Перед началом греко-персидских войн ничто не предвещало, что военная машина империи споткнется именно на Элладе. Ничтожно малая по территории в сравнении с Державой Ахеменидов и политически разрозненная страна вроде бы не должна была оказать сильного сопротивления персидской армии. В самой Греции тем временем продолжалась борьба между полисами, которые решали для себя примкнуть к Афинам и Спарте, решившим сопротивляться иноземной агрессии, или же подчиниться Империи. Нешуточные страсти купели как на «междуполисном» уровне, так и внутри самих городов-государств, где различные политические группы призывали к подчинению Персии или к сопротивлению персидским захватчикам.
Другие статьи из серии Греко-персидские войны:
Накануне греко-персидских войн
Поход Мардония
На протяжении сравнительно долгого времени Южная и Центральная Греция развивались в чрезвычайно благоприятной внешнеполитической ситуации. На протяжении VIII - VI в. до н.э. практически отсутствовали серьезные внешние угрозы для Эллады, что весьма необычно по меркам древнего мира. Бедные земли страны не привлекали захватчиков и служили неплохим стимулом для развития мореплавания и колонизации далеких берегов. За несколько спокойных веков греки широко расселились по античному миру и развили взаимовыгодные связи с народами в самых разных его уголках: Лидия, Египет, Фракия, Сицилия. Отсутствие внешней опасности с одной стороны позволило Элладе обрести самобытную и высокоразвитую культуру, зато с другой – выработала у греков крайний индивидуализм, выражение которого стала политическая система, основанная на делении страны между городами-государствами. Однако ничто хорошее не продолжается вечно, в середине VI в. до н.э. «греческий мир» столкнулся с Ахеменидской Персией, с этого момента страны полвека двигались навстречу военному конфликту, который был неизбежен и окончательно «вызрел» к началу Vв. до н.э..
Начиная эту войну, повелитель Империи Ахеменидов – Дарий I едва ли испытывал сомнения, слишком несоизмеримы были силы противников. Персидская империя была довольно «рыхлым» образованием и внутренних противоречий внутри нее хватало, но она обладала чудовищными, по меркам античности, человеческими и материальными ресурсами. Ей противостояло аморфное образование, состоящее из разрозненных, вечно враждующих между собой полисов–государств, объединенных общим языком и культурой, но неспособных создать общее государство. Это культурное и религиозное объединение вошло в историю под именем Эллада. Привыкшие за столетия «вариться в собственном соку», греческие полисы не могли, да особо и не пытались, выработать единое мнение по отношению к персидской угрозе, несмотря на то, что после разгрома Ионийского восстания это было главным вопросом всей политической жизни Греции того времени
Крайне неоднозначную позицию перед войной и на начальном ее этапе занимал важнейший панэллинский религиозный центр – Дельфийское святилище. Жрецы Аполлона, конечно, не занимались проперсидской агитацией, но дошедшие до нас, благодаря Геродоту и другим античным писателям, оракулы этого периода характеризуется искренним неверием в возможность успешного противостояния персидскому нашествию. В целом же, Дельфийский оракул воздерживался от того, чтобы раздражать Дария призывами к сопротивлению и «проповедовал» осторожность и соглашательство, жрецы – тогдашняя интеллигенция, хотели «хорошо кушать» при любой власти. Впрочем, это и неудивительно, ведь в начале V в. до н.э. у греческих полисов не было и не могло быть никакой общей политики по отношению к Персии. Каждое из городов-государств выбирало себе сторону в греко-персидском противостоянии исходя из личной выгоды и, прежде всего, своего положения в общегреческой «политической игре». Об отвлеченных понятиях, вроде противостояния «греческого мира» варварам, никто из политиков Эллады тогда не думал, все эти возвышенные рассуждения появились «постфактум», т.е. когда размахивающих мечами практиков сменили теоретики с гусиными перьями в руках. Преимущественно аграрные греческие общины, возглавляемые землевладельческой аристократией - Фессалия, Беотия, Локрида, Аргос, Фивы, изначально сохраняли нейтралитет по отношению к Державе Ахеменидов.
