Кто-то из классиков сказал, что у каждого ребёнка должна быть своя Арина Родионовна. У меня была... Своя!
Это была не просто Арина Родионовна, это была няня , аж о трёх головах! Первую из них звали Алёна Фроловна, вторую Акулина Ивановна, а третью звали, пардоньте Аркаша Северный...
В 1976 году, ей было глубоко за восемьдесят. Маленькая, морщинистая, сгорбленная, всегда в черном, с тоненьким, по старушечьи скрипящим голоском. Она жила в семье со своей дочерью и двумя уже великовозрастными внучками. На какое то время эта семья стала и моей.
Причин отдать меня на воспитание было много, но основная это нежелание посещать ясли. Данная богодельня, ещё на стадии пути до неё, вызывала жуткое отторжение, как бы сейчас сказали "душа не лежала" А уже при первом знакомстве с персоналом и постоянным контингентом, когда были покусаны все, кто присутствовал на данном мероприятии, включая мать, был поставлен жирный крест, хоть и временный, на моём нахождении в социуме.
Не знаю, чем меня расположила эта семья, но пребывание там было счастливым и радостным. И соответственно, главным магнитом была именно няня! А в ней подкупало отсутствие временных границ между мной, четырёхлетним ребёнком и ей, восьмидесятилетней старухой.
Через пятьдесят лет, я помню запах того дома, где пахло кофе и манной кашей. И даже сейчас, я отчетливо помню последние цифры их домашнего телефона - 09-49, на который звонил уже с детсадовского телефона, чтобы поговорить с няней.
У меня прекрасная память и за это я должен благодарить именно её. Она была кладезем шуток, прибауток, сказок и песен. Но, всё, что мы с ней учили, пели, плясали и читали имело хулиганскую, лагерную, а иногда и явную антисоветскую направленность.
К пяти годам я знал практически все романсы Вертинского и Петра Лещенко, пару десятков одесских анекдотов и дворовых песен, самые яркие цитаты из Баркова, совсем немного Ахматовой и вишенкой на торте были частушки.
Имеющего слух, но обделённого певческим вокалом, каждый вечер приходя с работы тётя Нина, тётя Света и тётя Наташа, просили рассказать, что я узнал у няни нового. Но, не просто пробубнить, а рассказать чётко, артистично и с выражением. И я устраивал ежедневное, вечернее шоу, от которого тётки беззвучно ползали по полу, изредка постанывая и дрожа, стараясь не спугнуть меня и не заржать в голос.
А дальше, укладывая меня спать, няня пела очередную колыбельную, гладила по голове и анонсировала, что мы с ней будем делать завтра. И очень хотелось, чтобы наступило завтра.
Теперь очень жаль, что они никогда не узнают, как через десять лет, я стану лучшим детским чтецом города и мой голос будет открывать и партийные конференции, и пионерские слёты, и городские комсомольские собрания.
В свою родную семью, я почему-то стеснялся нести те знания, которые получил у Карповых. Либо доминировал авторитет отца, либо уже тогда старался не нервировать маму.
Но, прокололся до банальности просто. Сидя дома и играя во что-то интересное, я тихо-тихо, в присутствии родителей и совершенно не замечая их, исполнил "Пару гнедых запряженных зарёю" и "Институтку". Дальше, в результате допроса пришлось выдать ахматовских "бражников- блудниц" и что-то несущественное, но с "падежами"
Не знаю, повлияло ли это или нет. Но меня, всё реже и реже стали отводить в дом няни. И наконец, я пошел в детский сад, никогда больше, не переступив порог той квартиры.
Помню всё, но не помню её имени. Пусть, так и останется в памяти-просто няня...