Некоторые люди боятся выходить на променад, не хотят становиться очередным пятном в разноцветной гамме бурного потока душ. Велика вероятность злоключений, из которых порой невозможно выбраться на следующее утро. Прогулка среди людей чревата последствиями. Они стремятся куда-то порознь, не обращая внимания друг на друга, но оказываются всё же вместе в эпицентре событий. Движение под гудением городских фонарей может обернуться попаданием в трясину круговорота судеб людей, вызванной недопониманием или настойчивостью одного интереса против воли другого. Хитросплетения жизней, перекручивающиеся в перипетии людских историй, перманентно разворачиваются вокруг нас. Выходить вечером в магазин за макаронами бывает опасно для жизни, сделав шаг вперед в сторону неизвестности по известному пути можно невольно угодить в пропасть. Поэтому снаружи повсюду раздаются звуки от сирен газелей здравоохранения и жигулей внутренних органов, блюдущих закон. Но на деле камерность мира квадратных метров также наполнена звуками, которые мы не слышим. Тихий внутренний мир замкнутого пространства не такой уж тихий. Отсутствие шума, отмечающее человеческий слух, видимое человеческим глазом спокойствие, не означает, что органы чувств другого существа не скажут обратного. Спасаясь в укромных гнездышках от беспокойства и суеты на улицах, мы не замечаем драматичность микромира, поэтичность его конфликта на стыке бытового мира человека.
Наш мир. Петербуржский холод в декабре. Несколько узких каналов, пара коротких мостов, один парк и десяток домов – разделяют героя от заветной цели, определяющей драматичность нарратива. Её можно забрать у продавцов счастья в неблагополучном районе, где возле мерцающих вывесок околачиваются «вчерашние люди». Прохожие их не замечают, отводят взгляд, но все же вынужденно отвечают им, что мелочи нет. Мужчины с капиллярами, страдающими от гипоксии, медленно закупоривающимися маленькими тромбами. Трение замерзших рук, трясущиеся пальцы обволакивает табачный дым. Руки, которые сейчас тянутся лишь за бутылкой спиртного, когда-то в прошлом тянулись с обручальным кольцом к первой любви. Перенесемся от мужчин с зависимостью, не оставшихся во времени, к другому, независимому и своевременному продавцу, который живет над мерцающими огнями и периодически от скуки наблюдает «спившиеся жизни». Он встречает много гостей, но не гостеприимен. Зачем быть дружелюбным с теми, кому не интересен он сам, а лишь то, что он может дать. Поэтому он расчётлив и холоден, краток и груб. Из-за нервной работы стал несчастен, продолжая делать счастливее других. А теперь вернемся к нашему герою, от которого берет начало история. Он представитель другого рода в этой партии, но играет в ней роль многих, роль «вечного покупателя». Темные очки, спасающие от палящей луны постоянно спадают на белой переносице, спешащего человека. Пробитая дрожью рука бедного человека, уставшего уже на половине пути, периодически держит сигарету, когда тело отдыхает от коротких пробежек. Он мечтал вернуться обратно в свою квартиру, как только её покинул. Но необходимо прийти на встречу, чтобы продолжить ничего не менять в своей жизни, нивелировать причину круглосуточной тревоги, растворяясь в мягкой обивке кресла и собственной нежности чувств. Поэтому несмотря ни на что мужчина продолжает идти все дальше и дальше к человеку, знающему, как ему помочь. Хитросплетения жизней звеньев зависимого мира в многоликом общем мире людей. Драматургия одного петербуржского вечера, утопающая в бессчётном множестве подобных драм, которые не видны непосвященным. Но больше того, мы не замечаем микродрам, разворачивающихся у нас в квартирах. Вот и наш герой не знает, что произошло, когда он захлопнул дверь и стал спускаться вниз по винтовой лестнице. Запертая откровенность квартиры на Литейном проспекте.
Бесконечная анфилада драм существования живых организмов, отражающаяся на просторе внутреннего убранства «сталинского» дома. Онтогенез четырех царств: животных, растений, грибов, бактерий - поражает однородностью тягости и схожестью легкости организации жизни. В буквальном переводе с древнегреческого языка драма означает «действие». Собравшиеся на едином периметре разные формы жизни буквально действуют, не имея человеческой оценки и описания. Иерархия биологических систем не имеет ни родов, ни жанров литературы, созданной человеком. Суровая реальность не изображается безымянным автором в трагедиях, драмах или комедиях в зависимости от типа конфликта. Люди сами назвали себя драматургами, в то время как все пишется без реплик и ремарок. Грусть и радость выдуманы, сопереживание кому-то может быть лишь в нашем понимании. Но случаются исключения. Описанная драма бедного человека продолжилась без него, переключившись на других. Сцена осталась прежней, добавились новые герои.
Фокус внимания перемещается на животный мир, на мир в нашем мире. Тип членистоногих животных стал антропоморфен из-за паров, выдыхаемых хозяином квартиры. Психоделические вещества наделили их чувствами и нравственностью. В самый неподходящий момент животное класса паукообразных ощутило боль от удара человеком в злобно-тоскливом состоянии, выходящим на винтовую лестницу. Случайно оказавшись не в то время и не в том месте, раздавленный томиком русской художественной литературы, паук почувствовал всю драматичность предсмертного состояния героя. Он жадно цеплялся за жизнь под обложкой книги, страницы которой из-за сквозняка перелистывались от пролога до эпилога и обратно. Неподалеку от места происшествия в мешке для мусора советского пылесоса перепончатокрылое насекомое почувствовало отчаяние перед страхом смерти, угасающие признаки жизни в теле паука. В густой темноте среди пыли и сальных волос он услышал крики незнакомого ему существа.
Перед хлопком двери о наличник шмель словно перенял эмоциональные изменения незнакомого ему членистоногого, перенял ужас последних мыслей. Он больше не мог оставаться в стороне, решил выбраться наружу к развеянным сквозняком купюрам, свернутых трубочкой на полу, чтобы быть с ним в его последние минуты. Распарывая свое брюшко об маленькие стеклышки, ломая жгутики усов об щетку насадки, предназначенной для очистки ковров, он всё же сумел выбраться из трубы пылесоса, но было уже поздно. Голос паука пропал, жизнь покинула отца семейства, попавшего случайно в паутину эпизодов. Семейство за плинтусом осталось без кормильца. Понеся сильный урон на пути к умиравшему существу шмель сам оказался на его месте. Оставшись один на один с одиночеством и теми чувствами, которые его позвали наружу, но и обрекли на собственную смерть.