Июль. Природа устала от жары и приняла усталый, вялый вид к вечеру. Солнечный закатный свет пробивался сквозь далёкие деревья, размазанные в голубой дымке, и волшебно освещал наш уголок. Можно забыть все неприятности, и тогда пейзаж затронет эмоции чего-то приятного и знакомого. Но с другой стороны, я, например, хорошо знаю, после такого затишья может возникнуть такой гром, как говорят, среди ясного неба, что... ну, не будем. Я беспокойный человек, и поэтому тревога всегда со мной.
Ни души. Только мы. Я, моя Мэри и красавец Глен, практикующий семейный психолог, любезно принявший наше приглашение.
Признаюсь, что я страшно ревнив. Это давно является занозой в нашем супружестве. Мою Мэри я ревную ко всем, и, конечно, к Глену тоже. Он красивый молодой брюнет, а Мэри — сексуальная блондинка, они бы идеально подошли друг к другу...
О, Боже! О чём я? Мы с Мэри решили, что нам нужна семейная консультация. А наш знакомый и сосед Модест порекомендовал Глена, как хорошего специалиста, семейного сексолога, ученика самого Фрейда. Признаюсь, всё, что сказал нам Глен, наверняка может быть нам полезно. Удивительно, что за такое короткое время он так хорошо понял наши отношения, мои мотивы и значимые инциденты моего детства. Позвольте, откуда?! Ах, да. У нас же была с ним консультация тет-а-тет. Я ему долго про себя рассказывал и отвечал на вопросы... Даже толком и не помню, что я ему рассказал. Хороший специалист, располагает к доверию... Но я не верю. Уж слишком красив, и я видел, что моя Мэри один раз покраснела после его комплимента и опрокинула розетку с малиновым вареньем на платье. Хотя, сказанное им было формальностью.
Потом Мэри играла на фортепиано нашу «Элегию» Рахманинова, а доктор стоял рядом почти напротив и на грани приличия зыркал восторженными глазами...Каково? Нет, за ними — глаз да глаз... За «ними» - да что же это я? Какое наваждение... тьфу. Ах, почему я потом не подсмотрел, как Мэри переодевает платье?!
Глен предложил поговорить с глазу на глаз и с Мэри, но завидя дьявольскую искру на моей физиономии, вежливо и с профессиональной ловкостью забрал предложение назад. Но я - не я, если б не увидел у Мэри сожаление по этому поводу. Она ни за что бы мне в этом не призналась... Я её страстно хочу, и перед сексом, в пикнтной прелюдии, я её буду изводить вопросом: хотела ли она Глена... Да, да. Именно так. А потом я её попрошу представить, как будто у них был секс и заставлю о нём рассказать в подробностях...
О, Господи! Мы сидим втроём в голубой нашей беседочке, увитой диким виноградом, и со своими страстями я выпал из беседы. Глен закончил разговор с Мэри, целует ей ручку. Чтобы совсем раскланяться, он протянул мне ладонь, которую я крепко пожал. Кисть была мягкая, как будто я жал пустую перчатку. «Аристократ», - подумал я. Мы вышли из беседки, чтобы проводить мистера Глена, нет, нашего дорогого Глена, до ворот усадьбы. Вороной уже четвёртый час разминал ноги и лениво пожёвывал сено под грубо сколоченным навесом, чтобы бодренько рысцой доставить бричку доктора назад в Москву.
Заметно стемнело. Мы с Мэри сели пить чай на кухне, чтобы поболтать о Глене, психоанализе Фрейда и о том, как это нас может касаться. Когда Машенька (она же Мэри) нагнулась, чтобы налить чай, я представил себя сзади задирающим подол. Нисколько не сомневаюсь, что Мэри бы покраснела, растерянно улыбаясь, ничуть не сопротивляясь моей воле... а там мой любимый чёрный чулочек и ворота в рай... Как мило. Я и она, мы вместе здесь и сейчас. И пусть в мире существуют глены и другие черти-обольстители, именно здесь и сейчас Я мужчина, а Она моя женщина.
- Дорогая, а что тебе говорил Глен в самом конце? Признаюсь, что я задумался и выпал из общения.
