Из донесений Максима Яковлевича фон Фока к А. X. Бенкендорфу
14 августа 1826 г.
Было очень естественно ожидать всевозможных комментариев, предположений и рассуждений о последних арестах.
Вот что, вообще, говорят об этом происшествии, сильно занимающем общество в настоящую минуту: Говорят, что это случайность, которая, однако ж, должна иметь отношение к какому-нибудь заговору против правительства или против особы государя; в противном случае, - к чему эта таинственность при следствии, которое ведется самим военным генерал-губернатором?
Какого бы рода это дело ни было, говорят алармисты,- оно свидетельствует, что под пеплом таится огонь. Напрасно доказывают им, что болезнь такая тяжелая, какую перенесло государство, всегда оставляет следы: они твердо убеждены, что безопасность правительства - мнимая, и распускают слухи, одни тревожнее других, - о намерениях и замыслах, о словах и действиях всех личностей, которые, по тому или другому поводу, - составляют шайку недовольных; так что тут дело доходит до поджогов и яду, одним словом, до всех сильных средств, необходимых для совершения переворотов.
"Да, - говорят многие, - хотят произвести беспорядки в день рождения государя, милосердие которого столь обильно расточаемое, вызовет безнаказанность или, пожалуй, что-нибудь еще худшее.
Прибавьте к этому, что правительство еще не начертало себе определенного плана действий; что остается еще много неудовлетворенного мелкого тщеславия, множество незамещенных мест, что, наконец, недостает средств, чтобы действовать с энергией, - и вы будете в состоянии составить себе правильное понятие о настоящем положении правительства".
"Нельзя не признать,- говорят люди благомыслящие, - что многое справедливо в этой картине; но, - с другой стороны, - должно согласиться с тем, что настроение общества, вообще, а настроение войска в особенности, - превосходно"!
Все данные, старательно и разборчиво собранные надзором, - такого свойства, что не оставляют и тени сомнения по поводу всего этого. Остается заметить, что все меры, как уже принятые, так и те, которые еще необходимо принять, чтобы завести машину, должны непременно произвести благотворное действие; так что, продолжая начатое, можно надеяться преодолеть зло добром.
Только что, приехав из Ярославля, брат генерала Полозова доносит, что ссыльные, которых он встретил в дороге, были дурно приняты народом, давшим им насмешливое прозвище "цариков"; что эти личности, и между ними бывший князь Трубецкой, говорили - как рассказывают - жене станционного смотрителя, в то время, как фельдъегерь выходил из комнаты: "Ничего! у нас в Москве человек десять наших эмиссаров, которым поручено избавить нас от государя; и если ему опять удастся уцелеть,- то это будет не больше, как отсрочка"!
Эта выходка и то старание, с каким распространяли на станциях письмо Рылеева, доказывают, что ложные слухи, ходившие в Петербурге о случившихся, будто бы, в Москве несчастиях, - дело приверженцев государственных преступников.
Полозов прибавляет, что за исключением того незначительного волнения, которое было, перед тем, в Ярославской губернии, и от которого ныне не осталось и следа,- настроение умов не имеет ничего такого, что могло бы возбуждать опасения.
На одной станции фельдъегерь круто обошелся со смотрителем, вступившим в длинные разговоры с преступниками. Вообще, у этих смотрителей дух нехорош, и было бы очень полезно учредить над ними более бдительный и более прямой надзор, чем тот, какой существует в настоящее время.
М-llе Пучкова, - писательница, и умная женщина, рассказывает, что в бытность ее в Париже, она часто встречала, в прошлом январе месяце, Николая Тургенева (декабрист, осужден), который казался проникнутым самым лучшим духом и принял обе присяги, требовавшиеся после смерти императора Александра: она прибавляет, что в нем заметно было тогда большое нетерпение уехать в Англию, и что одно время за границей уверяли, что, будто бы, государь помиловал всех заговорщиков.
