Начало здесь:
Полоскать Катя пошла рано, только солнце встало. Она, как и другие бабы, старалась как можно реже выходить со двора, а если уж выходить, то пока все спят. Караульные на утренние хождения внимания не обращали, знали, что идут хозяйки или к речке, или в поле.
Да и не караулили фрицы особо, так, для острастки могли пугнуть или ударить прикладом по спине. Или придержать за руку, разглядывая и оценивая бабу.
Женщины помоложе и покрасивее кутались в бесформенные тряпки и платки, хотя это мало спасло.
У Кати было своё средство – мёд. С детства стоило ей съесть хоть ложку мёда, лицо и руки покрывались красными зудящими пятнами. Степан, большой любитель сладкого, прятал банку с мёдом в холодном сарае за дровами. Не от Кати прятал, знал, что она не тронет. От немцев.
Время от времени Катя, пользуясь тем, что Степана нет дома, шла в сарай и съедала ложку мёда. После этого недели две можно было не опасаться внимания солдат, красные бугристые пятна их хорошо отпугивали.
Степану она объясняла, что краснота и чесотка у неё от страха. Пусть лучше не знает правды, от него всего ожидать можно.
Катя подоткнула юбку, вошла в воду. Ох, и холодная с утра, как бы не простудиться.
- Катя. Катерина, - тихо позвал кто-то из кустов.
Катя вздрогнула, испуганно оглянулась.
- Не оглядывайся и полоскай дальше, - прошептал голос. – Это я, не узнала?
Катя нагнулась над водой. Специально стала выворачивать рукава рубахи, стараясь незаметно вглядеться в кусты. Кто там? Неужели Виктор? Его голос Кате трудно забыть.
- Катя, это я, Виктор, - тихо подтвердил он. – Поговорить надо. Можешь вечером прийти к старой ферме?
- Вечером Степан дома.
Виктор. Они не виделись с начала войны. Говорили, что он руководит в городе обороной, а потом ушёл партизанить. Катя не удивилась: Виктор бы никогда не стал отсиживаться за бабскими юбками. Или на фронте воюет, или под фашистами мосты взрывает.
Партизан Степан боялся, наверное, даже больше, чем немцев. Как только фашисты вошли в село, муж объявил себя врагом советской власти. Добровольно пошёл в штаб и стал полицаем. Катя встретила его с рогатиной: не будет она жить в одном доме с предателем. Степан тогда только посмеялся, сказал, ещё слово против вякнет, он её сам, лично, пристрелит. Или немцам в бордель сдаст, всё какой-то толк.
- Когда тебя ждать? – спросил Виктор.
- Завтра с утра, приходи к старой бане у реки, той, у которой крыша покосилась. Там лес рядом, сможешь пробраться?
- Смогу. А ты пока поспрашивай у мужа, что они затевают. По всему видно, в поход готовятся, - попросил Виктор.
Как же, поспрашиваешь у Степана! Но Катя незаметно кивнула. Она попробует что-нибудь узнать.
- Катя… Ты назад пойдёшь, на тропинке, у колоды, подзадержись, - хрипло выдохнул Виктор.
Почему вдруг её обдало жаром, словно в печь заглянула? Только что было зябко от холодной речной воды, а сейчас жарко и даже щёки загорелись.
Катя посмотрела на свои руки – она уже неделю не ела мёд, краснота прошла. Хотела сегодня добраться до Степановой заначки, но нет, потом. После встречи с Виктором.
И сама себя одёрнула: глупая баба! Услышала голос и чуть разум не потеряла, как будто Виктор её на свидание пригласил.
Никогда между ними ничего не было, хоть и понимала Катя, что он к ней неравнодушен. И не женился, хотя сколько на него красавиц заглядывались, не чета Кате, растерявшей со Степаном и свежесть, и блеск в глазах.
Катя нарочито медленно сложила в корзину бельё, пошла по тропе. У колоды самый густой кустарник, что Виктор задумал?
Она остановилась, поставила на колоду корзину, словно сил не было её нести. И почувствовала, как горячая ладонь ласково провела по щиколотке. Вот нахал!
- По щеке бы погладил тебя, Катеринушка, так ведь не дотянуться, - прошептал из кустов Виктор.
Катя подхватила корзину с бельём и поспешила на дорогу.