- Дорогой мой, давай с тобой согласимся, что никакого Глена не было. Фёдор Соломонович рассказывал, что могут быть люди, которых, на самом деле нет.
- Маша, я помню о чём говорил наш Фёдор Соломонович, но Глен был. Ты не можешь этого отрицать.
- Дорогой, выпей лекарство. Сон и явь может принимать причудливые формы. Мы же с тобой это проходили. То, что ты видишь сейчас — это реально. А то, что ты представляешь, как будто было недавно, казалось, пятнадцать минут назад, может случиться, что совсем того и не было.
Мне стало жутковато. Слуга Маркиз уже ушёл ночевать, и я попросил Машу зажечь свечи в доме. Дом залился красным, чего раньше, казалось бы, не случалось. Стало ещё страшнее.
- Хорошо! А что же тогда было пятнадцать, двадцать минут, час, два назад? Маша, объясни мне!
- Мой милый медведь, мы ворковали в беседке, пока ты глубоко не ушёл в себя. Мне бы надо было тебя вернуть, да Маркиз позвал к телефону. Анна Померанцевна звонила. Скучно ей. Пришлось час проболтать. А когда вернулась, с тобой случилось тоже самое, что и в гостях у Аполлона Григорьевича. А всё виной твоё богатое похотливое воображение и ревность несусветная.
Я задумался и загрустил. Нервная система подводила уже второй раз. Возраст? Почему я такой сексуально-озабоченный? Да ещё этот страх.
- Выходит, этот Глен — чёрт, - вздохнул я, и вдруг неожиданно увидел на щеках Мэри такой же румянец, когда тот отвешивал ей коварный комплимент. Упоминание Глена вызвало реакцию!
- Маша...
- Успокойся, дорогой. Я тебе сделаю то, что ты давно хочешь.
Она полулегла на мои колени, расстегнула ремень, освободила от пуговиц мои брюки, и перед самым интересным действием, спросила:
- Мой грубый медведь, какую сказку ты хочешь услышать от Машеньки?
Конечно, я обезумел. Началась старая игра, в которую я с ней никак не могу наиграться. Я заказал сказку про пятерых хулиганов и девочку Машеньку. А во втором акте, когда Машенька играла на моей дудочке сладкую песню, случилось невероятное. Лежа на диване напротив открытой двери я увидел в коридоре на пуфике платье, которое поменяла Мэри после инцидента с вареньем, где был Глен(, которого не было).
- Что с тобой, милый? - вовремя почувствовала флейтистка переключение моего внимания.
- Извини. Я сейчас.
Я встал, подтягивая брюки и пренебрегая застёгиванием пошагал к платью. Страшный женский крик пронзил наш дом. Я побелел от ужаса. По коридору метнулась тень, которая мне показалась знакомой. Глен! Я обернулся. Мэри была как раз такой, из-за чего я назвал её когда-то Мэри. И не просто Мэри, а кровавой Мэри. Губы распухли и испачкались то ли кровью, то ли помадой. Волосы стояли дыбом, а взгляд был одновременно и диким, и осмысленным; и страшным, и до дури сексуальным. Она застыла в позе, как волчица перед прыжком, наклонившись вперёд. Из разреза платья выпадала оголившуюся до соска грудь. А мой любимый чулок на левой ноге зиял дырами. Как пахнет секс, я сейчас, словно кобель прочувствовал. Сучка истекала соками, вызывая моё безумие. Ревность, преобразованная разом в желание убить и в животное влечение вложить в каждую её дырочку, складочку мою плоть, мои семена и слиться в один организм, парализовали мой разум. Я вырвал из расстёгнутых брюк ремень и ринулся укрощать мою голодную до е...ли суку… но дикие импульсы резко сменила жалость, благородство и, конечно, ревность рыцаря-неудачника… да к тому же она моя жена! Как странно, что я об этом часто забываю, подвергая сомнению своё же супружеское право...
