Возможно, для многих будет удивительно узнать, что у Пушкина, в принципе, были крепостные крестьяне. Как-то образ поэта не сочетается со всеми теми стереотипами и атрибутами, характерными для помещиков.
Дело в том, что эту тему – крепостничества – всегда старались замалчивать, говоря об Александре Сергеевиче. Пушкина старались представить человеком с прогрессивными взглядами, может быть, даже революционером, для которого крепостное право было пережитком прошлого.
Однако ж бытие в значительной степени определяет сознание. Пушкин родился в семье помещика в стране, где крепостное право считалось вещью обычной и полезной.
Я не хочу сказать, что Александр Сергеевич был лицемером, который заявлял одно, а делал другое. А заявлял ли? Делал ли? С этими вопросами нужно разобраться.
«Революционные» стихи
В 1819 году Александр Сергеевич написал стихотворение «Деревня», в котором выразил свое негативное отношение к крепостному праву, а также надежды на то, что в скором времени это рабство отменят.
Можно говорить, что Пушкин был своего рода пророком. Сам он не дожил до отмены крепостного права. Но предсказал – этого не отнять.
С другой стороны, сам Александр Сергеевич ничего толком и не сделал, чтобы крестьяне стали свободными. Хотя у него для этого были возможности. Я имею в виду, что Александр Сергеевич мог бы выдать вольные своим мужикам – находившимся у него в подчинении.
Когда Александр Первый ознакомился с «Деревней» Пушкина, то он не применил никаких жестких мер к поэту. Наоборот, император поблагодарил тезку за позицию.
Вероятно, что такая реакция была вызвана следующим: Пушкин в своем стихотворении прямо указал на то, каким единственно-правильным образом может быть отменено крепостное право. Поэт говорил о воле царя. То есть Александр Сергеевич не призывал к революции, смене власти и тому подобному. Он прямо указал, что освободить крестьян может только император.
У Александра Первого на это духу не хватило. Возможно, царь задумывался над вопросом, раз обратил внимание на стихи Пушкина. Но никаких решительных действий со стороны императора не было.
А что же сам Пушкин?
Слово и дело
Очевидно, что слова и дела у поэта расходились друг с другом. Но, как я указала в начале статьи, проблема была не в том, что Пушкин лицемерил. Он, как мне представляется, искренне хотел освобождения крепостных. Однако ничего в этом направлении сделать не мог. Заявил о своей позиции в стихах – уже хорошо.
А раз ситуацию поменять не получилось, Александр Сергеевич решил пользоваться теми благами, которые ему достались судьбой.
В частности, юный Пушкин с 14 лет стал вступать в связи с крепостными девками. Насколько всё было взаимно – вопрос. Скорее всего, имел место некоторый элемент принуждения.
Известно, что увлекся однажды Александр Сергеевич крепостной актрисой Натальей Овошниковой. И не только эта представительница прекрасного пола была в фаворитках у поэта.
Остальные крепостные
Тут нужно понять, что Саша Пушкин был сыном помещика. А это значит, что крестьянами распоряжался отец – Сергей Львович, который владел 1200 душами. Живых.
Александр Сергеевич получил крестьян только перед свадьбой. Ему отец подарил 200 душ. И что же сделал младший Пушкин?
Александр Сергеевич заложил своих крепостных, о чем сообщал другу Петру Плетневу в 1831 году.
Из письма следует, что Пушкин передал в залог 200 душ, за которые выручил 38 тыс. рублей. Неплохая сумма. Только вот распорядился ею Пушкин, на мой взгляд, бездарно:
· 11 тыс. отдал теще, чтобы у невесты было приданое;
· 17 тыс. оставил на год счастливой семейной жизни – это еще ладно, нужное дело;
· 10 тыс. отдал другу Павлу Нащокину, который проигрался в пух и прах.
В среднем, за каждого крестьянина удалось получить 190 рублей. Если Нащокину Пушкин отдал 10 тыс., то, получается, что поэт зря заложил: 10000/190=52 человека.
Впрочем, Плетневу Александр Сергеевич пишет: «Дело верное». Возможно, что поэт был уверен: Нащокин быстро и в полной мере вернет долг. И тем не менее можно было товарища не выручать.
Возможно, что Александр Сергеевич Пушкин, выживи он после дуэли с Дантесом, все же пересмотрел бы свою позицию, касающуюся крепостных. Стал бы не только говорить о необходимости их освобождения. Но поэт ушел в возрасте 37 лет. Он был еще слишком молод для таких серьезных решений.