— Летал я в пятидесятых на бомбардировщике, — рассказывал седой авиатор. — Экипаж — три человека. Пилот в кабине наверху, штурман ниже, в самом носу, в остекленном фонаре, и стрелок-радист далеко в хвосте, вернее сказать: под хвостом. Будочка у него там была такая, стеклянная со спаренным пулеметом — от истребителей отбиваться. Да…
Радиосвязь внутри самолета была еще ненадежная, а голосом не докричишься даже до штурмана, хоть и вот он, под ногами. Поэтому имелась пневмопочта. К штурману — просто такой пенальчик. Кладешь туда капсулу с записочкой, нажимаешь, и она у него там высовывается. От пневмопочты — одно название. А вот к стрелку-радисту — уже другое дело: длинная алюминиевая трубка через весь фюзеляж. Капсулу через нее приходилось проталкивать воздухом — прокачивать специальной гармошечкой. Да…
И вот как-то случилось: шасси у меня до конца не выпустилось. Захожу на посадку на промежуточный аэродром и не знаю: сяду или разобьюсь. Поэтому написал стрелку и штурману приказы прыгать и пневмопочтой разослал.
Вижу: штурман катапультировался, а стрелка-радиста мне не видать: у него там люк из-под хвоста вниз открывается — так, чтобы крышка прикрывала от набегающего потока воздуха. Ну, выждал я время и пошел на посадку. Да…
Сел в общем-то благополучно. Вылез, осматриваю машину. Вдруг — гляжу: сзади стрелок-радист выползает. Я ему: «Ты почему не прыгнул, приказ не выполнил?» А он: «Какой приказ? Не получал я никакого приказа». Видать, не прокачалась капсула. Заела. «Ну, ладно, — думаю. — Долетим домой, там разберемся. Сейчас главное — шасси отремонтировать». Да…
Пока чинились, выпрыгнувший штурман притопал. Заправились, переночевали, а утром дальше полетели. И только начал я набирать высоту, вираж заложил — почта от штурмана: «Наблюдаю купол парашюта». Глянул: мать честная! Стрелок-радист сиганул. Оказывается, дослалась к нему та капсула. Давление-то стало падать, вот она там как-то и… Да… Пришлось возвращаться. Ну, ничего. Добром все кончилось. Да…
А вот в другой раз похуже вышло. Это когда я уже на гражданку перешел. Вернее, не перешел, а… Хрущев же решил тогда, что мы супостата без авиации побьем, одними ракетами. Поэтому самолеты стали резать, а летчиков разгонять. Столько судеб сломали, до самоубийств доходило! Я, когда из части уезжал, помню, едем на газике, а вдоль дороги — целые штабеля новеньких Ил-28 навалены. Обидно — до слез. Да…
Устроился я тогда на грузовой Ан-24 вторым пилотом. Это после стольких-то лет командирства… А куда деваться? Семья же. Да…
И вот полетели мы как-то раз из Архангельска в Котлас. Попросили нас взять с собой пассажира. Дело обычное. Мы его прямо тут, в кабине, примостили. А вариант самолета был военный. Там сразу позади пилотской кабины в полу — квадратный люк. Взлетели. Заняли эшелон, помню, какой-то невысокий, лететь-то в общем недалеко. Да…
И тут прихватила этого пассажира большая нужда. «Ну, иди, — говорит ему командир, — там в хвосте туалет». Ушел он, и что-то нет его и нет. Командир мне тогда: «Пойди глянь, что это он там так застрял». Я дверь кабины открываю, гляжу, а створки люка-то в полу — распахнутые болтаются! Да…
— Что, провалился?
— Защелка там не до конца была закрыта, он наступил и улетел.
— А тело хотя бы нашли?
— Да где там! Никто и искать не стал — тайга везде непролазная, болота! Точное место же неизвестно! Да…
- Из конспекта Егора по курсу «Выживание при вынужденной посадке»:
«В случае посадки в безлюдной местности — в первый день НЗ (неприкосновенный запас) не распаковывается. Никто не ест и не пьет. На второй день — только пьют и только женщины и дети. С третьего дня едят и пьют все: НЗ делится поровну на каждого.
Начиная с четвертого дня следует опасаться агрессии со стороны других членов группы — нельзя никому позволять заходить за спину. По истечении недели голодовки — помнить, что все морально-нравственные ограничения больше не действуют. Не верить никому — даже самым родным и близким. Не подпускать к себе никого ближе трех метров».
— Вот был такой случай. Как-то упали мы на У-2 в болото. Сами-то выбрались, а самолет вместе с НЗ — затонул. Так мы трое суток из тайги выходили. Вроде и не так много — трое суток. А к исходу третьих мой товарищ, шедший сзади, вдруг и говорит: «Черт, так жрать хочется — тебя, что ли, съесть?» Я повернулся и гляжу на него внимательно. Он: «Ты что? Я пошутил!» Смотрю — а глаза нехорошие. «Знаешь что, — говорю, — иди-ка ты, шутник, первым».
