95 лет назад, 30 мая 1927 года, коллегия ОГПУ приговорила к высшей мере социальной защиты — расстрелу — группу поджигателей завода «Кооператор» в Ленинграде. Именно этот поджог стал последней каплей, переполнившей чашу терпения И. В. Сталина, недовольного неспособностью властей справиться с возникшей в стране эпидемией рукотворных пожаров, в которой пострадало немало строений, производств и складов. Серия поджогов произошла даже в московских музеях. Однако применение смертной казни было далеко не единственной из принятых мер.
«Отомстить и своей жене, и соседу»
Нужно заметить, что пожары, вызванные поджогами, не были редкостью ни до, ни после революции. «Красный петух» со стародавних времен использовался в качестве дешевого и эффективного способа решения проблем и мести недругам в условиях тотального неверия в справедливость решений судебных и прочих начальствующих чинов по любым спорам и делам. А после появления страховок от пожаров поправить свои финансовые дела сожжением убыточных фабрик или пустых складов, якобы полных товарами, пыталось немало купцов. Использовались поджоги и для более хитроумных коммерческих комбинаций (см. «Дело о поджоге олигарха»).
Разгул поджогов наблюдался во время всех трех русских революций; в годы Гражданской войны устройство пожаров во вражеском тылу стало едва ли не основным способом уничтожения любых запасов и производственных мощностей противника. А потому советская власть начала карать поджигателей смертью.
Но, после того как эпоха войн и революций осталась позади, неожиданно начала год от года расширяться настоящая эпидемия поджогов.
Больше всего их случалось там, где все строения хорошо горели,— в деревнях. Идейные сельские борцы с буржуазией, считавшие, что местная власть в условиях новой экономической политики (НЭП) куплена богатеями, поджигали дома и хозяйственные постройки разбогатевших односельчан.
Безыдейные сельчане делали то же самое, из затаенных обид на зажиточных соседей. А богатые в отместку жгли дома тех, кого подозревали в поджогах и подстрекательстве к ним, считая, что обращение к власти не принесет ничего, кроме дополнительных неприятностей.
Еще чаще к «красному петуху» прибегали в порядке личной мести.
«Пытается сорвать операции Нефтесиндиката»
Советские частные предприниматели — нэпманы, как и купцы в дореволюционные времена, не брезговали разнообразными способами применения огня ради получения страховки. Воровство со складов и из магазинов, как и махинации с учетом, пытались скрыть, поставив в подлежащем огненной ликвидации помещении горящую свечу на политый керосином пол. В результате пожар начинался, когда поджигатель находился далеко от места происшествия.
Как утверждалось в документах и в печати, не прекращали прибегать к поджогам и недруги советской власти. 7 июля 1926 года «Правда» сообщала о происшествии на строительстве Сясьского целлюлозно-бумажного комбината:
«Убытки от пожара на Сясьстрое достигают 130 тыс. руб. Причина пожара, пока еще точно не установлена, но предполагается поджог».
Для страны, где средняя зарплата в промышленности составляла 58 руб. в месяц, ущерб был весьма значительным. Но куда больший урон был нанесен в 1926 году пожарами на торговых судах, перевозивших нефть и нефтепродукты в Турцию. Причем советская печать писала о том, что в поджогах была заинтересована американская нефтяная компания Standard Oil:
«Большой ущерб терпит "Стандарт Ойль", почти целиком вытесненный нашей нефтью с рынка. В связи с этим чья-то рука пытается сорвать операции Нефтесиндиката в Турции. В течение месяца произошло три пожара на наливных судах с нефтью и керосином, предназначенных для Турции. Первый пожар произошел в Батуме, второй уничтожил пароход "Дорис", направлявшийся в Мерсину, где ощущался сильный недостаток в нефтепродуктах. Третий — в Босфоре, на пароходе. Во всех трех случаях команда заблаговременно покинула суда, что наводит на мысль о поджогах».
Читайте лучшие статьи «Коммерсантъ» на kommersant.ru
Список сгоревших цехов и складов можно было бы продолжать. Но в разгар эпидемии поджогов внимание общественности привлекали не они, а странная череда поджогов в московских музеях.
«Наметила также ряд других поджогов»
Потери от поджогов росли день ото дня. В октябре 1926 года председатель правления Государственного страхования РСФСР М. Л. Леонтьев сообщал:
«Пожары от поджогов в РСФСР причиняют крестьянству и Госстраху большие убытки. За 1923–24 год из 55.864 пожаров — 12.210 (или 22 проц.) пожаров произошли от поджогов. Еще более неутешительны предварительные итоги 1924–25 г.: из 29.902 пожаров в сельских местностях на долю поджогов приходится 9.406, или 31,5 проц.
Принимая средний убыток от пожара за прошлый год в 507 рублей, получим, по грубым подсчетам, 4 млн. 750 тыс. р. У нас есть ряд губерний (Рязанская, Гомельская, Пензенская, Курская и Тамбовская), в которых свыше половины всех пожаров произошли от поджогов. Особенно отличается Курская губерния, где этот процент достигает 70».
