Последнее время жизнь напоминала калейдоскоп в руках сопливого пятилетки. Меня каким-то «чудом» занесло работать в психиатрическую больницу. Между нами просто – в дурку. Само по себе место радовало одним своим названием. Но Фортуна меня любила! Я попала ещё и в самое «ароматное» отделение больницы – гериатрическое, к бабушкам!
График наших смен составлялся левой задней ногой истеричной старшей сестры Натальи Вячеславовны. В ночь она легко могла поставить 4 руки на 30 пар дряблых ягодиц. И справляйтесь, девочки, как хотите, но, чтобы блестело! С 4-х утра мы бодро начинали подмывать, клизмить и высаживать в одну шеренгу, как в армии, наш сомнительной стойкости состав. Бабки изнывали!
Бесноватая заведующая отделением Ирина Николаевна тоже подливала масла в огонь, исподтишка усложняя работу. Будто в качестве наказания она периодически «подкладывала» в отделение пациенток, не говорящих по-русски. И каждая смена мучилась вопросом: татарские, казахские, армянские бабушки нас матерят или всё же просят о помощи?! К тому же всех интересовало: как их понимает заведующая?
Ежедневно нас заваливало грудами журналов, отчетов, бумажек, анализов, каких-то феерических «дозников». Первое время кружилась голова от дури бабок, потом ещё и от дури начальства.
Пока я разрывалась между заполнением журнала и «полуприглядом» за палатой «неходячих», раздался крик санитарки Светы. Она кричала с другого конца коридора.
- Оля! Эта сволочь опять обосралась!
В этот роковой момент завотделением перешагивала порог своего кабинета и случайно окунулась в рабочий процесс. Решив поучаствовать и предварительно недовольно отклячив нижнюю губу, она выдала нам, пятидесятилетним:
- Девочки, не выражайтесь! И мойте тщательнее.
Светка недовольно хмыкнула.
- Угу.
Когда клячеобразная фигура заведующей удалилась, она злобно добавила.
- Ну подожди, собака! Попадешь к нам! Я тебе и полы и рожу одной тряпкой вымою!
Внезапно из палаты выскочила ещё резвая бабка Пойда – бывшая актриса местного театра – и отчетливо вывела:
- Мужчины, мужчины, мужчины… и тридцать три рояля!
После этого она так же внезапно скрылась. Мы продолжили работать.
Бабки копошились весь день: ползли куда-то по коридору, хлопали в ладоши, пели песни. Развлекались как могли.
Я раскладывала таблетки для больных, санитарка блюла порядок. Из палаты шизофреников решительным шагом ко мне направлялась Калашникова – настойчивая бабка-доходяга. «Шиза» постоянно требовала от неё еды. Когда этот процесс перестал поддаваться контролю, родственники заботливо отправили бабулю к нам. Чтобы она без конца ела и блевала подальше от свежего ремонта – нам на халаты.
Подойдя в упор, лицом к лицу, Калашникова спрашивала всегда об одном:
- Еда есть?
С тем же вопросом она подошла ко мне и на этот раз. Я заверила её, что обед через 5 минут, и бабка, успокоившись, пошла уточнить это у Светки. Тут я вспомнила, как она выкрала и съела бутерброд из моей сумки. Мне стало смешно.
Ночью балаган продолжался. Так как бабки поступали разной комплекции и состояния, туалет их тоже превращался в шоу! Депрессивная Крамаренко не отличалась подвижностью. Санитарка из последних сил и предпоследней злости пыталась везти её на каталке до туалета. Крамаренко от такого сервиса продолжала спать прямо в поездке. На подступах к заветной цели случился конфуз. Взбрыкнув спросонья на очередном вираже, бабка неудачно раскорячила ноги, Светка рванула коляску - и бабка мягко приземлилась на пол, опрокинув с грохотом свой транспорт. Очки надёжно припечатались к переносице. Приложили холод. Мы продолжили работать.
Я закрыла последний журнал и опустила голову на руки. Из туалета послышалось:
- Да куда ты...мимо горшка?!
После нежного шороха жестяных ведер мимо моего поста, вдоль стены проползла сонная еврейская бабушка Швец.
Ближе к 4 утра Светка села на стул, с усилием подняла ноги и положила их на табуретку.
- Не могу больше. Всё гудит уже. Хоть 20 минут...
После этого мы не вставали с мест. Только Светка, открывая один глаз, орала через весь коридор, командуя парадом:
-Ку-у-у-да-а-а?
Бабки, высовываясь из палат, меняли свое направление на противоположное.
Утром сдавали смену в порядке бреда. Старшая сестра со стремянкой лазила под потолком - искала пыль, под обвисшими грудями бабок - обнаруживала прыщи, в журналах - лишние запятые. Мы доложили о ночном мини-ЧП. На пятиминутке заведующая вопила о нашей «безответственности», вопиющей «халатности» и беспросветной «профнепригодности». На её шее приплясывала синюшная венка. Старания были напрасны. После «ночи» в моём мутном сознании картинки проплывали медленно и мимо. Завотделением в силу своей скрытой кровожадности требовала диагноза посерьёзнее, чем поставленная дежурным врачом «гематома». Её бы удовлетворили «сотрясение мозга» или «перелом носа». Адекватные доводы местных врачей-терапевтов не устраивали. Через полчаса шокированная Крамаренко с еле заметным «фонарем» тряслась в нашей «буханке» по пути в первую горбольницу к нейрохирургу.
Я, как ответственное лицо, априори виновное во всём, что случалось на смене, сопровождала бабулю.
Когда мы вернулись, и я зашла в кабинет рапортовать о диагнозе, завотделением ликовала. Но недолго. Я сухо прочитала по бумажке: «Диагноз: ушиб переносицы. Лечение: гепариновая мазь по необходимости». Заведующую перекосило. Я ушла отсыпаться.
Все наши смены были похожи на ад, но были и отличия. Утро обещало быть весёлым - 13 бабок шли на клизмы. Заранее недовольные санитарка Татьяна и сестра Марина буквально бегом принимали смену и параллельно начинали «экзекуцию». Заведующая с оскорбленным обонянием, проходя мимо туалета, поразилась.
- Чем так пахнет?
Татьяна, бывшая учительница математики, спокойно отозвалась. - Говном, Ирина Николаевна.
Бабка Пойда, в обрывках сознания помнящая об актерском прошлом, с тревогой выскочила в коридор.
- Какой акт?
Все улыбались.
- Второй, - говорю.
Бабуля призадумалась. Только она собралась идти в палату, как обернулась и продолжила.
- А пьеса какая?
По пути в процедурку я крикнула:
- На дне. Горький.
Дневная сестра Наташа кисло улыбнулась и покосилась в сторону кабинета начальства. Мы продолжили работать…