После своего громкого дебюта Мария Петровна Максакова спела в «Аиде» еще три раза, в том числе два раза заменив заболевшую Н. А. Обухову. Теперь слово было за администрацией Большого театра. Ни на что особенно не надеясь, Максаковы уехали в Астрахань, ведь театральный сезон еще не закончился. Там они и получили телеграмму следующего содержания:
С первого сентября 1923 года Вы зачислены в труппу Большого театра тчк Явка двадцать пятого августа тчк Поздравляю тчк Лосский
Радости супругов не было предела.
Теперь нужно было оправдывать оказанное доверие. Спев на сцене Большого партию Ортруды в опере Р. Вагнера «Лоэнгрин», Мария Петровна по настоянию дирекции начала работу над ролью Кармен.
После того, как партия была выучена, продумана сценически, Макс Карлович предложил, прежде чем выносить такую работу на суд зрителей главного театра страны, что называется, «обкатать» ее в провинции.
Для этой цели он собрал небольшую группу артистов (благо, ему это было несложно, любой певец был рад поработать с самим Максаковым!) и вывез коллектив в Крым.
Мария Петровна так вспоминала о рождении одной из лучших и любимых своих ролей:
Я чувствовал себя так хорошо, мне так хотелось шутить и смеяться на сцене, словно это была не Кармен, а я сама, как есть сегодня. Мне было радостно и легко, и я ощущала в себе много солнца. Это было мое первое ощущение от роли, и таким оно осталось с моей Кармен навсегда.
Когда кончился спектакль, ко мне в уборную зашел Макс Карлович и, искренне поздравляя меня, сказал: «Мусинька! Я старый актер, видавший самых лучших Кармен в мире, и ты можешь поверить моим словам – ты будешь настоящей Кармен. Можешь теперь смело соглашаться петь ее в Большом театре».
Вера в моего учителя была так велика, что я ни минуты не сомневалась в правоте его слов.
Между тем, приближалась и дата спектакля в Большом.
В ночь перед дебютом Максаковы почти не спали. Макс Карлович в сотый раз объяснял, как нужно брать дыхание, строить звук, произносить речитативы, в тысячный раз выверялись мизансцены. По своему обыкновению он волновался, горячился, выходил из себя, кричал. Привлеченные громкими звуками на лестнице стали собираться соседи, намереваясь решительно прекратить выяснение отношений между супругами среди ночи, но кто-то вспомнил о завтрашнем событии, и они, понимающе кивая головами, разошлись. А у Максаковых работа только начиналась. Как известно, самые главные и ценные мысли приходят в голову в последнюю очередь, но – лучше поздно, чем никогда. К двум часам ночи учителю и ученице удалось повторить только первый акт оперы.
Их уроки, нужно сказать, вообще всегда проходили довольно своеобразно, как уже не раз отмечалось. Вот как это выглядело со стороны. Вспоминает дирижер Е. А. Акулов, которому как-то раз выпало быть свидетелем творческого процесса:
... я должен честно признаться, что подслушивал эти занятия. Подслушивать вообще, конечно, нехорошо. Но, право, стремление понять секреты мастерства – не такое уж суетное желание ...
Макс Карлович занимался горячо и довольно шумно. Его громкий, несколько гортанный голос и картавое произношение (он сильно грассировал «р») доносились из окна достаточно хорошо, и я мог разобраться в самой сути его требований. Несколько удивила меня только сама форма его преподавания. Замечания делались часто в довольно резком тоне и иногда весьма раздражительно, как будто педагогу надоело повторять одно и то же. В то же время удивляли беспредельное терпение и кротость, с которыми эти замечания принимались ученицей. Превосходная артистка беспрекословно подчинялась педагогу и проявляла полную готовность тут же исправлять указанные ей недостатки.
Ночные бдения не прошли даром. Успех дебюта 22-летней артистки в Кармен в опере Ж. Бизе был полным и безоговорочным. Более 30 лет пела Мария Петровна Кармен и выступила в этой опере около 800 раз!
Ее Кармен – само волшебство, само вдохновение, страсть и нега .... Артистка не случайно говорила о радостном, приподнятом настроении, которое всегда сопровождало ее во время спектакля. Об этом же писали и ее современники:
... прозвучала в оркестре тема выхода Кармен, и Максакова выбегала на сцену, как бы вынесенная взрывом радости. В ярко-красной юбке и белой блузке она на секунду застывала на верхней ступеньке лестницы, производя впечатление вспыхнувшего язычка пламени.
С. Я. Лемешев после того, как увидел ее в опере Ж. Бизе, признался:
Такой красивой, пленительно-женственной, владеющей подлинным вокальным мастерством и артистическим темпераментом, я полюбил Максакову.
В январе 1933 года в Колонном зале в Москве в одном из концертов Максаковы пели любовный дуэт Эскамильо и Кармен.
Говорят, это было незабываемо. На сцене стояли и восхищенно смотрели друг на друга влюбленный и гордый своим творением учитель и благодарная любящая и любимая ученица. Они пели для себя, они гордились друг другом и на сцене, и в жизни. Зрительный зал неистовствовал.
А тогда, в 1924 году не все было так легко и празднично красиво. Триумфально дебютировав в «Кармен», Мария Петровна по недоразумению на несколько лет рассталась с Большим театром. Вовремя не были подготовлены и подписаны документы, и Максаковы вынуждены были искать себе применения на других сценах. Теперь это было несложно.
