Никогда не задумывались над тем, как выглядели первые дни войны глазами ее главных зачинщиков? На что они вообще рассчитывали, о чем думали и разговаривали как в ее канун, так и в самые первые минуты и часы после ее начала? Благодаря совершенно фантастическому и случайно сохранившемуся источнику — дневнику Геббельса — мы прямо сейчас увидим 22 июня 1941 г. глазами главарей Третьего рейха. Зачем? А чтобы лишний раз удостовериться в античеловечности (не)людей, с которыми ровно 81 год назад пришлось столкнуться нашим предкам...
Небольшое пояснение
Доктор Геббельс весьма сложный и противоречивый персонаж. Он безусловно был самым умным среди пестрого паноптикума главарей Третьего рейха и действительно имел настоящую ученую степень "доктора". Он прошел длинный и тернистый путь от ярого ненавистника Гитлера до его самого фанатичного подчиненного, положившего ради обожаемого фюрера на жертвенный алтарь всех своих шестерых детей.
Еще на рубеже 1923-24 гг. Геббельс начал вести личный дневник, который уже не прерывал до самого своего самоубийства в 1945 г. Благодаря чуду дневник уцелел в огне войны и обширные его отрывки давно уже изданы на Западе, в том числе и в родной Германии. К сожалению, мы как всегда в пролете. И это притом, что значительная часть геббельсовских дневников до сих пор хранится именно в наших архивах! Безусловно, их замалчивание лишает нашу историографию богатейшего источника, в котором кладезь самой ценной (бесценной!) информации по этому периоду истории. Таким образом, мы зачем-то обкрадываем сами себя.
Лично у меня уже давно и прочно вошло в привычку заглядывать в его дневник по любому мало-мальски весомому поводу. Ну вот в данном случае, например, чтобы посмотреть, как там отображено 22 июня 1941 г.
Читая записи калечного доктора-пропагандиста за этот период, поражаешься нечеловеческой, просто какой-то сатанинской аморальности главарей рейха. Планируя наикровавейшую преступную войну, Гитлер и Геббельс подолгу остаются одни и часами прослушивают тонны классической музыки, подбирая фанфары для победоносных информационных выпусков новостей с будущих русских полей войны. В итоге их выбор единогласно пал на фрагмент из "Прелюдий" композитора Ференца Листа. И в будущем так называемые "Русские фанфары" (их звучание на ютубе) превратились в официальную заставку выпусков "Дойче Вохеншау" — любимого пропагандистского детища Геббельса. Можете взять любой выпуск этого киножурнала начиная с июня 41 г.(на том же ютубе) и там будет эта музыка в титрах. То есть, два этих упыря заботливо оформляли свою будущую войну так, как дети оформляют елку перед новогодними праздниками. Такое, конечно, могли делать только истинные маньяки.
Итак, ниже вас ждут две полные записи доктора Геббельса от 21 и 22 июня 1941 г., а также фрагмент записи от 16 июня 1941 г. Почему только фрагмент? Ну, во-первых, хорошего, как говорится, понемногу, а если серьезно, просто хочу вам показать отрывок, демонстрирующий наиболее развернутое размышление Гитлера об этой войне.
Дело в том, что именно в этот день эти двое в очередной раз остались наедине и, как говорится, расставили все точки над и. На мой взгляд, это самая важная запись во всем этом дневнике. Она отчетливо показывает, насколько примитивно и сверхпреступно мыслил Гитлер, запуская одно из важнейших исторических событий, повлиявших на весь ход человеческой истории и жизни сотен миллионов людей. Вот уж воистину, с такими рассуждениями рулить бы фюреру где-нибудь на преступной малине, обсуждая будущее ограбление банка, а он, понимаешь ли, судьбами мира играл.