Степан пришёл домой весёлый. Скинул у порога куртку, с хрустом потянулся.
- Сейчас бы баньку да стопочку опрокинуть, - сказал он. – Возьми в сенях мешок, разбери, а то испортится.
Мешок оказался тяжёлый, Катя волоком затащила его в комнату. Открыла и ахнула: целое богатство! В кровяной тряпке большой кусок мяса, горшок со сливочным маслом прикрыт бумагой, пакеты с горохом, фасолью, гречей. Несколько плиток шоколада, две жестяные банки с тушёнкой и ещё одна, большая, тяжёлая, непонятно с чем.
- Повидло, - кивнул на непонятную банку Степан. – Немцы со своих щедрот презентов отсыпали.
- А мясо откуда, масло? – удивилась Катя.
Про шоколад и банки она сразу поняла, там же всё на немецком написано.
- Потрясли с утречка комиссарских бабёшек в пригороде, - засмеялся муж. – Так припугнули, что сами по сусекам полезли.
И, наверное, отдали последнее, что было припасено для детей. Знала Катя, как немцы с полицаями обирают жителей. Придут и заберут что надо, а мало будет, так наставят автомат в грудь. Могут попугать, могут и выстрелить. Для них что люди, что скотина в хлеву – всё быдло.
- Может они и не комиссарские, те женщины, - сказала Катя.
- Какая разница? Раз не с нами, значит против нас. Мужики у них воюют? Воюют. Значит враги.
Катя молча разбирала продукты. Как их есть? В горло не полезут Степановы угощения.
На дне мешка, аккуратно завёрнутая в красивый женский платок, лежала бутыль с самoгoнoм.
- Дай сюда, - Степан потянулся за бутылью.
Развернул, вытащил пробку, принюхался к горлышку и довольно хмыкнул.
- Мясо мне к вечеру приготовь, бутылку в погреб, чтобы холодненькая была, - распорядился он.
Сложил платок, сунул за пазуху. Подумал и взял со стола немецкую шоколадку. Хохотнул довольно, вышел из дома.
Катя знала, к кому он пошёл. У Степана всегда были любовницы, только Кате до них дела не было. Не лезет к ней муж и хорошо. Пусть бы и мясо, у чьих-то детей отобранное, туда отнёс, нечего было его домой тащить.
Если Степан пошёл к подруге, то вернуться должен добрый. Сходит в баню, выпьет, и может быть разговорится. Ох, как надо, чтобы он разговорился!
Катя заметалась по кухне: стол накрыть, как он любит, чтобы с огурчиком и с лучком, да хлеба свежего.
Свежий хлеб в деревне был в нескольких избах, где пекли для немцев, и у Катиной матери. Немцы привозили ей муку, мать с утра до ночи стояла у печи. Это была ей месть от зятя. Когда стали призывать работать на великую державу, кроме Степана желающих не нашлось. Катина мать встретила его на улице и плюнула под ноги.
На следующий день к ней пришёл немецкий офицер. На плохом, но понятном русском, сообщил, что раз она лучше всех в деревне печёт хлеб, он доверяет ей готовить караваи для воинов-победителей.
Иногда Степан с немецким солдатом приезжал к ней на телеге и каждый раз с издёвкой напоминал:
- Видишь, тёща, всё ругала меня, а я тебя к хлебному месту пристроил.
Пользуясь тем, что Степана часто не было дома, Катя приходила ей помогать. Так они с матерью невольно стали работать на врага.
Мама, постаревшая и похудевшая от тяжёлой работы, встретила её в сенях:
- Катенька, спасибо, что пришла. Ночью спину прихватило, еле ноги переставляю.
- Мама, поговорить надо, - Катя плотнее прикрыла за собой дверь и зашептала. – Что ты про немцев знаешь? Сколько их у нас стоит? Орудия, какие? Куда собираются?
Мать охнула и прикрыла рот ладонью:
- Катя! Ты никак… Да?
- Да. Мама, услышишь чего интересного, обязательно мне скажи.
- Хорошо, - прошептала мать. – Катенька, доченька, ты уж осторожна будь, кровиночка моя. Отец помер, за тебя каждый день сердце болит, пожалей мать свою.
Катя обняла маму, прижалась к щеке щекой. Она будет очень осторожной, очень-очень.
