- Ежонок, - раздаётся за спиной, и я не спешу оборачиваться. Неужели помнит, неужто узнал?.. Теперешняя моя стрижка ничем не напоминает юношеские «колючки», дрыком стоявшие от геля, значит, он успел рассмотреть…
…Мне было 17, а ему - безнадёжно больше. Сейчас, спустя почти два десятилетия, можно было бы махнуть рукой на временную дистанцию, но в ту пору разница казалась фатальной. Я выпускница, он – через седьмые руки знакомый нашей семьи. В которой «надо же, какое горе, девочка срезалась на вступительном экзамене!» Отрыдав положенное, мама завела разговоры, что рабочая специальность – не конец света, главное уважать своё дело. Бабушка ринулась продавать брошку с мутным камнем, дабы на вырученные деньги купить внучке высшее образование. Но фамильная драгоценность оказалась не настолько ценной, чтобы обеспечить диплом. И тут появился порхающий папа. Он редко возникал на горизонте, обижаясь на неуважительное отношение и прозвище «Мэри Поппинс», дарованное бабушкой: «А кто он, как не ветреная нянька? Чуток повозится с ребёнком и поминай как звали, улетел со сквозняками!» Папа разве что не звякнул шпорами:
- Лизка, не реветь! Поступать будем на следующий год, а пока перекантуешься в фирме у моего приятеля. На репетиторов заработаешь и опыта поднаберёшься…
В людях
Через неделю я вышла на работу. «Набраться опыта» означало ничего конкретно и сразу всё: заваривать чай, отвечать на звонки, бегать на почту и, конечно, «работать в коллективе». Коллектив – это много бестолковых людей и грозная главбух Ирина Алексеевна. Не менее бестолковая, но восполняющая пробел глаголами повелительного наклонения и надменным взглядом. Через минуту после знакомства я возненавидела имя Ира и счетоводство, она прониклась «взаимностью» к худым высоким барышням со странной причёской.
- И что, каждое утро «колышки» на голове укладываешь? – Ирина Алексеевна решила не томиться в приёмной молча, когда можно довести кого-нибудь до самоубийства.
- Каждое, - приветливо кивнула я.
- И как не надоедает, - хмыкнула она.
- Терпимо, - я отчаянно цеплялась за доброжелательность.
- На работу вообще-то так не ходят, - наступала она.
- А я не знала, что придётся работать, - лепетала я.
- Понятно, небось, думала замуж выскочить…
- А вот и нет! – распахнулась дверь директорского кабинета, и вдруг стало легко. – Лиза – девушка серьёзная, готовится поступать в институт, прошу любить и жаловать.
Спаситель широко улыбнулся, Ирина Алексеевна резко уменьшилась в объёме, а я… Я пропала. Потому что такие белые рубашки, шёлковые галстуки и неземные костюмы носят самые лучшие мужчины на свете. И плевать, что он директор, приятель моего папы и взрослый-превзрослый.
- Очень удачно, что я как раз вернулся из отпуска, - Михаил Андреевич пожал мне руку. – С замом моим познакомилась?.. Заходи в кабинет, пообщаемся. Ирина Алексеевна, вас я позже вызову.
Перед тем, как дверь его кабинета закрылась, в приёмной раздался щелчок. Я решила, что это знак Судьбы, словно стартовал незримый метроном. А может, просто Ирина Алексеевна резко сомкнула уста, распахнутые в изумлении.
Он. Он, он, он…
- Забавная причёска, - он весело разглядывал меня. – Значит, вот ты какая, Лиза-Лизавета. Быстро растут чужие дети! Отец твой рано женился, скоро тебя родил…
- И так же стремительно развёлся, - подытожила я.
- Ого, а мы колючие! Характер под стать волосам, чистый ежонок! – рассмеялся Михаил Андреевич. – Давай смотреть, как бы тебя нагрузить работой, чтобы зарплаты хватало на девичьи радости, и на подготовку к экзаменам время оставалось…
В тот же день я ушла с работы, когда электронное табло на стене в приёмной показывало «21:20». За пять минут до этого вышел импозантный босс. Вы, наверное, непристойности подумали? Хотелось бы, ан нет: он сидел в кабинете, а за дверью изнывала я, надеясь, что позовёт. Пусть по мелочи, по пустячному поводу вроде чашки чая, но позовёт. А он рявкнул:
- Лизавета! С ума сошла? Почему ночь на работе встречаем?
- Я… Просто… Может быть… Я подумала…
- Марш домой, ежонок! Выставляешь меня эксплуататором детей!..
… На следующее утро ежиные колючки украшали мою голову с утра, а я сама – приёмную до глубокого вечера. Он может сколько угодно прогонять домой, бесполезно.
- Лизавета, - захныкал Михаил Андреевич, обнаружив верную барышню на рабочем месте. И это в половине восьмого, когда даже уборщица ушла! – Лизавета, так не годится, меня твой папаша утопит или подстрелит на охоте. Ну, неужели нечем вечер занять? У такой красивой девушки наверняка полно кавалеров!..
Он всего лишь сказал дежурную фразу про девичью красу и ухажёров. А я оглохла от гулкого стука, потому что сердце сделалось вездесущим: пульс в горле, рокот в ушах, набатом по темени. Значит, я красивая. Значит, он меня ревнует…
На третий день он сдался и предложил подвезти до дому.