Кроме того, именно этой записи признается уникальность "технологии" нападения на СССР ("мы не полемизируем в прессе, молчим, а в день Х просто наносим удар"). Кстати, благодаря этой же записи понятно, почему Сталин так настойчиво ждал немецкого ультиматума, лишь после которого, по его твердому убеждению, и должна была начаться война (вспомните слова Молотова Димитрову за день до войны: "Идёт большая игра и не все зависит от нас").
Что касается технической части...
Значком (...) я обозначу пропуски в тексте, которые также есть и в оригинале. Дело в том, что дневник Геббельса в конце войны был буквально разорван на множество частей и его "воссоединение" все никак не закончится и по сей день. Часть его в наших архивах, часть — в США и в Австрии. Еще году в 2018 слышал, что немецкая версия дневника подготовлена историками на 98%. То издание, на которое я сейчас опираюсь, вышло в середине нулевых. Поэтому, сами понимаете...
Обычное троеточие без скобок — места моих сокращений (в записи от 16-го июня). Жирный шрифт в скобках по ходу текста — мои пояснения.
И еще: до начала июля 1941 г. Геббельс писал дневник от руки. После — начал диктовать доверенному лицу, печатающему на машинке. Так вот, обычно собственноручные записи прожитого дня Геббельс делал ночью или утром уже следующего. Именно так вышло с записями от 16-го, 21-го и 22-го июня. Обычно в таких вариантах он в самом начале ставил слово "вчера". Так что не запутайтесь: под записью от 22 июня он описывает 21-е (последний мирный день), а в записи от 23-го — речь идет о 22-м июня. Соответственно 16 июня он описывал 15-е.
Кроме того, ввиду цензурных ограничений Дзена я заменил слова, в которых есть название одной нашей соседней многострадальной страны простой буквой У. Вы поймёте.
16 июня 1941 г. Понедельник (в сокращении)
...После обеда фюрер вызывает меня в имперскую канцелярию. Мне пришлось пройти через заднюю дверь, чтобы не привлекать внимания. Вильгельмштрассе находится под пристальным наблюдением иностранных журналистов, поэтому уместна осторожность.
Фюрер выглядит великолепно и принимает меня с большой теплотой. Моя статья доставила ему огромное удовольствие. Она позволила нам вновь сделать передышку в наших лихорадочных приготовлениях (к войне с СССР). Она была нам как раз очень нужна. Фюрер подробно изложил мне обстановку: наступление на Россию начнется, как только закончится развертывание наших войск. Для этого понадобится примерно одна неделя. Во время кампании в Греции мы затратили значительные материальные ресурсы, поэтому дело несколько затягивается. Хорошо, что погода была довольно скверной и урожай на У. еще не успеет созреть. Таким образом мы можем рассчитывать, что большая его часть достанется нам.
Это будет грандиозное наступление доселе невиданного масштаба. Пожалуй, более грандиозного история еще не знала. Случившееся с Наполеоном не повторится с нами. Сразу же в первые утренние часы начнется обстрел из 10 тыс. орудий. Нами будет использована новая мощная артиллерия, предназначавшаяся для линии Мажино, но не примененная там. Концентрация русских именно на границе предельно велика, и это вообще самое лучшее, что только может произойти. Будь они рассредоточены в глубину страны, тогда они представляли бы большую опасность. Они располагают примерно 180-200 дивизиями, может быть, немного меньше, во всяком случае, примерно таким же их количеством, как и мы. Что касается качества личного состава и материального обеспечения, то они вообще не идут ни в какое сравнение с нашим. Прорыв будет осуществляться по нескольким направлениям. Они будут сметены. Фюрер рассчитывает завершить кампанию за 4 месяца. Я полагаю, в меньший срок. Большевизм рухнет, как карточный домик. Нам предстоит триумфальное шествие, не имеющее себе равных...