В Украинской ССР, как сообщала пресса, дела обстояли еще хуже. Там в некоторых регионах причиной пожаров в 80% случаев были поджоги.
ОГПУ раз за разом сообщало руководству страны, что главными виновниками поджогов являются те, кто уже был осужден на два–три года за подобное преступление.
Не подчинившихся, и в особенности дававших показания против вымогателей, ожидал «красный петух». При этом сельские милиционеры и судьи, как отмечалось в документах ОГПУ, из того же страха поджогов, по сути, ничего не предпринимали.
Руководители разных уровней предлагали усилить наказание за поджоги, проходило множество обсуждений и совещаний на республиканском и союзном уровнях, а количество поджогов тем временем только росло.
Поворотным моментом стало «Чубаровское дело».
16 декабря 1926 года в Ленинградском губернском суде начались слушания по обвинению группы бандитов в жестоком изнасиловании девушки в Чубаровом переулке, на которые их оставшиеся на свободе соратники отреагировали привычным в сельской местности, но необычным для крупного города образом.
«Судебными работниками,— говорилось в заявлении ОГПУ СССР от 1 июня 1927 года,— был получен ряд анонимных писем с угрозой, в случае вынесения приговора к расстрелу, совершения убийств судей и поджогов заводов и фабрик». И от слов авторы анонимок перешли к делу.
«Шайкой был разработан детальный план поджогов, с точным распределением ролей действовавших лиц. В первую очередь был осуществлен поджог завода "Кооператор", на котором до своего ареста работало большинство приговоренных губсудом чубаровцев».
Ограничиваться только двумя пожарами, как указывалось в заявлении ОГПУ, поджигатели не собирались:
«Шайка наметила также ряд других поджогов: завода имени Ленина, макаронной фабрики "Звезда" и бывших Кокоревских складов».
Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) И. В. Сталин, судя по всему, был в ярости.
«Применить высшую меру»
13 января 1927 года по предложению Сталина Политбюро ЦК ВКП(б) решило:
«Поставить на ближайшем заседании Политбюро доклад ОГПУ о принимаемых им мерах борьбы со взрывами, пожарами и т. п., организуемыми злоумышленниками на хозяйственных предприятиях».
Суть вопроса сводилась к тому, что сотрудники ОГПУ вместо сообщения в ЦК и правительство о чужих просчетах и ошибках должны сами взяться за решение проблемы. И после двух обсуждений — сначала доклада, а потом предлагаемых мер — 31 марта 1927 года было принято постановление Политбюро «О мерах борьбы с диверсией, пожарами, взрывами, авариями и прочими вредительными актами», которым предписывалось:
«Для проведения мер борьбы с пожарами, взрывами, авариями и прочими вредительными актами, являющимися как результат диверсии (так в тексте.— "История"), так и халатности администрации предприятий, а также для постоянного наблюдения и контроля за состоянием охраны противопожарного оборудования и предохранительных установок на складах, заводах и предприятиях государственного значения создать постоянную Комиссию при ОГПУ в центре».
На местах предусматривалось создание аналогичных комиссий при постоянных представительствах ОГПУ. На особо важных объектах вольнонаемная охрана заменялась на военизированную.
Когда и какие меры должны были применяться, расписывалось конкретно:
«1) Усилить репрессии за халатность, за непринятие мер охраны и противопожарных средств, привлекая виновных к ответственности как по линии ОГПУ, так и по партийной.
2) Приравнять небрежность как должностных, так и всех прочих лиц, в результате халатности которых имелись разрушения, взрывы и пожары и т. п. государственной промышленности, к государственным преступлениям.
3) Предоставить право ОГПУ рассматривать во внесудебном порядке вплоть до применения ВМН и с опубликованием в печати дела по диверсии, пожарам, взрывам, порче машинных установок, а также дела, указанные в п. 1-м и 2-м».
В числе первых действие новых положений испытали на себе участники поджога завода «Кооператор». 21 апреля 1927 года Политбюро решило:
«Применить высшую меру наказания к виновным в поджоге завода "Кооператор". Дело слушать во внесудебном порядке».
Но быстрых результатов принятое 31 марта 1927 года постановление Политбюро не принесло. В следующие месяцы произошли странные пожары с тяжелыми последствиями на территории стран—противниц СССР — Польши и Румынии, после чего число поджогов на советских оборонных объектах начало снижаться.
А вот борьба с «частными» поджигателями растянулась на долгие годы. Только в «год великого перелома», в 1929-м, было зафиксировано около 30 тыс. поджогов обобществленного в колхозах имущества.
Подлинного эффекта удалось добиться лишь многие годы спустя, когда правоохранительным органам, пусть во многом и пропагандистски, удалось убедить советских людей, что за любое преступление последует неотвратимое наказание. Кроме того, судебная система и разнообразные службы рассмотрения жалоб начали более или менее сносно реагировать на проблемы граждан страны. Ведь поджог во многих случаях был прежде всего способом снятия недовольства. Однако наносящим колоссальный урон.
Больше об исторических событиях и документах, читайте на странице «КоммерсантЪ-История».
Евгений Жирнов