«О, Боже мой! Боже мой! Моя девочка! Моя раненная, растерзанная девочка! Машенька моя родненькая, маленькая! Я спасу тебя! Кто? Кто тебя обидел? Кто?! Скажи! Я убью его! Я их убью! Надругались над тобой сволочи! Но я принимаю, принимаю тебя такой, как ты есть — надруганной, опозоренной и испачканной кровью и чужой спермой... Ты ангел! Ты ни в чём не виновата! Ты святая, а мужчины — похотливые свиньи с рогами. Ангел и свиньи с рогами! Святая, святая... Ах... а-а-а!!!», - я закричал в ужасе. На моих глазах жена превратилась в чудовище. Она спокойно и осознанно взирала на меня и мерзко улыбалась своим кровавым похотливым ртом. Окно освещала полная красная луна, и от этого Мэри казалась рыжей. Блудная девица из Апокалипсиса Иоанна возлегала передо мной, медленно раздвигая свои длинные ноги... я был бессилен. Она управляла мной, как хотела, как паук, высосавший последний мозг у своей жертвы... и я улетел... чтобы очнуться заново трезвым, но тревога и предчувствие чего-то ужасного меня не оставляли.
Постель была также взъерошена и пахла животным развратом. Мэри исчезла, а луна так и освещала этот жуткий спектакль моих страхов и сладострастий. Я вспомнил про тень. Они с Гленом где-то рядом. «Он есть! Глен существует!» - прорычал я и кинулся из спальни, захватив с собой медный тяжёлый подсвечник в расчёте использовать его, то ли, как оружие, то ли, как светильник.
Я рванул первую попавшуюся мне дверь. Большая зала утопала в опиумных курениях и запахах лаванды. Белокурые девы в венках, с распущенными волосами и в прозрачных светлых платьях водили хоровод вокруг здоровенного бородатого мужика, держащего перед собой маленькую тележку, на которой возлегало его разбухающее огромное мужское достоинство. Обольстительницы медленно сужали хоровод, постепенно разбрасывая с себя лямочки, накидочки, шарфики, заколочки, бретелечки, оставляя себя в одном прозрачном балахоне с распущенными волосами. Мужичье достоинство разбухало, а рожа его хозяина краснела и похотливо улыбалась. Когда хоровод сузился до малых размеров, мужик волосистыми ручищами начал смачно шлёпать прекрасных ведьм по ягодицам, гогоча басом. Ведьмочки высокими голосами зазывающе вскрикивали и краснели. Хоровод превратился в живую кучу. Самец в малине женских тел не стеснялся орудовать руками, оставляя неимоверно разбухшее достоинство нетронутым. Шлёпнув и крякнув в последний раз, он повелительно рыкнул и блудливые феи на носочках, как балерины, легко понеслись к длинной софе вдоль стены и стали плотненько рядком пристраиваться друг к дружке на карачках. Мужик хлопнул в ладоши, и они задрали свой последний намёк на одежду... Несомненно, это был сон, чудесный сон. Женщины смотрели на меня самыми прелестными своими таинствами. Жаль, что они предназначались для пользования не мне, а этому счастливчику мужлану… Но что тревожило меня? Не знаю, но какой-то дьявольский оттенок в этом всём есть...
«Твою ж мать!» - я вспомнил про Мэри с Гленом и побежал их искать, оставив здесь самое интересное. Я бежал, спотыкался, задыхался, падал и полз. «Мэри с Гленом! Они вместе! Я точно это знал. Я должен это знать! Я должен это видеть! Пусть они совокупляются, но я должен это разрешить сам. Пусть я буду причиной наслажденья Мэри. Я буду главным, и мы с Машенькой просто используем красивое тело Глена... но мне надо их найти. Без меня — это измена, это позор, это моя испепеляющая ревность! Найти срочно!» — лепетал я про себя, но страх меня переполнял. Я не мог это видеть, и не мог себе признаться, что это существует...
Я не мог передвигаться. Ноги залило свинцом. Знакомое с детства ощущение, когда во сне надо бежать, а ноги не повинуются.
«Это же сон», - пришла успокоительная мысль, но вдруг я услышал женские стоны в столовой. Огромными усилиями я пытался ползти по коридору, но тщетно. Какие-то два-три метра стали для меня непреодолимым препятствием. Стоны усиливались, переходя в крик. Стонала Мэри, сводя меня с ума. Кричала дикой страстью, от неимоверного удовольствия. Такого у нас с ней никогда не было. «Ну и сука! Убью! Обоих убью!»
