В школьные годы была у меня любимая учительница. Вообще, мне везло на учителей – есть кого вспомнить. Даже сейчас, по прошествии стольких лет. Но эта была особенная.
Она пришла к нам в 9 классе на замену уволившейся литераторши, с которой, кстати, у меня был полный неконтакт. Так получилось, что в первый день третьей четверти меня в школе не было. На уроке литературы директор представил новую учительницу. Молодая – чуть старше нас. Начала она знакомство с классом тем, что попросила всех заполнить небольшую анкету: любишь ли книжки читать, если любишь, то какие, и тому подобное. Мой товарищ, с которым мы занимали на двоих первую и вторую парты ряда у двери (чтобы первыми с уроков выскакивать), успел анкету заполнить и за себя, и за того парня – за меня, то есть. Естественно, за меня понаписал всякой фигни, типа: «Моя любимая книжка – «Волк и семеро козлов», потому что нравится выведенная в ней мораль, что горбатого могила исправит». Назавтра я пришел в школу, и на уроке Людмила Александровна зачитала «мою» анкету. Конечно, ей не составило труда вычислить настоящего автора произведения, и читку вслух она обставила так, что всем было весело и никому не обидно. Никаких оргвыводов из мини-происшествия не последовало, что говорило в пользу нормальности новой училки – другие, обязательно бы устроили хоть маленький, но разнос.
За полтора года с нами она как-то сумела подсадить на чтение даже тех, кто после букваря ничего не читал в принципе. И, самое главное, эти новые любители чтения стали писать пространные сочинения с рассуждениями «от себя» - не по учебникам.
Она не стеснялась рассказывать о себе, если мы спрашивали. Так мы узнали, что окончила она филфак МГУ и поступила в аспирантуру, но через год тот же филфак окончил ее муж, которого в аспирантуру не взяли. Он завербовался в ГСВГ и Людмила, бросив аспирантуру, поехала с мужем. Так она и появилась в нашем классе, а супруг ее – в параллельном. Так себе был мужичок, кстати.
В аспирантуре МГУ ее руководителем была пожилая женщина – профессор, специализировавшаяся на нецензурной лексике. Для нас тогда стало откровением, что, оказывается, есть ученые, которые изучают мат. Эта женщина (не вспомнить уже фамилии), по словам Людмилы, в молодости – совсем еще девчонкой – служила у Шаляпина. Однажды на даче у певца собралась теплая компания. Сидели, выпивали, болтали. Кто-то обратил внимание на горничную, стоявшую у стола в ожидании освобождающейся посуды: «Девочка, ты бы не торчала здесь, а то пьяные взрослые дяди такие слова в разговоре употребляют, что лучше бы тебе и не знать!» Она в ответ: «Подумаешь! Я поболе вашего таких слов знаю». В общем, вышло так, что мужики поддались «на слабо» и устроили соревнование: кто изощрённее матюгнется. Девочка победила с большим отрывом, и участвовавший в мероприятии профессор-филолог убедил Шаляпина уволить горничную, чтобы она поехала учиться.
Тот наш разговор в классе о матах закончился получением задания по внеклассному чтению: прочитать рассказ Леонида Соболева «Индивидуальный подход». Сегодня я про него вспомнил, отыскал в интернете и с большим удовольствием перечитал. Пересказывать не собираюсь – зачем ломать кайф тем, кто решит его найти и прочитать?!
Сейчас я работаю в молодом коллективе. Средний возраст – до 30 лет. Хорошие ребята, мне приятно среди них. Иногда, правда, возникает чувство дискомфорта из-за разницы в воспитании. Мы все сидим в огромном зале, отдельные кабинеты есть только у директора и замов. В соседнем со мной ряду разместили пиарщиков, которые как, наверное, и должно быть в их профессии, постоянно громко обсуждают между собой свои рабочие дела. Само по себе это не очень хорошо. Нам – аналитикам, например, это мешает сосредоточиться и медитировать над своими числами. Хуже то, что в этой группе громких пиар-девочек, руководимых одним пиар-мальчиком, принято разговаривать на мате. Часто через весь «аэродром» несется «ять» и прочее. Мы, кстати, – госучреждение.
Года полтора назад уже была такая ситуация. Другой такой же отдел (альфа-мальчик – руководитель и пяток девочек в подчинении), и также на весь зал про чью-то маму и половые органы. Я тогда не выдержал и подошел к начальнику отдела, излучавшему в эфир матюги. Посоветовал ему следить за лексиконом. В ответ получил кучу агрессивных выпадов (ну как же – я перед его девочками так его унизил!). Но маты прекратились. Потом, через пару месяцев, весь их отдел сократили в рамках переформатирования деятельности организации. Теперь вот – опять.
Было время, когда я работал директором компании. Проецирую на себя: если бы такое произошло, то что бы я сделал? Скорее всего, вызвал бы начальника отдела и сказал бы: «У тебя есть три попытки. Первая уже прошла. Результат – этот разговор. Второе матерное слово из расположения твоего отдела, и весь отдел – без премии. Третья попытка – ищи себе новую работу». Как-то так.
Что сейчас? Если честно, я даже не знаю, как этих всех громких людей зовут, включая их начальника. У нас - большая текучка, плюс последние два года прошли наполовину на удаленке. Да и не хочется мне – пенсионеру – высовываться лишний раз. Мне хорошо во всем остальном, можно бы и потерпеть. С такими мыслями прожил неделю-другую, но, каждый раз, услышав это, испытывал ощущение, которое описал бы словами: «Какого хрена!» Да, я сам умею материться, и в компании, за кружкой пива или стаканчиком водки, не постесняюсь выразить чувства или рассказать анекдотец с использованием ненорматива. Если знаю, что остальные члены компании к этому отнесутся нормально.
Неделю назад пару дней все пиарщики были на мероприятии. Тишина в зале! Услышал в этой тишине разговор сидящих рядом моих сотрудниц, типа: «Какая благодать!» Но вот мероприятие закончилось и - снова.
Написал письмо в кадры с просьбой сделать рассылку по всем с напоминанием о существовании в нашей организации кодекса корпоративной этики. В ответ: «А кто это, назовите фамилии». Я отвечаю: «Не важно кто, есть такие факты, просто напомните всем. Они – хорошие люди все, просто не догадываются, что это – неправильно».
Вышла рассылка. Через час примерно возвращается откуда-то начальник пиар-отдела. Стоит, разговаривает с девочкой, которая с ним до сих пор «соревновалась» в количестве обсценных слов, произнесенных в единицу времени. Проскользнуло у него «ять», и девочка: «Ты что, не читал?» Он: «Да, блин! Теперь же нельзя! Как жить-то?»
Вот сижу, и думаю… а может, не надо было? Пусть себе живут как считают нужным. Или, все-таки…