Изучение экономической и политической истории СССР в период 1990 – 2000-х годов находилось под значительным влиянием особенностей развития современного российского государства, ставшего преемником советского государства не только в юридическом отношении, но и в других ресурсных аспектах.
Эти аспекты включают в себя весь культурный в широком – цивилизационном – понимании данного термина потенциал, который сформировался на территории советского пространства, занимаемой Российской Федерацией. Кроме этого, на психологическом и во многих случаях на практическом уровне современные представители старшего и среднего поколений российского общества связывают существенную часть своей жизни с советской историей, поддерживают в нередко встречающихся ситуациях контакты со своими родственниками и другими близкими людьми, которые проживают в новых государствах, образовавшихся на основе бывших советских республик. В рамках реализуемой государственной политики рассматриваются и реализуются на практике различные политические программы, направленные на сочетание сложившегося суверенитета бывших советских республик и потребностей в глубоком взаимодействии для формирования экономических и связанных с ними политических интеграционных проектов.
К указанным ресурсным, культурно-психологическим и прагматическим аспектам следует добавить и то обстоятельство, что в зарубежных странах за исключением ситуаций, направленных на искусственное в ряде случаев разъединение бывших советских республик, страны бывшего СССР рассматриваются как общее цивилизационное пространство. Современное состояние их развития, различные характеристики психологического облика их граждан оцениваются в неразрывной связи с представлениями европейских и американских интеллектуалов (ученых, писателей, публицистов) о советском государстве и обществе. Проведение такой связи служит распространенным, хотя и не всегда адекватным, объяснением тех явлений в развитии современной российской истории, которые кажутся непонятными или трудно объяснимыми исходя из текущего контекста развития. Таким образом, решение историографической проблемы «Россия в современном мире» не обходится без обращения к анализу и оценке исторического опыта развития советского государства, а иногда и Российской Империи.
При очевидной искусственности данного подхода, призванного обнаружить весьма условные для объективного исторического знания формально-логические объяснения и связи, нельзя не отметить, что он наряду с очерченными выше факторами внутрироссийского «происхождения» указывает на безусловную актуальность изучения особенностей советской истории с момента завершения Второй мировой войны до официального распада Советского государства.
При рассмотрении сложившихся в 1990-е годы и сохраняющихся до настоящего времени научных предпосылок изучения послевоенной истории советского государства важно подчеркнуть, что состав этих предпосылок существенно изменился по сравнению с периодом конца 1950-х – 1980-х годов, когда социологический и сугубо идеологизированный способ интерпретации событий советской истории стал дополняться научным подходом.
Как известно, исследователи истории советского общества и государства руководствовались в советский период текущими периодически поступавшими указаниями партийных и государственных структур идеологической власти. Доминировавшая в сфере влияния на общественное сознание официальная историческая наука исходила из того аксиоматического и во многих отношениях бесспорного утверждения, что победа в Великой Отечественной войне позволила советского государству и обществу отстоять результаты и не подвергавшиеся до рубежа 1980–1990-х годов сомнению достижения социалистической революции 1917 года.
Качественные изменения в процессе выявления и оценки негативных проявлений развития советского государства в период в рассматриваемый послевоенный период произошли только в 1986–1987 годах. Их происхождение и последующее нарастание объяснялись тремя взаимосвязанными факторами, которые в целом определяли сущность общественно-политической ситуации в СССР второй половины 1980-х годов. К этим факторам относились, по нашему мнению, стремление обновлявшегося политического руководства страны во главе с М.С. Горбачевым отмежеваться, прежде всего, во внешнем восприятии от господствовавшей до середины 1980-х годов части политической элиты; поддержка этой идеологической эволюции решениями крупнейших партийных форумов 1986 – 1988 годов (в особенности XXVII съезда КПСС и XIX Всесоюзной конференции КПСС); давление демократической части интеллигенции на принимавшиеся политические решения. Обозначенные факторы имели ощутимое влияние на постепенную эволюцию представлений о развитии советского общества не только в связи с наметившимся расшатыванием социальной системы, но и потому, что критический анализ наблюдавшихся в послереволюционные десятилетия негативных явлений исходил от представителей социальных и гуманитарных наук, обладавших высоким уровнем компетентности и, следовательно, способностью достаточно глубоко и убедительно аргументировать свои выводы.