Для подготовки нашей акции предпринято все, что только в человеческих силах. Задействованы такие резервы, что неудача исключена полностью. Кампания не ограничена географическими границами. Борьба будет длиться до тех пор, пока русская военная мощь не прекратит свое существование. Япония — наш союзник. И для нее эта акция необходима. Токио никогда не начнет войны с США, пока у нее в тылу сильная Россия. Таким образом, и по этой причине Россия должна быть низвергнута. Англия хотела бы сохранить Россию как будущую надежду Европы. В этом состояла миссия Криппса в Москве. Пока она не удалась... Я оцениваю боеспособность русских очень низко, еще ниже, чем фюрер. Если какую-либо военную кампанию прежде или сейчас можно было назвать надежной, то это относится к нашей акции. Мы должны напасть на Россию, чтобы высвободить наши людские ресурсы. Неразгромленная Россия постоянно сковывает 150 дивизий, но эти люди крайне необходимы нам для военной промышленности...
Итак, для достижения победы необходимо создать и другие условия безопасности. Процедура должна происходить следующим образом: мы пойдем совершенно другим путем. чем обычно, и на этот раз заговорим иначе. Мы не будем полемизировать в прессе, погрузимся в глубокое молчание, а в день Х просто нанесем удар. Я настойчиво уговариваю фюрера не созывать в этот день Рейхстаг. Иначе рухнет вся наша система маскировки. Он принимает мое предложение выступить с воззванием по радио. В грандиозном масштабе уже сейчас печатаются листовки (имеет ввиду пропагандистские, которые должны были разбрасываться после начала войны). Печатники и упаковщики будут задержаны до начала акции. Таким образом секретность будет всецело обеспечена.
Фюрер говорит: правы мы или нет, но мы обязаны победить. Это единственный путь. И он оправдан как морально, так и с точки зрения необходимости. А когда мы победим, кто спросит с нас о методе? А за нами уже столько всего числится, что мы обязаны победить, иначе весь наш народ, и мы во главе его со всем, что нам дорого, будет уничтожено. Так что за дело!
Фюрер спрашивает меня о настроении народа. Народ думает, что мы действуем с Россией заодно, но будет вести себя храбро, если мы призовем его... Итак, вперед!
Опровержение ТАСС с позиции фюрера порождено лишь страхом. Сталин опасается грядущих событий. Его лицемерной игре придет конец. Сырьевые ресурсы этой богатой страны мы теперь сможем эксплуатировать. Надежды Англии уничтожить нас с помощью блокады будут окончательно развеяны. И вот тогда начнется истинная подводная война. Англия отправится на дно.
Италия и Япония получат от нас уведомление, что мы намерены отправить России ультимативные требования в начале июля. Это скоро станет общеизвестным фактом. Мы выиграем несколько дней. Но в остальном Дуче не осведомлен о масштабах планируемой акции. Антонеску известно немного больше. Румыния и Финляндия выступят вместе с нами. Итак, вперед. Богатые поля У. манят. Наше военное руководство — оно было на приеме у фюрера в субботу — подготовило все наилучшим образом. Наш пропагандистский аппарат готов и ожидает приказа. Все мы блестяще сработаем. Все пройдет великолепно.
Фюрер рассказал мне в подробностях о критской операции. Я доложил ему о мужественном поведении Харальда, что весьма его обрадовало. Он все еще очень привязан к этому мальчику (сын от первого брака жены Геббельса Магды). Крит должен быть занят, чтобы лишить англичан воздушной базы для операций против Италии. Поскольку итальянцы не столь боеспособны в отличии от нашего народа. Может быть, нам удастся справиться с Турцией, чтобы поближе подобраться к Египту. В любом случае, у нас есть остров Крит, тяжкие жертвы оправдали себя. Но мы, конечно, не в состоянии повторить этот трудный эксперимент в отношении Англии...