Степан пришёл затемно.
Развалился за столом, со вкусом поел Катиной стряпни, выпил и потянулся за самoкрyткoй.
- Самовар поставь, - распорядился он Кате. – Ты чего сегодня какая-то другая, случилось что?
От страха в груди замерло сердце. Катя отвернулась к печи, чтобы муж не увидел её лица. Так не пойдёт. Какая из неё помощница партизанам, если на лице всё написано? Этак не только муж, любой её вычислит!
- Что могло случиться? Ничего, - как могла беззаботно сказала она. – Мать приболела немного, но ходит, я у неё была.
- Знаю, - кивнул Степан. – Я всё про всех знаю. Ничего, пусть тёща мешки потягает, не развалится, впредь наука будет. Скоро эти от нас уйдут дальше, мир начнётся, будем новую жизнь строить. Теперь, Катерина, я в селе буду царь и Бог и воинский начальник. Тёщенька от счастья, что родственница мне, ещё не раз в ноги поклонится.
- Когда мир-то будет, Степан? Конца войне не видно.
- Цыц! Чего болтаешь? Конец скоро, великая армия уже полстраны взяла. Клин, Можайск, Ржев – ещё немного, и до Москвы доберётся. А там и порядок настанет.
Степан закинул в себя мутное содержимое стопки, с удовольствием занюхал поджаристой горбушкой, захрустел огурцом.
- Катька, иди со мной, - он мотнул головой на стол.
В другое время она бы отказалась, ушла во двор или к матери, лишь бы от него подальше. Но теперь у Кати было задание.
Она нерешительно присела на край лавки.
Степан подвинул к ней ближе тарелку с едой, кивнул на посудную полку:
- Доставай себе.
Катя послушно достала для себя стoпкy.
Муж довольно улыбнулся:
- Во, смотри, уже и тебя, курицу упрямую, я к порядку привёл!
Катя кивнула, собралась с духом. Давно она не пробовала ничего горячительного, теперь главное не языком молоть, а слушать, поддакивать и запоминать. Кто знает, какая информация партизанам интересна, из какой они сделают нужные выводы. Она будет запоминать всё подряд, лишь бы Степан побольше рассказывал.
В старую баню Катя пробралась огородами.
Шла, и ног под собой не чувствовала, словно летела над землёй. Осторожничала, замирала, прислушиваясь к утренней тишине, но почему-то совсем не боялась.
Вход в баню зарос крапивой и лопухом. Катя достала из кармана склянку с маслом, капнула на дверные петли. А то потянешь сейчас за ручку и заскрипят на всю округу. Тихо просочилась вовнутрь.
И сразу оказалась в горячих объятьях Виктора.
- Как мышь прошмыгнула, - восторженно прошептал он.
Стянул с головы Кати платок, запустил пальцы в волосы и прижал её губы к своим.
Всю нерастраченную свою нежность, всю тоску загубленной женской доли, всю непролитую ласку оставила Катерина в старой бане. На почерневшем от времени щелястом полке, прикрытом потёртым пиджаком Виктора.
Когда они оторвались друг от друга, Катя выдохнула:
- Витя, тебе про немцев-то когда рассказывать?
- Сейчас ещё раз тебя поцелую и начинай, - весело ответил он.
Словно не стояли они оба над пропастью, не прятались в бане, в десятке метров от врага.
- Двадцать семь человек их в селе. Лошади есть, телега хорошая, новая, большая, и велосипеды, - начала Катя. – Мама им по восемь караваев делает, до ночи от печи не отходит.
- Стоп. Сколько ещё хозяек готовит им хлеб? – перебил Виктор.
- Сейчас посчитаю, кому ещё Степан отомстил.
Катя вспоминала и загибала пальцы: не пропустить бы никого, для партизан любая информация важна.
- В нашем селе восемь человек, да из соседнего подводу с караваями пригоняют, несколько мешков.
- Понятно, - протянул Виктор.
Прижал её к себе, потёрся колючей щекой о щёку:
- Рассказывай дальше, зазноба моя любимая.
Из бани Катя вышла в середине дня и сразу поспешила к матери: узнать, не искал ли её муж. Степан не заходил, на всякий случай Катя предупредила маму, что с ранней зори была у неё, помогала с тестом.
Продолжение следует.