- Из конспекта Егора по курсу «Выживание при вынужденной посадке»:
«Воду для питья лучше брать не в реке, а в болоте. В болоте меньше заразы. Пробить маленькую дырочку в донышке пустой жестяной банки, например, из-под тушенки. Вдавить банку в болото. Она постепенно наполнится водой. Перелить в ведро и снова поставить наполняться. В ведро капнуть одну каплю йода для дезинфекции.
Для ловли куропаток можно сделать силки из женских волос. Ставить с учетом того, что куропатка всегда ходит против ветра.
Зимой куропатка на лету склевывает ягоды, если они виднеются на снегу. Можно нагретой бутылкой горлышком вниз под наклоном сделать в снегу ямки с оплавленными краями и бросить туда по ягодке. Куропатка пикирует на ягоду, и оплавленные края зажимают ей крылья. Ее потом видно издалека по торчащим из снега лапкам. Если нет ягоды — сделать шарик из снега и окрасить своей кровью.
Съедать добычу нужно полностью. Если есть только мясо, оно не насытит организм всеми необходимыми веществами. Нужно есть и кожицу, и печень, и сердце, и хрящики. Они содержат то, чего нет в мясе».
— Во время войны немецкая подлодка в Баренцевом море подбила торпедой советский буксир. Взрыв был такой силы, что буксир разнесло в щепки. Выжил один боцман. Он во время торпедной атаки мылся в душе и взрывной волной был выброшен в море — голый, в мыле, с мочалкой в руке. Он знал, что рядом есть маленький необитаемый островок, сориентировался по солнцу и сумел добраться туда вплавь — благо стоял август. Пройдя по берегу, боцман нашел выброшенный морем труп матроса и надел на себя снятую с него форму. На островке — ни деревца, ни пещерки. Буксир не успел даже подать «SOS». Никто не знал — что и где с ним случилось.
Через восемь месяцев, весной, капитан рыбацкого судна доложил: на необитаемом островке замечен огонь. Сторожевой корабль был послан проверить — не высадились ли немцы, потому что наших там быть не могло. Моряки обнаружили выжившего боцмана. Он выкопал землянку, утеплил тем, что нашел на берегу, собрал запас плавника — дерева, выброшенного морем. И пережил полярную зиму! Трением добыл огонь, правда, не сразу. Умудрился сделать какие-то рыболовные снасти, но в основном питался леммингами — жирными полярными хомячками. На острове их было много. Сначала ел их сырыми, а когда добыл огонь — жарил.
За волю к жизни боцман был представлен к званию героя.
— При жесткой посадке, ребята, не особо надейтесь на запасные люки. У наших самолетов они открываются внутрь, и при деформации корпуса их заклинивает, зажимает. Вот у американских самолетов люки открываются наружу. При ударе о землю они просто вылетают. Но у таких люков больше вероятность случайного открытия в полете. Наши конструкторы решили, что важнее исключить эту возможность. Остается что? Выбить иллюминатор. Ну-ка, кто скажет, чем следует выбивать стекло иллюминатора?
— Ногой!
— Бесполезно. Не получится. Даже не пытайтесь. Только время потратите — а его у вас может быть не так много.
— Молотком!
— Где вы его возьмете?
— Тогда не знаем…
— Вот видите, вроде ерунда, мелочь. А из-за этого запросто можно погибнуть. Записывайте: стекло иллюминатора выбивается донышком огнетушителя, который в обязательном порядке имеется в салоне самолета. Берете его вот так — показываю. Руку чем-нибудь обмотайте, чтоб не порезаться осколками. Тоже вроде мелочь, а каждый порез может стать потом серьезной проблемой. Выбивать тщательно, до последнего осколочка!
По окончании курсов Егор сдал госэкзамены и получил красивое, темно-красное, очень похожее на паспорт свидетельство бортнаблюдателя гражданской авиации СССР.
Уже на следующий день он шел по аэродромной бетонке к самолету, в облике которого проглядывало что-то от дирижабля: квадратные окна, выступающие заклепки на серебристых листах обшивки. Это был заслуженный ветеран полярной авиации — ледовый разведчик Ил-14. Внутрь забирались по железной лестнице-стремянке на колесиках. Салон напомнил тот Ми-4, на котором Егор летел на Соловки. Вся левая часть салона была занята длинным топливным баком. Но на этот раз его, естественно, никому не везли. В баке было дополнительное топливо для их десятичасового полета. Справа от бака — проход и всего шесть кресел. Егор пошел вперед. Ага, вот и его рабочее место: пластиковый пузырь в боку самолета слева между баком и пилотской кабиной — называется «блистер».
Только Егор успел устроиться в кресле, как появился крупный румяный командир. Проходя мимо новоиспеченного бортнаблюдателя, он ободряюще подмигнул ему и занял место за штурвалом. Последней на борт была принята кастрюля, полная горячей трески, припущенной в молоке, — бортовое питание. Самолет вырулил на взлетную полосу и, натужно ревя моторами, побежал, а потом полетел, понемногу, не в пример истребителям, набирая высоту.
(из повести "Закон сохранения", о книге и об авторе см. здесь: https://sptaradin.ru/)