Послышалась мужская речь. Мэри продолжала ритмично вскрикивать. Там был не один мужчина. Разговаривали двое, потом подключился третий. Они рассмеялись, а Мэри в это время кто-то смачно натягивал, извлекая из её женских недр сладострастные вздохи, выдохи и стоны. Я оставался прикован к полу в нескольких шагов от цели… наверное, моя призрачная надежда на всё хорошее зафиксировала меня здесь и не пускает… Страшно.
Вдруг вышел лысый мужчина, застёгивая штаны и пошло улыбаясь от полученных ощущений. Не замечая меня, он прошёл в уборную. Раздались звуки плескания водой, а Мэри уже совокуплялась с другим и часто дышала. Потом пост принял третий, наиболее прыткий. Его темперамент вызывал в столовой ожесточённые ритмичные стуки и скрипы мебели. В финале раздался пронзительный визг Мэри и тупое мычание очередного осчастливленного кобеля. Но и это не всё. Там нашёлся и следующий, а в коридор в обнимку общим полотенцем и с бокалами вина, вышли два, ещё не последних, героя.
«Это же та сказка про пятерых хулиганов, которая рассказала мне Мэри вечером перед минетом, - вдруг как молнией осенило меня, - выходит, это я сам всё создал! Конечно. Наверное, сны так и работают. Ты создаёшь иллюзию, а во сне она может реализоваться. Какой удивительный сон! Я обязательно расскажу Машеньке».
Я успокоился и получил возможность встать на ноги и идти. В столовой мою Машку драл раком уже пятый хулиган. Дело шло к концу. Он вывалил кучу слизи, обмазав её пухлую задницу и выгнутую спину и, скрючившись над ней, пустил слюни, от истомы отпуская её волосы из размякшего кулака.
- Буду следующим, - звонко заявил я.
Какой это был взгляд! Мэри смотрела на меня чарующе, с лаской. В глазах светилась женская мудрость жены, матери, сестры, подруги, любовницы... тысяч женских идентностей на траке человечества. Она была мне благодарна. Парадокс состоял в том, что, не успев попасть на главное, я пришёл вовремя. Я создал идею, а она сшила сюжет и его реализовала. Подобно создателям тысячи и одной ночи, подобно Шиве и Парватти... Кто из нас учитель, а кто ученик? Кто причина, а кто следствие? Мужчины самодовольны и глупы, думая, что сам природный механизм совокупления даёт самцу право считаться причиной. Очень поверхностное суждение. Искусство волшебницы Мэри заключалось в том, что в жизни она это постоянно опровергала, оставляя меня в дураках. Повинуясь, она, в то же время, заставляла меня делать так, как надобно ей; словно меня обыгрывала в поддавки…
Моя Мэри голая покорно стояла передо мной на коленях. Кроме её обворожительных длинных волос, мой взгляд не пропустил и искусно выбритого змейкой пушка на женском месте. Я никак не мог справиться с накатившей на меня волной эстетики и философии и нелепо стоял, как дурак, с подсвечником.
