Юрий Нагибин. Гений городской прозы. Гений психологической прозы. Мастер фронтовой прозы.
Его рассказы в юности я вряд ли понимала до конца, но они привлекали какой-то сакральной тайной, потрясающей наблюдательностью и экзистенциальной смелостью мыслить иначе: «Люди на своих остановках выходят, а я забыла, какая моя…»
Найти Нагибина в свежем номере «Нового мира» было радостью. Некоторые цитаты и сюжеты его рассказов помню до сих пор, не перечитывая.
«В русских удивляет сплав расслабленной доброты с крайней жестокостью, причём переход от одного к другому молниеносен». Это он…
Думаю, Нагибин не нуждается в идеализации или героизации. Он знал себе цену как человеку, за многое корил себя, многому честно удивлялся в себе. Он умело балансировал между возможностью печататься и быть относительно независимым в писательской среде. Говорят, был почти невыносим в быту, требователен. Грешил «горькой» и мучительно боролся с тягой к ней. В общем, был «запойный писатель»…Почему-то этот факт едва ли не впервые не коробит меня. Такая личная избирательность на чьё-то право «пить или не пить»? Не оттого ли, что Нагибин никогда не притворялся и не позировал? Честные мысли честного человека. Честные поступки.
У него была необыкновенная проницательность: он видел людей насквозь, чувствовал жизнь глубинную, ее извилины, разломы. Бесконечно копался в себе, болезненно переплавляя свою душевную руду в слова. Хотя, подозреваю, его современники могли не ведать об этом - таким могучим и непоколебимым выглядел этот человек. Мужчина.
Его проза, и, особенно, его сокровенные записи в «Дневниках» глубоки и бесценны пониманием жизни, пониманием России и русского человека с его какой-то врожденной кондовой добротой, внешней несуразностью и любовью к «граблям».
Любил ли он Россию? Думаю, да. Хотя ни в квасном, ни в записном патриотизме его не заподозришь. Он не идеализировал Родину, но и не отделял себя от неё, принимая «все ее трещинки».
Вот, например, о России, после поездки в Финляндию в 1950-х: «У нас все очертания зыбки, у нас нет плоскости - либо впадина, либо бугор; вместо царства отвеса - царство кривизны, всё горбится, западает, всё волнисто, нечетко, лживо».
…Думаю, так любят свою Родину те, кто выстраданно желает ей лучшей доли, заслуженно лучшей доли.
«Люди непробиваемы. Люди разучились слышать друг друга. Они умеют лишь подчиняться силе, но всё своё держат при себе до поры, до времени. А может быть, иначе не уцелеешь в беспощадном мире?»
Посмотрите, как едва ли не на злобу дня звучат его мысли сегодня (ист.: «Дневники», 1959 год, поездка в Закарпатье) о простом русском мужичке, встреченном где-то на дороге между Раховым и Хустом: «А ведь это он виноват, что Россия расширилась до Тиссы… Не по прихоти государственных деятелей сотворились такое. Ему, мужичку этому, тесно, хоть он и не ведает о том. Я впервые так остро и отчетливо ощутил этот жуткий и неотвратимый центробежный напор, эту распирающую энергию великого народа, которому надо и надо расширяться, хотя и своего простора хватает с избытком».
Вот что тут скажешь?.. Что добавишь?
Тем и интересен нам Нагибин спустя десятилетия, в другой, казалось бы, реальности. Мысли его бесконечно синхронны с нашим временем. Потому что о человеке? Потому что на глубине вода и человеческое неизменны, а на поверхности преходящая и иногда забавная шелуха… Или потому, что была у Нагибина «зверьевая, сверхчеловеческая чуткость»?
Нагибинская проза - переплавленная мудрость, доставшаяся в наследство внимательному читателю.
Личность и человек - не обязательно синонимы. Не у каждого получается быть абсолютно цельным индивидом. Личность писателя Юрия Нагибина - потрясающая. Было у него редкое сродство с миром. И при этом парадоксальное (или спасительное?) недопущение людей в себя.
***
Некая кинематографичность прозы Нагибина, я бы сказала, была его фирменным почерком. Недаром по его сценариям снято не менее 40 фильмов, включая пронзительно-правдивый «Председатель» и оскароносный «Дерсу Узала». Недаром его проза оставила визуальный отпечаток и в моей памяти на долгие годы. «Надо оставлять какой-то след в душах тех, с кем тебя сводит жизнь». Вот он и оставил свой уникальный след.
