр. Жизнь и приключения идеи. М.: Московский Художественный театр, 2007.