Необходимо и впредь распространять всякие слухи: мир с Москвой, визит Сталина в Берлин, вскоре предстоит вторжение в Англию, чтобы завуалировать истинную ситуацию. Будем надеяться, что это положение продлится в течении какого-то времени. Я буду делать все от меня зависящее. Фюрер живет в напряжении, не поддающемся описанию. Это так бывает всегда перед началом кампании. Но он говорит, когда акция начнется, он обретет спокойствие. Этому я уже был свидетелем бессчетное количество раз. Последние выпуски Вохеншау особенно понравились фюреру. Он назвал их наилучшим средством воспитания народа и руководства им. Они таковыми и являются. Я обсудил с фюрером еще несколько насущных вопросов и под вечер покидаю его, избегая парадного входа. Дождь льет как из ведра. Фюрер крайне растроган в момент моего прощания с ним. Для меня это исключительное событие.
Проезжаю по парку через задний вход и затем на большой скорости — по городу, мимо беспечно идущих под дождем людей. Счастливые люди, ничего не знающие о наших заботах и живущие лишь одним днем. Мы работаем и боремся ради них, принимая на себя весь риск. Пусть вечно живет наш народ!
Я настоятельно прошу всех не упоминать о моем тайном посещении фюрера. Это вызовет лишь беспокойство. А затем снова принимаюсь за свою работу. Дождь стучит в оконные стекла. Ужасный июнь в этом году...
Радио продолжает свои веселые развлекательные программы. Это тоже средство маскировки. Я снова запрещаю всем СМИ, вещающим внутри страны и зарубежом, тему России. До дня Х на эту тему наложен запрет. Вечером Вохеншау...
Грядет великое время. Итак, мы должны быть в готовности!
22 июня 1941 г. Воскресенье
Вчера: бомбардировки средней тяжести на Северо-Западе. Аэродром Киля Хольтенау серьезно поврежден. В Северной Африке наши потери по-прежнему незначительны. С самого начала они постоянно завышаются. Лондон признал, что в мае было затоплено ок. 500 тыс. т (тоннажа). И еще как будто невзначай упомянул о 100 тыс. в апреле. И опять же сюда добавляются 56 тыс. из какого-то конвоя. Итак, наша активность повышается. Теперь мы опять располагаем подлодками в таком количестве, что они вновь становятся значимой силой. А к концу июля их будет несравнимо больше.
Мартин сообщает о последних приготовлениях. Наступление начинается в 3.30 ночи. Я еще пока точно не знаю, будет ли передано воззвание фюрера по радио сразу же или лишь в 7 часов утра. Мы намерены в первый же день передать по радио предупреждение о дизерсионных группах русских парашютистов. Секретная сводка одного агента срочно предостерегает о подготовке подобных акций. В общем, вопрос России затмевает все прочие официальные темы. Но мировая общественность все еще пребывает в неведении. Но мы ей вскоре поможем.
Оскорбительное воззвание Рузвельта, направленное против нас, было полностью заглушено в потоке информационных сообщений: был бы не самый лучший момент для него. С Глассмейером и Диверге обсудил вопрос ночного использования радио. Теперь их нужно ввести в курс дела. Радиопередатчики пока по-прежнему будут использоваться.
Контрольное прослушивание новых фанфар. Использован материал Хорста Весселя. Но фанфары Листа все же остаются самыми лучшими. Решение за фюрером.
Хунке сообщает о поездке в Италию. Представленная им обстановка довольно удручающая. Повсюду нет ни организации, ни системы. Распределение продуктов не регламентируется, есть практически нечего, а аппетит (!) на захватнические действия при этом возрастает. Войну вести надлежит нам, а плоды пожинать — им. Кому это понравится. Фашизм еще не преодолел свой внутренний кризис. Он болен душой и телом. Его разъедает коррупция.