Но дураков время не ждёт. В коридоре раздался шум, женский смех колокольчиками и одинокий мужской бас. Шум приближался, и в дверь ворвалась шумная, пёстрая компания полураздетых дев и того бородатого самца, толкающего лакейскую тележку с его огромным членом. Девицы извивались вокруг него, подобно змеям и, облизываясь, завистливо поглядывали понятно, на что. Они где-то взяли корону из серебряной филиграни и водрузили на Мэри, после чего начали водить вокруг неё тот же хоровод. Непонятно, как я оказался где-то сбоку, но мужик с тележкой уже стоял напротив неё. Иногда, в его теле происходила разрядка. Возбуждаясь, он издавал страшный рёв и бил себя по ляжкам, зажигая и танцовщиц. Блудницы взяли Машу в оборот и уложили в кресло коленями вверх. По обеим сторонам проказницы раздвинули ей ноги. Женщины запели бодрую песню на крестьянский мотив про купца, товар и удалого иносказательного песца, освоившего очередную нору. Бородач, крякнув, покатил тележку в прицеле на открытые «ворота». Жрицы любви подхватили «песца», освободив тележку, и направили его в цель. Уткнувшись, мужик стал делать волнообразные движения, но «норка» для такого зверя была узка, не смотря на старания помощниц в открывании «ворот». Бородач кряхтел, но не сдавался. Машенька, закатив глаза кверху, руками помогала себе раздвигать «врата», чтобы стать нанизанной на здоровенный мужицкий штырь. Можно представить, как в разбухшую и растревоженную пятью хулиганами розу вталкивали безобразный, неотёсанный корень под общее одобрение…
Я выпал из этого праздника Вакха и очнулся, когда протрещал утренний петух. Всё было обыденным в нашей спальне с абрикосовыми обоями. Было светло, как днём, хотя, наверное, не было ещё и пяти. Машенька была в консервативном кремовом платье с сердобольным выражением заботы на личике и тщательно уложенными волосами. Ничто не напоминало тот ночной, безумный бордель, который последним отпечатался в моей памяти. «Странный, но интересный был сон, — подумал я и улыбнулся жене, — после таких снов кажется, что я намного больше знаю мою Машу, совсем почти всё про неё знаю, хоть этого наяву и не было». Пошлость сна давала своеобразное эмоциональное послевкусие. В нём были эстетика, ревность, сладострастие, похоть, предательство и творческий поиск. Но больше всего преобладал страх.
Я хотел задать жене вопрос типа «что происходит?», но не мог даже промычать. Она увидела тревогу и вопрос в моих глазах.
«Ты, дорогой, всё время спишь, что не получается поведать тебе самую правду. А именно то, что ты болен, и даже не способен сменить позу ни во сне, ни наяву…»
Я дёрнулся, и правда: над своим телом я был не властен. Кроме того, я обнаружил вокруг себя продольные стальные обручи, огибающие меня, создавая некий каркас саркофага. Также моя голова была крепко зафиксирована медными вогнутыми пластинами, влипшими вокруг ушей. От пластин исходили провода и присоединялись к лакированному ящичку с множеством разноцветных кнопок и двумя тумблерами. Всё эту обстановку, включая моё тело я видел откуда-то со стороны и сверху. Видя моё удивление, она пояснила.
- Во сне твоё тело часто выгибалось дугой. Даже ремни не помогли. И мы решили тебя ограничить железными скобами. У тебя редкая форма сонного паралича. Не помню, как называется…
- Гипнагогия, — неожиданно за моей головой раздался мужской голос. Мэри вздрогнула и покраснела. Это был Глен!!! Да, тот Глен, которого не было, и жена меня в этом убеждала! Все якорные точки, которые ещё держали меня в этом социуме, рушились. Всё, в чём я был убеждён, или в чём хотел быть убеждённым, оказалось ложью.
- Я… я хочу тебе сказать, что с недавнего времени я уже не смогла быть твоей женой. Пойми, что мне нужна была помощь, чтобы ты не умер или не сошёл с ума. Глен помог нам, и, конечно, мы тебя не бросим...
«Вот гад. Я так и думал, что этот тип её уведёт. Интересно, что я спокоен. И куда делась моя ревность? А где моё сладострастие. Я рационален, как отшельник», — ровно текли мои мысли.
Мэри стыдливо сбежала, а играть драму вышел Мефистофель, столичный психиатр Глен. Оставшись со мной наедине, он снял обручи, расположил сверху подключённый к моей голове прибор, и упёршись в мою грудь локтями, придал своей физиономии фривольно-пижонский вид светского волокиты-философа, а ля Печорин. Сверху я насквозь видел этого коварного альфонса. Настроив прибор, он посмотрел в мои глаза. Он спокойно говорил для меня и следил за стрелкой на шкале, убеждаясь, что я понимаю его речь. Да, я действительно всё слышал. Его расчёты были верными. Монолог это, или диалог — скорее, второе. По прибору он видел направление моих мыслей, и строил разговор, уже исходя из этого. По ходу речи, он для меня превращался во всё более грозную и страшную фигуру. Черты лица стали резче, прорезались глубокие морщины, глаза покраснели, а на лбу выступали капли кровавого пота.
