Папа у меня был по фамилии - Иванов, а мама - Петрова.
После того, как им зачитали приговор и они обменялись кольцами, мама вышла из ЗАГСа тоже Ивановой, но при этом она до конца жизни крепко чтила свои Петровские корни!
Помню привозили меня на дачу к отцовским родителям. Мои дедушка и бабушка из рода Ивановых.
Ох, как они меня любили! Следили чтобы рядом не было мамки и наперебой расхваливали мои римские крылья носа, ушные улитки и правильное расположение макушки. Дед гладил меня по вихрастой голове и приговаривал:
- Наша порода! Ивановская! Ни в жисть не спутаешь ни с кем! Видишь бабка, как на нём макушка сидит красиво? Как у меня в детстве, и как у моего деда! Ты внучек конфет ещё хочешь? Ну кушай, кушай!
Я радостный сидел на крыльце и уминал за обе щёки сушки и конфеты. Бабка тоже подключалась к деду и вполголоса спрашивала меня, нагнувшись к моей красивой ушной улитке:
- Ты кого больше любишь, папу или маму?
Дед мне подмигивал подсказывая правильный ответ и указывал кивком головы в сторону моего отца.
Я с полным ртом, роняя крошки, до конца ещё не прожевав тянул:
- Пааапку! - зная, что за этот ответ бабка вручит мне тайно, чтоб мамка не увидела, огромный кулёк шоколадных конфет и распихает мне в карманы шортиков дополнительный запас сушек с маком.
Один летний месяц заканчивался и начинался другой. Меня родители везли на кургузом каблучке, на базе 412 Москвича, на другую дачу. К бабушке и дедушке с фамилией Петровы.
Мамка их обнимала, и помогала собирать смородину и малину. Они долго пили с ней чай на крыльце, пока батя ковырялся с машиной, а потом он внезапно уезжал "по делам" в город.
Мамка качалась вечером в гамаке, а я сидел на огромном крыльце в окружении стариков, кушая огромный бутерброд с вареньем и запивая его компотом из трехлитровой банки.
Бабка подсаживалась ко мне с одной стороны, а дед с другой:
- Сразу видна наша Петровская порода! Глянь бабка, какие глазища у него. Как у меня в молодости. А подбородок? Лопатой, как у моего бати! А макушка глянь какая? Наша порода видна, её ничем не замажешь!
Я сутулый и толстый пятилетний мальчик, как птица киви, сгорбившись кушал вкусный бутерброд с вареньем над блюдцем, и следил, чтобы ни одна капля не капнула мимо. Хотя майка была уже к тому моменту вся заляпана каплями этого самого вишнёвого варенья.
Я поковырялся пальцем в носу, вытер руки об шорты и откинулся на стуле. Икнул, и окинул благодарным взглядом престарелую чету Петровых.