Встретил Паволини в Темпельхофе (министр культуры фашистской Италии, расстрелян и повешен вниз головой вместе с Муссолини). Радужная встреча. Он милый, обаятельный человек, вероятно лояльный, но не слишком большого ума. Сразу же состоялась довольно продолжительная беседа при участии Альфиери (посол Италии в Германии) о сотрудничестве в области культуры, пропаганды и прессы. Мы выработали принципы действий. Его и мои сотрудники разработают все в деталях. Таким образом задействован весь потенциал наших министерств. Вкратце обсудил с г-жой Леандер новый современный фильм о войне, где для нее будет предусмотрена роль. Гнетущая жаркая погода. Дитрих дает завтрак для Паволини в Адлоне. Альфиери мне при этом рассказал о трудностях, которые устраивает ему Риббентроп. Вместе с Чиано. Эти оба, так называемых государственных мужа мешают нам жить. Но, слава богу, нам не обязательно это терпеть. Вечером итальянцы за городом, в Шваненвердере, у нас в гостях. (...) еще более душная атмосфера. И вот теперь весь мир замер в ожидании освежающей грозы. Прием гостей. Царит (...) атмосфера. Альфиери сказал мне, что Рим теперь заключит с турками договор. Ну что ж, пусть! Паволини ведет себя очень мило. Как человек он чрезвычайно симпатичен. Гости смотрели, по его желанию, американский фильм "Унесенные ветром", который производит особое впечатление. А я тем временем (...) принимаю звонки. Буря все ближе. Милая компания, но душа охвачена беспокойством, и я не могу уделить внимания беседе.
Беседа с Паволини. О наших сферах деятельности. Я предельно ясно высказываю ему свои упреки об итальянской политике в области прессы. Он признает допущенные прежде ошибки, особенно легкомыслие. В использовании секретной военной информации. В области культурной политики у нас большие планы. Но между тем нас прерывает МИД. Риббентроп написал мне письмо, я не должен заключать с Паволини никаких соглашений. В мусорную корзину! Хадамовски вернулся от фюрера. Фанфары нуждаются в незначительной доработке. Время обнародования прокламации должно быть согласовано мной с фюрером. Гости просмотрели фильм до конца. Я прошу явиться своим сотрудникам, чтобы они, по крайней мере, были у меня под рукой.
Звонок фюрера. Я незаметно исчезаю и направляюсь в Имперскую канцелярию. Фюрер предпринимает небольшую автомобильную прогулку. Он выглядит чрезвычайно утомленным, когда возвращается. Затем тут же обсуждение оперативной обстановки. Он продиктовал новое воззвание к народу, которое превосходит адресованное солдатам. Я предлагаю несколько небольших поправок.
Он просто великолепен и излагает все обстоятельства дела. Наступление начнется в 3.30 ночи. 160 полностью укомплектованных дивизий. Линия фронта протяженностью 3 тыс. км. Растянутые (...) Все обстоит неплохо. Величайшее наступление в мировой истории. Фюрер наконец освобождается от гнетущего бремени по мере приближения развязки. Это всегда так бывает с ним. Он прямо-таки оживает на глазах. Кажется, усталость покинула его. 3 часа мы ходим по его гостиной из угла в угол. И я вновь могу проникнуть в его душу. Нам не остается ничего другого, кроме наступления. Эта раковая опухоль должна быть выжжена. Сталин падет. Деканозов в Берлине вновь явился с протестом в связи с нарушением границы нашей авиацией. Уклончивый ответ!
Дуче будет проинформирован в воскресенье. В общих чертах он уже был введен в курс дела во время последней встречи с фюрером на Бреннерском перевале. Мы определяем тенденцию борьбы. Она однозначна и ясна. Прежде всего пользоваться аргументом, что Россия из-за своей двусмысленной политики помешала нам принять решение относительно Англии.
Фюрер оценивает партию мира в Англии очень высоко. Иначе бы дело Гесса не замалчивалось так систематически. Для Гесса у фюрера только слова презрения. Если бы он не был сумасшедшим, его следовало бы расстрелять. Он причинил партии, но прежде всего также вермахту, невероятный ущерб. Он уже никогда не сможет вернуться в общественную жизнь. Это имело крайне негативный резонанс в солдатской среде. Я в этой связи рассказывал фюреру о Северной Африке, о том, что мне докладывал Берндт. Фюрер полностью в курсе.