«Я вижу, что ты всё понимаешь, и сейчас ты невероятно умён и проницателен, освободившись от ревности и похотливых страстей. Чего мне это только не стоило. Какие только я программы не прорабатывал. Незрелые идеи старины Фрейда — детские забавы, по сравнению с моими методами и инструментами. Я работал с электричеством, магнетизмом и наркотиками. Я практиковал гипноз, в том числе, и наркоболевой. Я изучил всё содержимое под черепной коробкой не только мужчин и женщин, но и собак, кошек, обезьян. Меня посылали в Индию, Туркестан, Тибет и Манджурию в начале своего пути, чтобы найти ключ к человеку. Я вижу, ты хочешь спросить, кто посылал? Сейчас уже не секрет. Хоть ты и достиг состояния непредвзятого созерцания, но заплатил своим телом, с которым тебе пришлось расстаться, если бы мой эксперимент не удался. Поэтому, стоит быть ко мне более лояльным, чего я не наблюдаю в стрелке прибора. Я масон и принадлежу к тайной ложе Петербурга. Как принадлежат известные тебе Фёдор Соломонович и Аполлон Григорьевич. Признавая мои заслуги в психиатрии, мне поручили одну частную задачу от Генерального плана по созданию глобального контроля: пойти дальше старика Сигизмунда и победить человеческую ревность, как разрушительную и неуправляемую человеческую стихию. Первые три пациента — блины комом. Неудачный выбор рудиментов. Но с вами мне всё удалось, и я нашёл формулу ревности. Представляете! Оказывается, ревнивого человека нужно поднять до эстетики, до красоты. А эстетика достигается в гармоническом смешении прекрасного с безобразным. Вот суть этой формулы, растворяющей ревность. Детали уже тщательно проработаны. Вы с Мэри великолепны. Также удача была в том, что ты болен такой психической болезнью, позволяющей все идеи реализовывать в твоей голове. Это моё открытие! Психиатрические эксперименты можно проводить ментально, в состоянии сонного паралича. Конечно, сейчас у тебя в мозгах полный винегрет, но я тебя восстановлю. С научной точки зрения, нет никакой разницы, что происходило с тобой в прошлом. Давай будем считать, что ты на Мэри никогда не был женат, и я закреплю этот постулат у тебя на подкорке мозга. Там приживутся любые данные. Главное, чтобы они не противоречили друг другу, и человек будет душевно здоров...»
К концу я уже перестал ощущать глобальный масштаб злодея, и он для меня превратился в мелкого, самовлюблённого, тщеславного чёртика, которого более могущественные тёмные, неведомые фигуры сожрут и не подавятся…
* * *
Ноябрь. Петербург. Я бреду по Большой Конюшенной. Чёрная Мойка. Листва превратилась в серую жижу. Я не знаю — кто я. В памяти моей всё сохранилось, но я не знаю, что из этого было, а что нет. Наверное, прав был этот реальный, а может, и нереальный чёрт Глен, который сказал, что нет никакого смысла в лжи и правде, в реальности и воображении, если речь идёт о прошлом. Жаль, что я не был женат. Я всегда мечтал о такой женщине, как Мэри и даже представлял её моей женой, но сейчас это уже не имеет никакого значения. У меня нет ни ревности, ни злости, ни жалости, ни любопытства. Я идеальный человек для Генерального плана масонов, совершенно для них неопасен, и готов воспринимать всё, что угодно без противления.
Около очередного моста, согнувшись, стоял жалкий, мокрый человек в лохмотьях и безумно бил колотушкой в большой намокший, дырявый барабан. Без особого удивления я узнал Глена. Я заглянул ему под шляпу. Пустые серые глаза свихнувшегося психиатра меня узнали. Ему было всё равно и мне тоже. Я пошёл дальше, но через несколько шагов мне в спину донеслось: «Михаил Львович, это были вы? А я думал, что вас не существует...»
Автор: Eddy Krok
Источник: https://litclubbs.ru/writers/6706-gipnagogija.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
#триллер #наслаждения #трясина