После ультиматума Дария I они предпочли заявить о своем подчинении Персии и в событиях греко-персидских войн, на начальном этапе, участия не принимали. Правящая в Фивах родовая аристократия была склонна подчиниться "великому царю", возможно, из-за непрекращающихся «трений» с Афинами. Аргос, незадолго до этого потерпел поражение в войне со Спартой и утратил первенство на Пелопоннесе, так что соседний Лакедемон был для него куда страшнее, чем далекая Персия. Что же касается Спарты, то для ее правителей поползновения Аргоса отнюдь не были тайной и допустить появления в Пелопоннесе внешней силы, да еще дружественной с заклятым врагом Лакедемона – Аргосом, они никак не могли. Появление на землях Пелопоннеса сильной иностранной армии, безо всякого сомнения, вызвало бы начало восстания периэков и илотов, что, совокупно с внешней агрессией, стало бы концом Спарты. Так что резко антиперсидская позиция спартанцев легко объяснима, у них просто не было альтернативы. У Афин, особого выбора тоже не было, помощь Ионийскому восстанию и отказ от ранее принятых «вассальных обязательств» Дарий им никогда не простил бы. Но стоит вспомнить, что чуть менее двадцати лет тому назад (в 506 г. до н.э.), Афины сами бегали к Дарию жаловаться на «нехорошую Спарту», тогда их послы, от отчаяния, и согласились дать царю царей «землю и воду».
Никакого единства между греческими полисами не только не было, но даже не предвиделось, в Греции шла перманентная война, а постоянно возникающие военные союзы - симмахии, столь же постоянно заканчивались предательством. Еще хуже было то, что единства не было и внутри самих полисов, где общество было разделено на противостоящие друг другу группировки, мало чем отличающиеся от общественных групп в малоазиатских греческих городах накануне Ионийского восстания. Некоторые из этих групп готовы были противостоять Персии до последней возможности или уйти в изгнание, их антагонисты – напротив симпатизировали персам и готовы были покориться царю царей. Стоит вспомнить малоазиатские события, когда при приближении персидских войск в городах Теос, Фокея, Византий, Калхедон и Гераклея Понтийская, часть населения предпочла бежать в колонии, а другая значительно более многочисленная, осталась на «насиженном» месте и подчинилась завоевателям.
Но наиболее многочисленны, как обычно, были «равнодушные» или «неопределившиеся», они не испытывали к персам непримиримой враждебности и, пока еще, могли не опасаться непосредственно за свою судьбу. Однако, ожидание нашествия персидских «варваров», чуждых грекам по языку и культуре, пугало обывателей, и они невольно ожидали от «чужих» всяческих ужасов. Подобный страх был оборотной стороной «психологии полиса», когда любой человек «из-за стены» автоматически воспринимался как враг. Политическая борьба в полисах материковой Греции накануне войны с Ахеменидской Персией была особенно острой, борьба шла за то чтобы перетянуть вышеупомянутую инертную, «равнодушную» массу на свою сторону. Для многих политиков Греции это был вопрос не просто власти, но физического выживания.
Перед политиками Эллады, выступающими за активное противодействие Персии, стояла весьма сложная задача. Им надо было объяснить согражданам то, что они сами еще не полностью понимали, но уже чувствовали интуитивно – война идет за сохранение самой греческой нации. Нет, речи о возможном геноциде не идет, признай Эллада Дария своим повелителем и опала коснулась бы только немногих политиков, особенно «прославившихся» своими антиперсидскими выступлениями. «Простых» греков владычество царя царей, в большинстве своем, никак бы не коснулось, возможно, что их жизнь даже стала бы лучше в огромной империи, без постоянных междоусобиц соседних поселений. Но, как показал пример малоазиатских греков, эллинам с их «полисной психологией» было сложно жить в большом государстве без тесных границ и с едиными законами. Похоже, что привыкшие мыслить масштабами «своей деревни» эллины испытывали, находясь в составе Империи, нечто вроде агорафобии и когнитивного диссонанса одновременно.
Результатом подобного душевного дискомфорта зачастую становились бессмысленные бунты. Другой угрозой для Греции была опасность растворения в громадном «механизме» Империи Ахеменидов. Неизбежным следствием подчинения Персии была утрата самобытного типа социально-политической организации и гибель полисной цивилизации. Вполне вероятным следствием политического подчинения и изменения внутреннего устройства греческого общества стала бы также утрата достижений древнегреческой культуры и ее замещение «восточными мотивами». Что получилось бы в результате – судить сложно, но скорее всего «синтез культур» происходил бы весьма болезненно и кроваво. Однако, у «патриотической» части афинских политиков получилось «достучаться» до своих сограждан (Спарте, как уже говорилось выше, дружить с Персией было противопоказано) и они совместно с Лакедемоном кое-как «вытянули» войну с Персией. Впрочем, в Афинах все было тоже очень непросто.
