оглавление канала
Поэтому, я попросила Пашку «прикрыть» меня на следующем занятии, и под недоумевающим взглядом друга, покинула здание института и, чуть не бегом, направилась в сторону музея.
Заплатив на входе тетеньке в окошке положенные двадцать пять копеек за входной билет, я отправилась искать Флору Зигмундовну. Задержалась я только в одном зале, посвященному 1945-1948 годам. На фотографиях и вырезках из газет были изображены старинные, полуразрушенные бомбежкой замки, в которых велись работы по разборке завалов. Из некоторых подвалов извлекали большие ящики с фашистской свастикой на крышках и боках. Судя по всему, с какими-то немецкими архивами, а может, еще с чем. Но, не это привлекло мое внимание. Под одной из фотографий, на которой была изображена группа людей, я обратила внимание на небольшого щуплого подростка, который стоял немного, как бы, в стороне от общей группы. Если бы не надпись внизу под снимком, я бы ни за что не узнала в этом парнишке, одетым в красноармейскую гимнастерку, видимо, с чужого плеча, нашего нового знакомого Аристарха Евгеньевича Крестова. Взгляд у него на этом снимке, был какой-то пронзительно-пристальный, почти, точно такой же, как и сейчас. Казалось, что он будто, пытается загипнотизировать фотографа. Я так увлеклась разглядыванием его лица, что не услышала у себя за спиной осторожных, почти бесшумных шагов.
- Это опять вы…? – Голос Флоры Зигмундовны звучал с нотками легкого раздражения, очень устало, и, я бы сказала, обреченно, что ли.
Я резко обернулась. Отрицать свою личность я не стала, и произнесла спокойным и серьезным голосом.
- Здравствуйте, Флора Зигмундовна, это опять я. Мне нужно с вами поговорить о важном. – Увидев, как брови старушки сошлись на переносице, почти жалобно добавила. – Пожалуйста, выслушайте меня.
Старая женщина посмотрела на меня внимательно, будто, оценивая. Потом, молча кивнула головой, и проговорила сухим голосом.
- Хорошо. Ступайте за мной. – И, развернувшись, заскользила своей неслышной походкой на выход из зала.
Вздохнув с некоторым облегчением, обрадованная тем, что меня сразу не выперли вон, я торопливо зашагала за ней.
Я прошла за пожилой женщиной через анфиладу небольших залов, и остановилась перед внушительной, тяжелой, изготовленной из полированного старого дуба, дверью, с прикрученной по центру латунной табличкой «Директор музея», а чуть ниже «доктор исторических наук Авдеева Ф.З.». Флора потянула на себя за бронзовую, вычищенную до зеркального блеска, ручку в форме львиной лапы. К моем изумлению, дверь довольно легко открылась. Она зашла внутрь кабинета, я прошла вслед за ней и бегло осмотрелась. Огромные, до самого потолка книжные шкафы с застекленными полками, большой письменный стол из вишневого дерева, с точеными ножками, пара мягких кресел с вытертой кожаной обивкой и небольшой журнальный столик рядом. Шесть деревянных стульев с высокими резными спинками, больше похожие на небольшие троны, чем на стулья. И несколько старых фотографий в рамках, на отделанных деревянными лакированными панелями, стенах. Более детально рассматривать их я сочла неприличным в данной ситуации. И скромненько уселась на краешек жесткого стула-трона напротив письменного стола, на который мне, небрежным жестом указала хозяйка кабинета. Сама она прошла и села за стол, который занимал довольно внушительную часть кабинета, сложив руки на полированной столешнице, и сухо проговорила:
- Я вас слушаю…
Я несколько секунд помолчала, собираясь с мыслями, и начала:
- Возможно, вам покажется, что я нахальная девица, которая не понимает намеков о том, что ей здесь не рады. Но, прошу вас, выслушайте меня. Мы попали, насколько я могу судить, в очень неприятную ситуацию. Возможно, не просто неприятную, возможно, даже опасную. Может быть, это только мои фантазии. Но, мне больше не с кем посоветоваться в этом городе, тем более что, дело, как мне кажется, касается и вас тоже. – При этих словах, брови Флоры Зигмундовны удивленно изогнулись. Глаза смотрели холодно и отстраненно. И я торопливо продолжила. – Мне нужно начать с самого начала, чтобы вам было понятно, почему я сейчас сижу перед вами.
И я рассказала ей все, начиная от нашей встречи на вокзале, и заканчивая моей вчерашней «прогулкой» в обществе Вальдиса. Не преминула я упомянуть и то, о чем нам поведала Светка об их отношениях с Крестовым. Под конец, я выдала ей и свои логические заключения по поводу всей этой истории. Закончив говорить, я немного перевела дыхание, и замерла в ожидании ее реакции.
Еще когда я начала рассказывать о знакомстве в купе поезда, я заметила, что ее глаза стали утрачивать ледяную холодность, и в них мелькнул интерес. Под конец же моей пламенной речи, передо мной сидел совершенно другой человек. Не холодная дама с аристократической выдержкой, а снова, та пожилая, повидавшая жизнь, спокойная женщина, которая нас так приветливо вчера встретила в своем музее. Мы посидели немного в молчании. Флора Зигмундовна взяла в руки старинное пресс-папье, стоявшее на ее столе, в задумчивости погладила старое полированное дерево, из которого оно было вырезано, потом подняла на меня глаза и медленно проговорила.
- Да, деточка… Вы попали в неприятную историю. Этот человек очень опасен. Он хитер, изворотлив, а что хуже всего, очень умен, и привык добиваться своего любыми, абсолютно любыми способами, даже самыми безжалостными и невообразимыми с моральной точки зрения. Видите ли, у него свое, очень извращенное понятие морали. Думаю, я должна вам кое-что рассказать о его прошлом. Тогда вы лучше поймете, о чем я говорю.
Тень прошлой и почти забытой боли скользнула по ее лицу, и оно, на мгновение, утратило свою холодную невозмутимость. И я поняла, что эта маленькая старая женщина очень долго, пожалуй, слишком долго, живет одна, наедине со своей болью. Она старалась прятать ее в самые глубокие и дальние уголки памяти, но эта боль никогда не отпускала своих когтистых лап. А я своим рассказом только разбередила ее старые раны. Мне стало страшно и холодно, будто, эта ее боль и меня коснулась своими леденящими руками. И еще, я заметила, что Флора не называла Крестова по имени, употребляя отстраненное и холодное «этот человек». Мне страстно захотелось упасть перед ней на колени и просить прощения, каяться неизвестно в чем, чтобы только не видеть в ее глазах этой муки, которую ей приносили воспоминания. Но, я не сдвинулась с места. Сидела, как перепуганный зверек, плотно сжав руки со сцепленными пальцами у себя на коленях, и во все глаза смотрела на хозяйку кабинета.