При обозначенных сдвигах в оценке развития политического и экономического развития СССР второй половины 1940 – первой половины 1980-х годов в официальной исторической науке по крайней мере до 1990 – 1991 годов существовали устойчивые, ранее сложившиеся положения, которые не подвергались сомнению. Прежде всего, к ним относилось закреплявшееся различными (в том числе репрессивными) методами в 1920 – 1930-х годах представление о закономерности возникновения и прогрессивности результатов октябрьской революции 1917 года. В связи с этим положением в качестве интеллектуальной ценности рассматривались произведения и выводы идеолога и лидера этой революции В.И. Ленина.
Критическое отношение к деятельности И.В. Сталина и его помощников по организации политических репрессий в сочетании с уважительным обращением к идеям и трудам жертв этих репрессий, широко распространившееся в научных исследованиях и документальных публикациях второй половины 1980-х годов (прежде всего, 1988 и 1989 годов), в значительной мере было преемственным к решениям XX и XXII съездов КПСС.
Принятый М.С. Горбачевым, А.Н. Яковлевым и другими руководителями СССР курс десталинизации и проведения идеологической связи с периодом политической «оттепели» 1956–1961 годов проявился и в изменившейся интерпретации внешней политики И.В. Сталина и представителей его политического окружения. В 1989–1990 годах критическому анализу были подвергнуты не только действия советского руководства в 1939 году, связанные с заключением секретного протокола и затем договора о дружбе и границе с нацистской Германией, но и проявленная во второй половине 1980-х годов готовность вести конфронтационную политику по отношению к бывшим союзникам по антигитлеровской коалиции. Это изменение, исходившее от политического руководства страны и поддержанное представителями профессиональной исторической науки, также находилось в русле решений периода «оттепели» - в особенности провозглашенной концепции возможности мирного сосуществования стран, представляющих социалистическую и капиталистическую идеологии.
Первая особенность заключалась в том, что содержание и выводы учебных пособий были во многих отношениях детерминированы итогами развития советского государства к рубежу 1980 – 1990-х годов. Важно подчеркнуть, что такой же детерминированностью отличались пособия, относившиеся к периоду 1917–1941 годов, но применительно к нему отправной точкой служило восприятие исследователями предпосылок, содержания и значения событий Октябрьской революции 1917 года. Применительно к послевоенному периоду в основе выдвигавшихся историографических концепций находилось понимание того, что экономическая и политическая система советского государства разрушилась в условиях интенсивных попыток перестроить эту систему в конце 1980-х годов. При этом в течение нескольких лет события Великой Отечественной войны оставались в тени размышлений профессиональных исследователей и публицистов о последующих десятилетиях развития советского государства. По этой причине основное внимание специалистов в области военной истории было сконцентрировано на малоизвестных, нередко скрывавшихся от читателей боевых действий и операций4. Также вопреки сложившейся в СССР историографической традиции начал ставиться вопрос о «цене победы» в Великой Отечественной войне, что сочеталось с выявлением реального объема жертв среди военнослужащих и гражданского населения, в сфере ресурсов развития промышленного и сельскохозяйственного производства.
Вторая особенность обобщающих исследований по истории СССР рассматриваемого периода заключалась в том, что, исходя из очевидного и не вызывавшего сомнений результата развития советского государства и общества, основной акцент делался на выявлении и последующем анализе причин, вызвавших кризисные тенденции. Эти причины рассматривались с помощью ярко выраженного и последовательно отстаивавшегося системного подхода, использование которого предусматривало параллельный анализ процессов, происходивших в сфере развития государства и в области общественных отношений. Следует подчеркнуть, что данная методологическая тенденция являлась несомненным достижением отечественной историографии, вызванная формированием так называемой новой «социальной истории». Использование системного подхода применительно к изучению истории советского общества (преимущественно, впрочем, к периоду 1920 – 1930-х годов) обусловило междисциплинарность исследовательской работы, обеспечило обращение к новым историческим источникам, привлекло внимание к истории повседневности, в первую очередь, на уровне локальных тенденций.