По собственному признанию, до перестройки он жил вне социальной и политической жизни «из соображения гигиены». Он был человеком, избегающим толпы. Хотя приятельствовал со многими из писательской среды. Любил охоту, рыбалку. Дружил с Галичем и Высоцким. Изучал Мандельштама. Любил и перечитывал Пруста, «В поисках утраченного времени» знал наизусть. Встречаясь со Святославом Рихтером, они играли в такую игру - читали напамять куски из Пруста.
С 1942 года более сорока лет вёл дневник, для себя, чтобы «разобраться в собственной мучительной душевной жизни». Однако, в конце концов разрешил опубликовать свои записи, не побоялся разрушить свой авторитет у читателя. Разрешил, но так и не дождался их публикации… Не успел.
Его «Дневники» - спасительны для тех, кто знает, «душа - непосильная ноша». Человек стареет от несчастий… Нагибин это знал.
«Дневники» - свидетельство его могучего таланта писателя и мыслителя.
***
Родился Юрий Маркович Нагибин в 1920 в Москве. Его отец, Кирилл Александрович Нагибин, погиб до рождения сына. Отец был дворянином, расстрелян как участник белогвардейского восстания в Курской губернии «за сочувствие мужикам» (?).
Друг отца - адвокат Марк Яковлевич Левенталь - женился на молодой красавице вдове (урождённая Ксения Алексеевна Каневская, из известного дворянского рода) и усыновил Юрия, дав ему своё отчество. Лишь в зрелые годы Нагибин узнал, кто его настоящий отец, какой национальности он принадлежит. Личный когнитивный диссонанс подарил нам его знаменитую фразу: «Трудно быть евреем в России. Но куда труднее быть русским». Он был русским со всеми вытекающими.
***
Вырос на Чистых прудах. Его малая воспетая им в рассказах Родина, где он знал и любил каждый уголок. Москвич по национальности.
Окончил школу с отличием и в 1938 г. поступил в Первый Московский медицинский институт, вскоре перевёлся на сценарный во ВГИК. ВГИК он так и не закончит из-за войны.
В 1940 г. он опубликовал свой первый рассказ. Дебют поддержали маститые Юрий Олеша и Валентин Катаев и Нагибин уже в 1940 был принят в заветный Союз писателей. Третий супруг его матери, писатель Яков Рыкачёв, оценил первые литературные опыты пасынка и поддержал его.
Было, получается, у Нагибина три родителя: один дал кровь и фамилию, другой - отчество и отчее тепло, третий - путевку в профессию. Везёт.
С января 1942 г. Юрий Нагибин на войне, на бедовом Волховском фронте - инструктор Политуправления (почти по «специальности» ВГИКа).
Его тетрадные записи того периода по тем временам вполне тянули на «10 лет без права переписки»: «Нельзя ценить своего существования в стране, где столько людей. Поэтому мы и воюем хорошо».
***
По его собственному признанию, желая все-таки избежать расстрела, Юрий Маркович опустил всю эпопею 2-й Ударной, разгром под Мясным Бором. Был свидетелем пленения генерала Власова. Многое видел, многое понимал уже тогда, будучи молодым человеком, если не юношей (в двадцать два-то года).
Что-то из пережитого потом появится в его сценариях и прозе, но не в Дневнике.
После тяжёлой контузии в бою работал до конца войны спецвоенкором газеты «Труд».
Из-за контузии он плохо слышал, при этом всю жизнь обожал музыку, которая из-за его глухоты звучала в их доме на всю катушку, так что слушал нагибинский репертуар весь дачный писательский посёлок. Лемешев был его кумиром, он много размышлял над судьбой певца.
***
У него не было детей. Личная жизнь при этом была полна ярких женщин и любопытных событий: «Жён любишь преимущественно чужих, а собаку только свою».
Говорят, едва ли не каждый свой роман он стремился запечатлеть печатью законного брака. Такую переменчивость в браках (их было не менее пяти) он, похоже, унаследовал от красавицы матери. Не зря его называли «Советским плейбоем».