Эта девица Пучкова живет в доме министра народного просвещения; она возвратилась сюда с кузиной покойного графа Милорадовича, генеральшей Ребиндер, которая намерена хлопотать, через посредство вашего превосходительства, о назначении ей, в качестве родственницы графа Милорадовича, пожизненной пенсии.
Сестра девицы Пучковой, Наталья, отправилась в Москву с г-жею Верещагиной. Обе эти дамы служат полиции под покровительством князя Алекс. Голицына. Деятельность надзора растет с каждым днем и у меня едва хватает времени для принятия и записывания всех заявлений.
15-го августа 1826 г.
Движение, характеризующее политические мнения, - весьма положительно. Многие говорят, что надо действовать круто, чтобы положить конец многочисленным злоупотреблениям и истребить взяточничество; оно пустило слишком глубокие корни, чтобы можно было ограничиться окольными путями.
"Нельзя откладывать наказания, заслуженного преступлением; следует избегать полумер, - ничего нет вреднее этого.
История всех стран и всех времен не оставляет никакого сомнения в очевидности той истины, что, во избежание больших зол, необходимо карать вовремя и без всякой жалости. Итак, следует нанести удар теперь,- или никогда. Через десять, пятнадцать лет - будет уже поздно, если порядок вещей останется в настоящем положении.
Признано и доказано, что тот, кто хочет ослабить неограниченную власть государя,- сам себе роет яму. Ведь надо будет чем-нибудь заместить пустое место, а как совершить такой переворот, не вызывая и не поддерживая анархию, со всеми сопровождающими ее жгучими бедствиями? Поэтому, такого злоумышленника надо преследовать и карать,- это требует общий интерес и в этом единственное средство к спасению".
"Понимают ли наши богачи свою настоящую выгоду? Конечно, нет! Взгляните на частных лиц, каковы, например, граф Литта, генерал Энгельгардт, находящие наслаждение в том, что держат под спудом - один 20, а другой 27 миллионов рублей. Действуя, таким образом, они и им подобные задерживают обращение денег.
С другой стороны, наши финансовые операции были до сих пор совершенно ошибочны; правительство думало окружить себя безнаказанно конституционной завесой, провозгласив освобождение крестьян в немецких провинциях. После этого можно ли удивляться тому, что финансы в упадке, что взяточничество на первом плане, и что злоупотребления увеличиваются с каждым шагом?
При таком порядке вещей, высшей полиции, этому правительственному оку,- предстоит трудная задача.
Она должна учредить такой присмотр, который кольцом охватывал бы все отрасли общественного управления; ей надлежит указывать на зло и, вместе с тем, на самое скорое и самое действительное средство против этого зла,- средство, которое она сама же должна применять с быстротою и знанием дела. Сколько тяжелых обязанностей и какая громадная ответственность! Но, зато же, сколько пожинается и славы!"
Вот какого рода рассуждения и замечания слышишь часто, особенно в среде обруселых иностранцев.
Эти дни общественное внимание занято, почти исключительно, последними арестами. Во что бы то ни стало, стараются угадать их причину. Если, говорят, это простое лихоимство, - к чему та строгость, с какою производится следствие? Значит, дело идет о заговоре против правительства. Другие, напротив, думают, что делу этому придано особенное значение для того, чтобы, неожиданно напав на обвиненных, поймать их на месте преступления.
Такое мнение поддерживается также и тем молчанием, какое хранят по этому делу письма, полученные в последнее время из Москвы. Говорят, еще, что какой-то важный чиновник был привезен сюда из Олонецкой губернии, и что следствие по поводу недавних арестов уже почти кончено.
Надо заметить, что все арестованные личности известны за отъявленных взяточников, и что все те, которые громче других кричат против их ареста,- одного с ними поля ягода. Это зловредное отродье вовсе не скрывает своего бешенства и явно выражает его в публичных местах. Пусть себе кричат, - это даст возможность лучше отметить их.
#librapress