Обычный серый столб, так часто служащий для нас символом унылой прямолинейности, стоял на пересечении улицы и площади, в городке, который не представлял до поры особенного интереса. Именно этот столб по природе своей был умен и сообразителен и потому во времена спокойствия и мира много размышлял о своей столбовой будущности.
В последние времена многие говорили о карьере фотомоделей и королей подиума.
Их показывали по телевизору, который нашему герою иногда удавалось увидеть в окнах близлежащих домов, их фотографии мелькали все в новом блеске на обложках глянцевых журналов, а их-то он видел, пожалуй, даже в избытке. Поскольку совсем рядом с ним располагался киоск, где старенький то ли армянин, то ли еврей, который год торговал печатью.
При этом печать менялась регулярно, а продавец как будто и не подвластен был времени совсем.
Столб иногда думал о том, чтобы вот так же, в один прекрасный день, заполнить собой все телеэкраны и обложки, чтобы о нем говорили и перечисляли на его счет баснословные гонорары (о них он тоже откуда-то знал, впрочем, я писал уже, что столб этот от природы был весьма сообразителен).
- Тем более, рост у меня для этого весьма подходящий, – приводил единственный убедительный аргумент, для воплощения своей мечты, столб.
- А ума то, возможно, для этого особенного и не надо, – продолжал он свои честолюбивые мысли.
Однако столбу не везло, да и одевался-то он весьма непритязательно. Какие-то объявления, об обмене или продаже квартир, автомобилей, иногда еще каких-то непрестижных хозяйственных мелочей, которые столб особенно не любил.
Но поделать с этим ничего не мог.
А поскольку место его стояния само по себе было местом весьма оживленным и модным, то наклеенные на нем объявления останавливались почитать многие. И столб наш продолжал мечтать, что вот так когда-нибудь в один прекрасный день он станет героем и основным дилером в какой-то суперсделке века, принесет миллионно-миллиардные барыши в рублях, долларах, фунтах и крюгеррандах, и отправится в офис какой-то осчастливленной им фирмы, и будет поучать молодежь, только что начинающую свою деловую карьеру.
И опять же получать на свои счета (может быть, даже в Швейцарии.
О ценности именно швейцарских счетов он тоже откуда-то знал) крупные гонорары, а почетную старость проведет где-то в музее бизнеса в Давосе, как образец удачливости и чистоты помыслов в бизнесе, а может быть, он станет героем шпионского боевика, и какой-нибудь агент, или даже резидент, оставит на его серой грани полоску, черточку, или еще какой-то знак.
И повинуясь тайной магии этого знака, по планете замаршируют полки и дивизии, отдадут швартовы и уйдут в темную неизвестность океана титановые рыбы стратегических и атомных при этом подводных лодок, а в небо взмоют бесчисленные эскадрильи бомбардировщиков, перехватчиков, истребителей и прочей военной авиатехники.
Возможно, даже с вертикальным взлетом.
Это для нашего столба было особенно интересно и занятно, поскольку он много слышал об этом феномене, но никогда не видел (я, кстати, тоже не видел). Такое развитие шпионской карьеры в воображении нашего столба всегда заканчивалось шумной писательской карьерой и изданием как минимум двух десятков бестселлеров (за примером тут он так же долго не ходил, уж больно много разведчиков и шпионов, перебиваются ныне этим промыслом).
Впрочем, и этим мечты нашего знакомца, еще при мирной жизни не ограничивались. Но мы не рискнем, пожалуй, перечислять все то, что приходило в бетонную голову столба, а ограничимся вышеприведенным диапазоном.
Но в один, и далеко не прекрасный, день в городок, о котором раньше поминали не часто, пришла война, хоть и объявленная маленькой и внутренней, но весьма при этом настоящая. И это сразу же сказалось на нашем друге. Он не любил расклеенные на его серых гранях объявления, считал их недостаточно модными и значительными, но сейчас, вспоминая их, гордился ими, пожалуй, так же, как только модница может гордиться каким-то совершенно невообразимо редким и дорогим нарядом.
То же, что составляло его прикид сейчас, напоминало скорее лохмотья бомжа. Да и останавливаться для того чтобы прочитать их, уже никому не хотелось. Объявления все были на удивление одинаковы.
Люди хотели уехать отсюда куда угодно, но кому же захочется менять свою жилплощадь в спокойном уголке чего угодно на лучшую, но находящуюся прямо в центре того, что у военных принято называть театром военных действий.
Наш же столб, ранее окруженный общественным вниманием и любовью, потерял все это напрочь. Ну а сделки, которые сейчас могли быть провернуты с его помощью (продажа там партии оружия или чего-то похожего) могли кончиться не взлетом деловой карьеры, а мгновенным уничтожением, путем подрыва гранатой или прямого попадания бетонобойного снаряда. И это не шутка, и не преувеличение, за такие дела здесь и сейчас могли не пощадить даже и столб.
И столб об этом догадывался и уже опасался подходящих к нему в сумерки темных личностей, которые могли оказаться оружейными или наркотическими коммерсантами, а то и шпионами общение с которыми влекло за собой массу неприятностей.
Столб приуныл.
Ведь его мечты, связанные с мирной жизнью, уходили куда-то далеко.
Телевизора в окнах соседних домов он не видел уже очень давно, как собственно, не видел и самих окон, лихо снесенных то ли авиабомбой с самолета без вертикального взлета, то ли вообще банальнейшей установкой «град».
Да и вечный источник печатных новостей куда-то исчез.
Допекли, видимо, а может быть, дела поважнее появились.
Столб грустил, а стороны конфликта не собирались закругляться ни в коем случае, пока не добьются от противной стороны значительных уступок и кардинальных компромиссов. И вот об этих уступках и компромиссах они говорили друг с другом очень много.