Реформы Клисфена (Подробнее ЗДЕСЬ: Захват Афин и позорное бегство победителей) навсегда изменили общество Афин, став переломным этапом их истории. Самой могущественной силой в государстве отныне стал демос, т.е. совокупность свободных граждан полиса мужского рода, имеющих полные гражданские права. Наиболее действенным инструментом демоса стал «остракизм» - голосование народного собрания с помощью глиняных черепков (остраконов) за изгнание человека, опасного для государственного строя. Остракизм не был связан с обвинениями в каком-либо преступлении, а считался профилактической мерой, направленной против «излишне» влиятельных политиков, подозреваемых в попытке установления единоличной власти. «Суд черепков» не влёк за собой потерю гражданского статуса и конфискацию имущества, а «всего лишь» отправлял в ссылку на десять лет. Остракизм был внедрен Клисфеном как средство предотвращения захвата власти влиятельными политиками и восстановления тирании, однако, со временем, он превратился просто в один из инструментов политической борьбы. Тем не менее, в начале V в. до н.э. это еще было мощным средством контроля демоса над аристократами-политиками.
Подобный «рычаг давления» был тем более необходим, что со вступлением демоса в активную общественную жизнь аристократия не исчезла с политической сцены. Аристократы еще почти столетие будут возглавлять политическую жизнь Афин, и все высшие должности еще долго будут заняты исключительно знатью. Это совсем неудивительно, афинская демократия формировалась именно лидерами знатного происхождения (Солон, Писистрат, Клисфен), которые, вполне естественно, не собирались уничтожать или полностью устранять от власти «товарищей по классу». Их обращение к демосу было вызвано стремлением опереться на нового союзника, чтобы получить преимущество в борьбе за власть перед соперниками. Отдельным представителям элиты это помогло занять высшие должности в полисе, но вместе с тем, подготовило демос к участию в общественной жизни и постепенно привело к утрате аристократией исключительного права на власть.
В начале V в. до н.э. обладания высшей властью в полисе теоретически уже не являлось исключительной прерогативой родовой знати, что же касается реальной жизни, то все преимущества по-прежнему были на стороне аристократов. Хорошее образование и воспитание с детства, доступ в «нужные круги», необходимое количество досуга для собственного развития, богатство, позволяющее не отвлекаться на добычу «хлеба насущного» и т.д. Потомки элиты, если имели желание заниматься политикой, уже «на старте» были значительно лучше подготовлены к участию в управлении полисом, чем самые талантливые представители демоса. В общем-то, с сожалением приходится признать, что с того времени мало что изменилось. И, тем не менее, теперь аристократам приходилось гораздо больше «шевелиться» и постоянно взаимодействовать с демосом им тоже было необходимо для сохранения государственных должностей. Представители древних родов перестали быть «небожителями» и были вынуждены спуститься «на грешную землю».
Знать перестала всецело господствовать в религиозной сфере, а многие ее представители утратили и экономическое превосходство. Наступили «новые времена», которые одни аристократы восприняли негативно, не находя себе места в изменившемся мире, а другие постарались измениться сами и возглавить наступившие перемены. Как будто специально, для того чтобы сделать интригу политической борьбы начала V в. до н.э. в Афинах более интересной, перед началом войны с Персией в противоборстве сошлись именно два подобных политических деятеля. Один из них – Мильтиад, был символом уже прошедшего века с его тираниями и безраздельной политической властью родовой аристократии, другой – Фемистокл, олицетворял новое поколение афинских политиков, в мире победившего демоса. Про этих двух выдающихся лидеров, возглавивших Афины на первых этапах греко-персидских войн, расскажет следующая статья.
При подготовке статьи использованы следующие материалы:
«ИСТОРИЯ ГРЕЦИИ» С.Я. Лурье
"История Древней Греции" Николас Хэммонд
Кембриджская история Древнего мира. т. 4 "Персия, Греция и Западное Средиземноморье"
«История» Геродот
«Политическая история Ахеменидской державы» М. А. Дандамаев
«Античная Греция: политики в контексте эпохи: архаика и ранняя классика» И. Е. Суриков
«Аристократия и демос» И. Е. Суриков
«Возникновение государства у фракийцев VII—V вв. до н.э.» Т.Д. Златковская
«Дельфийский оракул в системе античных межгосударственных отношений (VII–V вв. до н. э.)» О. В. Кулишова
Другие статьи из серии Греко-персидские войны:
Накануне греко-персидских войн
Поход Мардония