М. К. Максаков заключил договор с одесским оперным театром и супруги выехали в Одессу. Однако они недолго задержались в знаменитом южном городе, и вскоре перебрались в Ленинград.
Здесь в 1925-27 г. г. Максимилиан Карлович занимался преподавательской деятельностью, а Мария Петровна существенно пополнила свой репертуар. Самые яркие впечатления остались у нее от двух новых работ – Орфея в одноименной опере К. В. Глюка и Клариче в опере С. Прокофьева «Любовь к трем апельсинам».
Ставились в те годы и совсем смешные спектакли. Так М. К. Максаков совершенно серьезно работал над усовершенствованием шедевра М. И. Глинки «Жизнь за царя». Музыка и главные действующие лица в основном оставались прежними, а вот сюжет был «улучшен». Действие развивалось в реалиях современности, опера стала «революционной», и название ее изменилось. Произведение М. И. Глинки стало называться даже не «Иван Сусанин», а «Серп и молот». И опера венчалась не знаменитым «Славься», а гимном всех угнетенных – хор театра исполнял «Интернационал». Партию революционного мальчика Вани пела М. П. Максакова.
24 апреля 1925 года в ленинградском Малом оперном театре была поставлена опера композиторов Е. Пруссака и А. Гладковского «За красный Петроград», как значилось в афишах – «музыкально-драматическая хроника». Здесь уже никто не посягал на классическое наследие, все было сделано своими силами, либретто оперы было посвящено событиям революционного Петрограда 1919 года. И Марии Петровне досталась роль работницы Даши, а М. О. Рейзен воплощал на сцене роль рабочего Молотова.
Но венцом творений «на злобу дня» был спектакль с пугающим названием «Вышка Октября». Произведение композитора Б. Яворского было поставлено в московском Большом театре и рассказывало о борьбе за светлое будущее, которая ожесточенно велась и в мирное время. Опера посвящалась движению ударников производства в Азербайджане. В этой «политической интермедии», как был обозначен жанр произведения его автором, принимали участие и драматические артисты Малого театра, и даже В. И. Качалов. Мария Петровна выразительно играла в этом спектакле роль Вредительницы. К счастью, «политическая интермедия» была представлена только один раз – 6 ноября 1930 года и больше никогда не возобновлялась.
После нескольких лет отсутствия Максаковы вновь оказались в Москве.
Максимилиан Карлович до 1930 года преподавал в ГИТИСе, а его супруга пела на лучшей сцене страны. Сердце Марии Петровны принадлежало Большому театру. Здесь она одержала главные свои победы, здесь были созданы и ее памятные всем любителям оперы шедевры.
В 1927 году явилась на свет непревзойденная «гордая полячка» Марина Мнишек в «Борисе Годунове», в 1928-ом – Марфа в «Хованщине» М. П. Мусоргского, а совсем скоро и Любаша в опере Н. А. Римского-Корсакова «Царская невеста». Эту оперу в свое время ставил М. К. Максаков, он неоднократно обращался за советами к самому автору. Надо полагать, что замысел самого композитора максимально подробно Макс Карлович изложил и своей супруге.
Вообще, каждая роль в мельчайших подробностях детально разрабатывалась певицей дома под чутким руководством мужа, а затем в течение многих месяцев, а то и лет, дорабатывалась на сцене. Впоследствии приходило чувство раскрепощенности, независимости от технических вокальных сложностей роли, от текста, и душа артистки устремлялась навстречу творчеству, жила жизнью и переживаниями персонажа. Так было и с Кармен, и с Мариной Мнишек, так было и с несчастной, покинутой, брошенной Любашей, так было всегда.
Макс Карлович, если не пел с женой, неизменно присутствовал на всех ее спектаклях, сидя в первом ряду партера. Он внимательно наблюдал за ней и дома подробно рассказывал о своих впечатлениях. В конце 20-ых годов его уже видели в театре с большой слуховой трубкой у правого уха – он стал плохо слышать.
Голос же Максакова практически не изменялся с годами, оставаясь таким же мощным и плотным по звучанию. И в этом иногда убеждались и его многочисленные поклонники. Так в 1929 году, когда ему исполнилось 60 лет, он вышел на сцену вместе с женой в опере К. Сен-Санса «Самсон и Далила». Это было в Тифлисе.
А летом 1933 года Макс Карлович, видимо, последний раз пел на сцене. Максаковы приехали в Дом отдыха артистов Большого театра в Поленове. Даже там каждая свободная минута использовалась ими для занятий. Нужно сказать, что этот дом отдыха был особенным, что, в общем-то, и понятно, ведь находились здесь люди творческие – наряду с жилыми помещениями в Поленове были и специальные учебные классы. Вокалисты, оркестранты, композиторы могли уединиться в изолированных комнатах с фортепиано, артисты балета могли упражняться у станка.
Макс Карлович слышал уже совсем неважно, теперь он, практически, не расставался со слуховым рожком. Однако это не помешало ему дать согласие на участие в концерте, который отдыхающие затеяли для самих себя. Он пел куплеты Эскамильо из «Кармен», пел задорно, с настроением, лихо, браво, как-то по-юношески приподнято, так, что сорвал бурные аплодисменты благодарной аудитории.