В доме на углу улиц Запорожской и Госпитальной, на Молдаванке в Одессе, куда меня - восьмилетнего пацана, отец посылал за папиросами "Сальве" в пункт заправки сифонов, и до революции была лавка. И в ней тоже торговали табаком. Конечно, выбор товара здесь, на Молдаванке был не в пример оному в богатых магазинах в центре города, но тоже имелись папиросы и от Попова, и от Асвдадурова, и от Куфуди. И гильзы для папирос от Конельского, и курительная бумага от Френкеля, одним словом, местные жители были не обижены ни качеством, ни ассортиментом. На полках лежали даже коробки с диковинными сигарами, привлекая своим нарядной упаковкой, и в то же время отпугивая иноземным непривычным видом, как и наверняка недоступной ценой. Впрочем, не для всех.
На Запорожской публика бывала разная. До 1904-го года эта улица называлась Глухой и славилась своими пикантными заведениями, где приличные господа могли приятно провести время в обществе прелестных женщин, не склонных отказывать джентльмену в его прихотях. Особым шиком у любителей плотских утех считалось появление в салоне мадам Фельдман. К её заведению частенько подкатывали пролётки с франтоватыми щёголями, охочими до изошрённой дамской ласки. Да уж, Одесса всегда знала толк в чувственных наслаждениях... Домов терпимости на Запорожской было два, но они не конкурировали, ввиду разного социального статуса их клиентов. Не был обижен и простой люд, естественные потребности которого на этой же развесёлой улице удовлетворяли многочисленные надомницы. А уж отыскать злачную комнатку с покладистой девахой и вовсе не составляло сложности. Во-первых, весь околоток знал своих тружениц интимной сферы услуг, а во-вторых окно, завешенное белой простыней, свидетельствовало о незанятости мамзель в данный момент времени. Ну, вроде того: "...Барыня уже легли и просють..."
И вот одно из этих заведений с "нестрогими особами" и сыграло злую шутку с одним из руководителей большевистского подполья товарищем Сергеем, который дивным апрельским вечером 1919-го года шёл на конспиративную квартиру. Благоухала сирень в палисадниках, от аромата которой в голове случается смятение, ветерок сквозил по дворам запахами степи и моря, а над крышами Молдаванки, покрытыми черепицей-татаркой, висела полная и налитая, как грудь пышнотелой красотки, луна. Такая же притягательно белая и до умопомрачения бесстыдно соблазнительная. В городе, оккупированном австро-германскими войсками, было неспокойно и потому у товарища Сергея в боковом кармане английского тренчкота лежал Парабеллум. Одетого изысканно, с тщательностью опытного конспиратора, его легко можно было принять то ли за состоятельного члена торгового товарищества средней руки, то ли за владельца доходного дома. Что, собственно говоря, и произошло именно возле салона мадам Фельдман. Там как раз в то же самое время оказались люди Кривого Хаима - Сенька Фукс и Борух Червонец, выходившие из борделя размякшие и полные неги от утех, доставленных им умелыми барышнями. А тут на их босяцкую удачу шикарно разодетый посетитель. Ну или, какой им тогда показалась цель его присутствия здесь на Запорожской...
- Фраер! - отреагировал мгновенно Сенька, - и похоже, нафаршированный.
Фигура опрятного и наверняка не бедного мужчины, направляющегося в их сторону, одному и второму виделась лёгкой добычей. И наверняка с деньгами. Иначе чего бы ему здесь ошиваться у дверей заведения?
- Буржуй. Попарить кочан идёт, - осклабился Червонец, уже ощупывая за пазухой свой Наган, с которым никогда не расставался. Ограбление случилось спонтанное, но произошло чётко по отработанному порядку - поравнялись с жертвой и Червонец приставил револьвер к его голове. И даже взвёл курок, чтобы звук его щелчка добавил убедительности по поводу их намерений. Ловкости бандитам было не занимать - справились в момент, да так, что товарищу Сергею свой Парабеллум выхватить и начать стрелять по обидчикам, ну никак не представлялось возможным.
- О, шпалЕр, - удивился Сенька, вывернув карманы господина, уже не сомневавшегося в сути происходящего. Карманных часов тот тоже лишился, но слава богу, не раздели. А через несколько дней на явке, которой служила та самая лавка с табаком, состоялась встреча товарища Сергея с покупателем сигар, появившегося там в офицерской форме. Он, правда, явно не походил на выпускника Пажеского корпуса, но офицерский френч с погонами ладно сидел на его коренастой фигуре. И этим человеком был не кто-нибудь, а сам Мишка-Япончик, нуждавшийся в контакте с большевиками. Тому уже подсказывало его чутьё, что красные вот-вот вернутся в город и с ними придётся либо конфликтовать, либо заслужить к себе их лояльность. В Одессе из двух несчастий не выбирают меньшее, а видят в обоих шанс извлечь выгоду из каждого...
- И шо, вот прямо так Наган и ткнули в затылок? - сокрушался он, выслушав историю для Молдаванки вполне обыденную, но очень полезную лично для него в складывающейся в скором будущем ситуации.
- Это ж форменное безобразие сделать человеку таких неприятностей и не поиметь интерес, чтобы спросить у него простых вещей. Хто он и зачем ему гулять рядом, а не зайти внутрь к мамаше Фельдман для полного удовольствия? Ай-ай-ай, - Япончик продолжал сочувствовать тихим вкрадчивым голосом, но глаза у того оставались бесстрастными.
- Что и говорить? Бог дал этим людям уши, но вместо того, чтобы хотя бы на праздник послушать что скажет раввин в синагоге, они ими слышат только сладостные стоны девочек, которые в том заведении им делают свой праздник в их еврейской душе. Не храните до них зла, мосье...- замялся Мишка, не зная настоящего имени своего собеседника. Но за адрес, где того отыскать, полюбопытствовал.
- Хочу вам послать коробку сигар, - уклончиво ответил он на вопрос о причине своего любопытства. И ведь не обманул - прислал таки с посыльным на третий день. В сигарном ящике лежали часы и Парабеллум товарища Сергея, с которым Мишку-Япончика, как тот и ожидал, жизнь опять свела уже очень скоро...