В то же время данные методологические изменения имели свои очевидные издержки. Прежде всего, они заключались в отходе профессиональных исследователей от изучения тех явлений политической и экономической истории СССР второй половины 1940 – 1980-х годов, которые свидетельствовали о последовательных усилиях и временных достижениях советского политического руководства. Например, в отечественной историографии 1990 – 2000-х годов практически отсутствуют исследования, посвященные экономическим реформам второй половины 1960 – начала 1970-х годов, которые дали особенно во второй половине 1960-х годов ощутимый эффект и без изучения которых сложно понять экономические преобразования, пред принимавшиеся в период второй половины 1980-х годов. Также за рамками внимания исследователей оказались политические события конца 1960 – первой половины 1970-х годов, когда руководителям советского государства удалось добиться существенных достижений во внешнеполитической деятельности, существенно повысить авторитет СССР в системе международных отношений. Применительно к микро историческим процессам, связанным с повседневной жизнью граждан, в постсоветской историографии практически не уделялось внимания социальным реформам второй половины 1950-х годов, которые, как известно, были призваны решать новую (в практическом отношении) для политического руководства СССР задачу повышения реального уровня жизни и социального обеспечения граждан.
Таким образом, в рамках создававшейся учебной литературы и обобщающих трудов нового поколения формировалась новая, концептуально значимая, но при этом достаточно фрагментарная картина советской действительности второй половины 1940 – 1980-х годов. Она во многом соответствовала идеологическим представлениям тех специалистов и одновременно политических деятелей, которые оппозиционно воспринимали официальную политику советского политического руководства вплоть до формального распада СССР и находились у истоков демократической революции 1991 – 1993 годов. Примечательным и значимым историографическим фактом, иллюстрировавшим данную тенденцию, был сборник статей, опубликованный в 1997 году под редакцией Ю.Н. Афанасьева. Этот сборник продолжал серию сборников научных трудов, формировавших в сознании различных поколений исследователей новое восприятие советской истории, - «Трагедия советской деревни», «Другая война», «Советская историография» и других. Он в полной мере отражал те особенности, которые были отмечены выше применительно к концептуальным исследованиям постсоветского периода и которые были характерны на уровне выдвигавшихся прогностических моделей для зарубежной советологии.
Со своей стороны российские исследователи указывают на наличие особого пути развития России и в досоветский, и в советский период, указывая на своеобразный феномен российской и сформированной на ее основе советской цивилизации. Сущность этого феномена, прослеживаемого преимущественно по отношению к периоду Нового и в несколько меньшей степени новейшего времени, заключается в сочетании постепенных экономических реформ с более медленной трансформацией социальной структуры и сохранением существенного влияния государства на происходящие в обществе модернизационные процессы. Данный исследовательский подход был в 2000-е годы в разных контекстах представлен в работах Ю.Н. Афанасьева и А.Н. Сахарова.
Особенностью историографических представлений Ю.Н. Афанасьева, которые находят поддержку в современной политической историографии либерально-демократической ориентации, развитие советского государства и постсоветской России находится под постоянным внутренним давлением тоталитарных традиций управления. Как в политической, так и в экономической сфере оно, согласно представлениям данного автора, имеет циклическую динамику развития в связи с отсутствием в достаточной степени сформированных демократических институтов. Именно этой спецификой в концепции Ю.Н. Афанасьева объясняется постепенное свертывание процесса критики «культа личности» И.В. Сталина и демократических тенденций развития в целом в середине 1960-х годов.
А.Н. Сахаров анализирует и оценивает события российской истории на всем ее протяжении с точки зрения цивилизационного подхода, выявляя общие и отличительные черты российской и европейской цивилизаций. Рассматривая вслед за основоположниками теории «модернизации» западноевропейский и обусловленный им североамериканский тип исторического развития как естественный, он объясняет непоследовательность модернизации в России устойчивостью ряда сдерживающих рудиментарных структур, относящихся прежде всего к политической и духовной сфере. К числу этих структур он относит, в частности, отсутствие устойчивых традиций развития гражданского общества, недостаточную сформированность «среднего», традиционно лидирующего в европейской цивилизации, класса общества, малую инициативность и в ряде случаев инертность представителей сельской экономики. Следует отметить, что в сочетании со сложными пространственными и климатическими условиями экономического развития эти сдерживающие элементы выделялись в отдельных учебных пособиях, подготовленных для сферы вузовского образования, и, в частности, в фундаментальном трехтомном учебнике под редакцией академика Л.В. Милова. Воздействие данных элементов рассматривается большинством авторов в качестве фундаментальной причины, определивших не только специфику развития советского государства и общества, но и те сложности, с которыми столкнулось и сталкивается современное российское государство при осуществлении модернизационных проектов.