Время для передачи прокламации после долгих колебаний было назначено на 5.30 (имеется ввиду нота об объявлении войны, которую Шулленбург должен был вручить Молотову. Аналогичную ноту в 4 утра по берлинскому времени Риббентроп вручит Деканозову). После этого противник будет информирован и об этом должен узнать народ и весь мир.
Фюрер тоже оценивает душевные качества Альфиери не очень высоко. Но он истинный друг Германии и поэтому должен остаться. Я поддерживаю его в этом вопросе. О Паволини он хочет иметь точную информацию. Я сообщил ему о моей инициативе в области прессы, которую он полностью одобряет.
Контрольное прослушивание новых фанфар. Это заняло целый час. И затем остановились на предложенном мной дополнительно коротком фрагменте из Хорста Весселя. Фюрер очень доволен нашей работой в этой области. На этом наши приготовления закончены. С июля прошлого года он над этим работал и вот час настал (имеет ввиду подготовку нападения на СССР). Сделано все, что только было возможно. Теперь все должна решать военная удача. Кроме того, я докладываю фюреру об исследованиях профессора Аулера в области раковых заболеваний и их результатах. Он в этом чрезвычайно заинтересован. Затем мы прощаемся. На часах 2.30 ночи. Фюрер очень серьезен. Он намерен пару часов поспать. Сейчас это самое лучшее, что он может сделать.
Я возвращаюсь на службу. Еще совсем темно. Информирую своих сотрудников. Все удивлены до крайности. Большинство уже частично или даже полностью знали правду. Сейчас сразу начнется лихорадочная работа. Будут мобилизованы радио, пресса и Вохеншау. Все пойдет как по маслу. Я еще просматриваю последние телеграммы: все чепуха. Наши пушки все опровергнут. Я не произнесу больше ни одного слова. Изучал ситуацию с радиовещанием в России. Нам надо будет кое-что сделать.
3.30 утра. Вот загрохотали орудия. Боже, благослови наше оружие!
За окном, на Вильгельмплатц все тихо и пустынно. Берлин спит, Рейх спит. У меня есть полчаса, но я не могу уснуть. Я хожу по комнате из угла в угол. Слышится дыхание истории. Великое, замечательное время, в котором рождается новый Рейх. Правда, в мучениях, но он поднимется ввысь к свету.
Звучат новые фанфары. Впечатляюще, громогласно, величественно. Я зачитываю по всем радиостанциям обращение фюрера к немецкому народу. Это и для меня торжественный момент. Напряжение многих недель и месяцев спадает. Я чувствую себя совершенно свободным. Надо разрешить еще несколько неотложных дел. Затем я еду в Шваненвердер. Солнце уже высоко и его блики великолепны. В саду щебечут птицы. Я падаю на кровать. 2 часа глубокого живительного сна.
Ниже немецкая хроника того утра: помятый Геббельс под фанфары зачитывает обращение Гитлера
23 июня 1941 г. Понедельник
Вчера: душный, жаркий день. Нашим войскам будет трудно вести боевые действия. Молотов выступает: ругает невероятно, призывает к патриотизму, слезливые жалобы, и во всем этом сквозит страх: "мы победим" — говорит он. Бедный!
Англия по-прежнему на распутье. Слишком велико удивление. Нет ясной линии. В США пока только сенсация. Антонеску публикует патетические призывы к армии и народу. Финляндия пока не отреагировала. Венгрия настроена крайне антибольшевицки и на нашей стороне. Италия объявляет войну России. Весьма значительно. Волна антибольшевизма катится по Европе. Решение фюрера является величайшей, насколько это вообще можно представить, сенсацией.