Он умел зарабатывать деньги, что было редким явлением тогда в творческой среде. Умел жить комфортно и широко. Был красив, мужественен, с прямым открытым взглядом, опрятен и необыкновенно организован - как-то совсем не по-русски организован - «В суматохе жизни не построишь». Порядок во всем - это его формат. Распорядок во всем - его кредо. Он нередко задавался вопросом: «Отчего такое, люди никак не могут создать не то что счастья, хотя бы порядка на земле, а уже рвутся наделить своим неустройством другие планеты?»
***
Его супругой восемь лет была Белла Ахмадулина. Он называл ее Геллой. Беллу Нагибин отбил в 1960 году у ее тогдашнего мужа Евгения Евтушенко. Их роман был страстным и мучительным для обоих. И, расставшись, кажется, оба обрели покой и долгое семейное счастье в новых браках. Нагибин знал счастье умаления в любимой, «чтобы всё солнце, весь свет падали на неё одну». Знал…
Но долго эта любовь-страсть не прожила. По определению?
Похоже, Нагибин всё-таки ревновал Беллу - к мужчинам, женщинам и к ярко вспыхнувшей славе поэта. На ее фоне он был всего лишь «сценаристом». Это было невыносимо. Любовь и ненависть. Две звёзды. Это в песне две звёзды прекрасны и созвучны, а в жизни?.. «Каждый из нас был лезвием и ручкой ножа одновременно».
И все же. Однажды он застал свою Геллу, своего «маленького татарчонка» в супружеской постели с некоей редакционной секретаршей… И все идёт к чёрту. Насовсем.
***
Последняя (шестая) жена Юрия Нагибина (с 1968 и до последних его дней) ленинградская переводчица Алла, которую он, вероятно, искал всю жизнь. Юрий Маркович называл ее Алисой, плохо выговаривая двойную «л» в ее имени. Алиса была его счастьем, любимым собеседником, его драгоценным якорем. Они успели отпраздновать свою серебряную свадьбу. Время не разъединило их.
Алла-Алиса свидетельствовала: «Я могла иметь от него детей. Но это случилось после вторжения советских войск в Чехословакию. И он мне сказал: «В этой стране я не хочу иметь детей». Он очень серьёзно относился к продолжению рода. В этой стране он не видел будущего для детей».
Сам Нагибин вторит супруге: «У нашей жизни есть одно огромное преимущество перед жизнью западного человека: она почти снимает страх смерти»…
Или вот еще его размышления о женщинах в глухой российской глубинке, ютящихся с детьми в убогой лачуге. Сюда занесло его на рыбалку на несколько дней. Нестерпимо одиноким и потерянным чувствовал он себя там: «А эти живут, и ходят на работу за восемь километров укладывать шпалы и рельсы на дорогах, которые никуда не ведут, по вечерам любовно причитают над своими детишками и даже сохраняют добро в душе к внешнему миру».
А ведь многие до сих пор совсем нелегко живут в России, живут несбыточными надеждами, сохраняя при этом и добро к внешнему миру, и любовь к ближним и к отеческим гробам…
***
«Люди дальше друг от друга, чем звёзды во вселенной, те хоть шлют друг другу через миллионнолетия свой слабый свет». От чего так? Я так понимаю Вас, Юрий Маркович.
А вот это? Поэтическая проза:
«Октябрь прекрасен, быть может, прекраснее всех месяцев года, даже мая. Май мучает надеждой, обещаниями, которые никогда не сбываются, октябрь ничего не обещает, не даёт и тени надежды, он весь в себе. А за ним - тьма, холод, слякоть, мокрый снег, огромная ночь, конец».
И не завет ли это уже потомкам?
«Жизнь состоит из приливов и отливов. Надо уметь не обольщаться приливами, хотя и не бояться получать радость от них, надо уметь спокойно выжидать их возврата и тяжкие моменты отливов».
***
Во времена Перестройки Нагибин начал читать лекции в американских университетах. В 1987 году он с женой перебрался в Италию, где жил, время от времени приезжая в Россию.
Он умер тихо. Прилёг в полдень на диван с книгой и задремал… 17 июня 1994 года.
Кинематографический конец. Все, как он любил… «Жизнь позади, отшумела, как дерево в окне поезда».
Запредельная правда. Не кино.
«Все очень просто: горы отзываются только чистым и честным…»
©️ Мила Тонбо 2022