Настолько много, что имеющихся линий связи стало не хватать, и наш столб получил на свои белые и уже несколько испорченные взрывами и непогодой изоляторы (как человек неприятностей на свою седую голову) новый кабель связи.
Эта временная телефонная линия была, видимо, очень важной и оживленной. Поэтому столб наш воспрял, узнал много нового, получил основу для дальнейших своих мечтаний, а о своем отрезке телефонного кабеля стал заботиться прямо-таки с отеческим чувством, и всегда-то у него все было в порядке.
Его начали приводить и ставить в пример другим, а столб, по привычке, снова задумался и размечтался. Но на этот раз о военной карьере. Это стало ему близко, и как казалось, весьма доступно.
Мысленно он уже примерял офицерские погоны (а почему бы и нет? Тем более, что офицеров вообще достаточно часто сравнивают со столбами), переезжал из округа в округ и из страны в страну с инспекциями и наставлениями, специальной охраной, покраской травы и прочими и прочими причиндалами военного карнавала.
Столб даже интересовался необходимой выслугой для получения генеральских лампасов, а может быть, и маршальского жезла. А глядишь, и добился бы своего.
Но на войне ситуация меняется каждую секунду, – говаривал когда-то большой любитель этого дела (повоевать и поговорить) Наполеон Бонапарт. Так и с нашим столбом, пребывавшем в военно-победной эйфории, произошел афронт (как, впрочем, и с ранее процитированным историческим героем).
Очередные переговоры о кардинальных уступках и компромиссах, то затухая, то распаляясь, зашли в тупик. Случилось это не впервой, было привычно и никого, по большому счету, не удивило.
Но неудачи все же принято на кого-то списывать и кого-то в них обвинять.
На этот раз виновницей единогласно порешили объявить связь и неполадки в ее организации. А для этого, не мудрствуя лукаво, просто подорвали несколько опор проводного кабеля.
В числе же этих среднестатистических опор, как вы уже наверное догадались, оказался и наш столб.
Все это – и обрыв связи, и взрывы сами по себе в центре города вызвали серьезный переполох (во всяком случае, он таковым представлялся).
Все смешалось в штабах армии и ротных канцеляриях.
Забегали и заволновались военные и штатские, а на площадь медленно и внушительно потянулись танки, БМП и еще Бог весть какая бронетехника.
Все вокруг оцепили и осветили прожекторами. Но ничего кроме искореженных остатков столба – погнутой и порванной арматуры с ошметками бетона – не обнаружили. А что, собственно, они и могли там обнаружить? Но для порядка засняли все это на видеокамеру. Ведь надо как-то объяснить и наверху очередной срыв мирных переговоров.
В эту-то видео хронику попала и моя скромная персона. И поскольку это был единственный мой теле опыт на войне, я позаботился раздобыть для себя ее копию, которую и разместил в своем походном скарбе, а потом и домой привез.
Вообще-то видеомагнитофон уже давно не привлекает моего особенного внимания. Но тут сынишка попросил поставить ему кассету с каким-то мультфильмом, который он хотел освежить в памяти перед очередным туром нашей с ним работы над книгой.
Ну что же, для дела можно потерпеть и видеомагнитофон.
И я, несколько путаясь в расположении расставленных женой в порядке, ведомом только ей, видеокассет, нашел одну похожую на нужную нам, вставил ее в щель и нажал кнопку ПЛЕЙ.
Мультфильма на этой кассете не было, но на мгновение мне показалось, что я вернулся туда, на потревоженную взрывами площадь охваченного войной городка. Звук и изображение были весьма качественны, а то, что было изображено в кадре, представлялось, как и было, истинным и достоверным. Смотреть мне на это не хотелось, и я потянулся к пульту дистанционного управления, чтобы сделать обратную перемотку и попробовать найти все же кассету с нужным нам мультиком, но сынишка сказал:
- Папа, давай посмотрим, ведь интересно.
И я оставил пресловутую запись, а через мгновение уже и сам заинтересованно уставился в воспроизведение хроники недавнего прошлого. Все представлялось теперь уже несколько по-иному.
Я сам в камуфляже и с автоматом в руках, мои друзья и знакомые, которых я тут же не преминул назвать по именам и, таковым образом, познакомить с ними моего сынишку. И грохот танков, и общая обстановка тревожного и ажиотажа.
Все производило серьезное впечатление.
Но особенно на сей раз эффектно и по-философски предстали передо мной и моим сыном обломки столба, который именно в этот момент и стал нашим героем.
Его искореженные останки на самом деле напоминали очертаниями, какое-то странное доисторическое животное, возможно динозавра, в которых мой сын особенно сведущ.
Из головной же части, где коротили еще не оборванные провода, вылетали время от времени снопы искр, как бы знаменуя конец не оконченных опять мирных переговоров, и своим символическим предсмертным салютом призывая их продолжение и окончание.
Для нас же это предстало в виде этакого огнедышащего динозавра, который не мог не попасть к нам в Непридуманный Мир.
Да и с именем для него долго возиться и размышлять не пришлось. Мы назвали его Злыбнем.
И он стал еще одним непридуманным героем непридуманной войны, а потом и сам рассказал нам немало своих историй, о которых вы узнаете, наверняка, но несколько позже.
Мы же вступили с ним в переписку, а также нашли поблизости множество его собратьев (мало ли на наших улицах подобной покореженности) и теперь, когда нам предстает во время наших прогулок нечто подобное, то не вызывает законного возмущения бездеятельностью городских властей, допускающих захламление города, а вызывает добрые воспоминания о далеком, и верном друге.