- А в этом кафе мороженое вкусное, - сказала я.- А ваша сотрудница голодная как волк. Или как тысяча ежей…
- Да? Раз так, идём есть мороженое, - ответил он.
Мороженое там подавали самое заурядное. Зато в кафе было многолюдно, можно рассчитывать на присутствие общих знакомых, а ёжики – они ведь хищники, пусть и милые до невозможности…
Назавтра – ужин во «взрослом» ресторане, потом – в загородном баре. Я праздновала победу. Он, понимая, что просто так не отвяжется, пытался скрывать. Связь, которой не хотел. Отношения, которых боялся: дочь приятеля, его подчинённая, 17-летняя нимфа с ногами, выросшими куда быстрее мозгов.
Когда подъехали к дому, я наклонилась и дерзко чмокнула его в щёку.
- Лиза-а-а, - нервно и нараспев призвал он к порядку, - хороших выходных тебе, ежонок.
- Отличный одеколон, - парировала я. – Как называется?
- Не помню, жена подарила…
Дурак, дурак как есть. Хоть и взрослый.
Взрослая жизнь
С понедельника я уходила с работы в 18-01. Он и того раньше: его жена, вторая и бесстыдно юная, вернулась с побывки у родителей, живущих в южном городе. Увидев соперницу, я помрачнела: красивая. Стройная, загорелая и явно любимая. Золотистые волосы разложены по хрупким плечам, куда мне со своими «колючками». По-хозяйски взяла моего Михаила Андреевича под руку, столкнувшись у выхода с замом, кокетничала и картинно смеялась… А вокруг меня удушливыми клубами сгущался невыносимый запах мужского одеколона. Популярный диоровский «Фаренгейт», дорогой и совершенно не выносимый в летней духоте. Красавица-южанка не учла этот нюанс…
Я перестала укладывать волосы колючками на затылке. Юбки, каблучки, с первой же зарплаты – модный ярко-жёлтый костюм. Я питалась одним мороженым, но вместо ожидаемых щёк «выросли» бездонные горестные глаза. Подшивала документы вразнобой, в журнале исходящей корреспонденции регистрировала входящую и наоборот.
- Никак влюбилась девка, - угрюмо вздыхала Ирина Алексеевна и молча переделывала. Воевать не стала, видимо, вчерашняя выпускница с сердечным ранением навылет даже её разжалобила… По вечерам красавица-южанка всё так же забирала пахнущий «Фаренгейтом» трофей и издевательски под руку вела мимо меня. Если по пути встречался зам, отчаянно кокетничала. «Любимые мужчины всегда предпочитают женщин, которым они не нужны», - набиралась я женской мудрости.
А потом она пропала. Перестала приходить за моим Михаилом Андреевичем и хохотать в коридоре. Я затаилась и впервые распустила отросшие волосы.
«Всё»
- Ежонок, - наклонился он над столом, - а почему никого нет на работе?
- Потому что половина седьмого, я засиделась, у меня в семь встреча с подружкой, пятница же…
- Ага, с подружкой, - усмехнулся и навалился ладонью на спинку кресла. – А отложить нельзя никак?
- Я… Михаил Андреевич, да о чём речь! Непременно! Если надо! Я и не хотела вовсе идти!
- Отлично, отменяй! – его вдруг повело в сторону, и я поняла, что босс навеселе…
Едва закрылась дверь кабинета, я налетела на него. Бормотала, целовала, вдыхала запах. Так, чтобы впрок. Чтобы, если не будет продолжения, надышаться им навек. «Ежонок, - пытался он сопротивляться, - не надо, ежонок…»
Потом он курил, я водила пальчиком по спине:
- Это хорошо, что ты больше не пользуешься «Фаренгейтом», он тяжёлый.
И тут без диоровскоего парфюма стало нечем дышать:
- Не пользуюсь, потому что жену он раздражал. Тяжело носила беременность, токсикоз до последних дней был. Она потому и перестала приходить, почти всё время на сохранении лежала. А сегодня дочь у меня родилась, хотел отметить. Мда, неловко получилось…
Всё закончилось в понедельник. Папа написал заявление, получил мой расчёт и отправил на подготовительные вузовские курсы. Я механически училась, деревянно ела, спала и опять укладывала «колючки» на голове. Купила флакон «Фаренгейта», чтобы возненавидеть всё с ним связанное. Конечно, знала, что больше никогда не полюблю. Он – единственный, кто будет нужен мне всегда…
***
«Колючки» давно не ношу, но локоны тоже не полюбила. Первый, студенческий, брак через полгода вдребезги, второй - надёжный и основательный, с парой близнецов. В общем, дети прелестны, муж умница, жена и мама – красавица…
А у него другой парфюм, такой же удушливо-невыносимый в жару. Он всё так же хорош – для своего возраста. Целое мгновение пытаюсь отыскать в его лице мужчину, который «будет нужен мне всегда». А вижу ранние пигментные пятна, заискивающую улыбку с заметной искусственной верхней «троечкой», горестные носогубки.
- Ежонок, ты красавица, - говорит он много глупого и ненужного, на прощание протягивает визитку – лишнее, не воспользуюсь.
Он уходит, достаю зеркальце, припудриваю нос и мне становится грустно: пальцы спокойны, без дрожания. Почему-то становится жаль его жену: по словам папы, она старше меня всего на пять лет.