Наши воздушные налеты проводятся крупномасштабно. Задействовано 900 пикирующих бомбардировщиков и 200 истребителей. На русские города, среди них Киев с (...) и аэродромы. По всему фронту протяженностью 3 тыс. км начались боевые действия. Через все малые реки осуществлена переправа.
Мы осуществили крупный налет на Саутхэмтон. Английские налеты на Рейнскую и Рурскую область, но без значительного успеха. В полдень у Альфиери (...) приглашен к Риббентропу, который ему заявил, что посещение Паволини не желательно. Это верх…(...) При первом удобном случае я обязательно об этом доложу фюреру.
Обсуждал с Паволини проблемы кино: особенно регулярный обмен сюжетами из Вохеншау и художественными фильмами. Здесь у нас абсолютное единство мнений. Также более широко необходимо обмениваться журналистами.
Во второй половине дня психологическая ситуация прояснилась. Обращение фюрера буквально дословно публикуется во всем мире. Лондон заявил пока, что Гитлер сошел с ума и ссылается при этом на пример Наполеона, о чем и Молотов говорил. По этому поводу мы еще будем полемизировать. Кое-кто в Англии призывает к разуму и рассуждает о том, что Англия потеряет, если мы захватим У.
США разразились бранью. Но нам это, как известно, не может повредить. Если мы победим, то будем правы. Япония еще не высказала своего мнения.
Русские уже понесли тяжелейшие потери в военной авиации. При налете на Тильзит они потеряли из 73 задействованных самолетов 22. Операция осуществляется по плану.
Сообщение из Лондона от нейтрального очевидца: тяжелейшие разрушения практически во всех подвергшихся бомбардировке городах. Но настроение пока еще совершенно безупречно. Ощутимые социальные и антиплутократические настроения. Черчилль по-прежнему еще весьма популярен. Пока нет признаков, что его положение поколебалось.
Весь вечер я напряженно работал. Риббентроп после того, как я зачитал по радио прокламацию фюрера, решил тоже вставить свое словцо. Должен же он отдать дань тщеславию!
Стратегическое развертывание русских (...) как у французов в 1870 г. Они потерпят такое же поражение. Русские пока обороняются весьма посредственно. Но их ВВС сразу же понесли чудовищные потери: 200 сбито, 200 уничтожено на земле и 200 повреждены. Это уже весьма значительный урон. Мы скоро с этим справимся. Мы должны это быстро сделать.
В народе несколько подавленное настроение. Народ не желает мира ценой поражения, но и каждый новый театр военных действий доставляет ему заботы и печаль.
Испанская пресса рьяно взялась за дело. Так же как и шведская. В Европе как бы распространилось настроение крестовых походов. Это нам на руку. Но только не надо уж очень заострять внимание на лозунге "За христианство". Это, пожалуй, было бы довольно лицемерно.
Антонеску назначил своего брата своим заместителем. Это не очень-то красиво, но нас это не касается. В Лондоне по-прежнему недостает ясности. Уж очень велик шок.
Под вечер прием в честь Паволини в тесном кругу в Ланке. Несколько приятных гостей. Но я не имею возможности уделить им внимание. Почти каждую минуту поступают новые сообщения. Чаще всего отрадные. К этому времени уничтожено 1 тыс. русских самолетов. Неприятный сюрприз для них. Взят Брест-Литовск. Все задачи дня достигнуты. До сих пор никаких осложнений. Мы можем быть спокойны. Советский режим развалится как глинянный колосс.
Черчилль выступает. Чудовищная брань в адрес фюрера. В остальном его речь полностью подтверждает взаимодействие между Лондоном и Москвой, направленное против нас.
Визит Паволини проходит весьма удачно. Мы провели прекрасный и увлекательный вечер. В его присутствии работали над Вохеншау. Он и его люди не переставали удивляться. Все закончилось снова очень поздно. Сон для нас в последнее время становится роскошью.
