В первую же субботу мы с однополчанином - слушателем академии — рванули в Москву. Наша цель — Арбат. Знаковое место в столице, которое отдали художникам, артистам и прочим представителям творческих профессий. Арбат бурлил и, к моему удивлению, был пропитан духом торгашества, а не творчества. Что-то я себе на фантазировал про Арбат по роликам теленовостей. Художники были, картины были, но это всё не то, что я ожидал увидеть. Крикливая мазня, ширпотреб. Две-три небольших работы, из всех просмотренных на улице, остановили моё внимание: пейзажи с натуры. Было видно, что они написаны быстро, размашисто, но в них сквозила свежесть утра, воздушная перспектива была передана прекрасно.
В разных местах пели и музицировали молодые люди. Мы остановились около двух парней, которые начали петь «Три танкиста». Однако, начало песни меня насторожило: парни сразу стали ёрничать. Один изображал пограничника, а другой — его собаку. Дальше пошлая инсценировка песни продолжилась и это мне не понравилось. «Засранцы, - подумал я, - вас бы на остров Даманский в своё время, чтобы вы, хотя бы со стороны, посмотрели что там творилось и что досталось нашим пограничникам». «Да не напрягайся ты, - заметил моё настроение Щербина, - здесь и похлеще про армию услышишь и увидишь ещё. Это так — цветочки».
Ходили лоточники с невиданными пряниками, разрисованными глазурью и невиданными ценами. Я не рискнул купить это кулинарное чудо из-за ярких красок, побоялся, что там какая-нибудь несъедобная химия, хотя пряники люблю. Было много столов с товаром национального характера: шали, матрёшки, хохлома, богородицкая и дымковская игрушки, кудринская резьба, прялки и прочее. Около них останавливались иностранцы, торговцы общались с ними на английском языке разного уровня знания. Мелькали доллары. Коммерция, коммерция...
Я стал регулярно на выходные выезжать в столицу, прочёсывал выставки, музеи, бывал в театрах, если удавалось заранее приобрести билет. По возвращению в гостиницу, проводил культинформацию со своими соседями по комнате, если заставал их на месте. Однажды усомнился в необходимости делиться с ними своими впечатлениями от культпоходов, но они попросили продолжить это делать, мол, нам дома тоже надо будет отчитаться о своём культурном досуге в командировке.
Руководители курсов организовали нам несколько мероприятий для расширения кругозора: сводили в свой музей авиации, вывезли в музей Советской Армии и в театр Советской Армии.
Музей авиатехники меня впечатлил, ведь нам редко приходилось на своём аэродроме видеть другую авиатехнику, только перелетающие иногда баловали нас другими типами самолётов. И то — родственными нам. Но вышел я оттуда со смешанными чувствами: с одной стороны — гордость за страну, которая могла произвести таких сверхзвуковых гигантов, с другой — разочарование, поскольку эти гиганты оказались только для витрины социалистического образа жизни.
В Центральном академическом театре Советской Армии с удивлением смотрел на портреты актёров, которые были знамениты своими работами в кино. Оказывается, они служат в этом театре, о котором в центральной прессе почти ничего не слышно.
А в Центральном музее ВС СССР (музей Советской Армии) нас удивили. Нашу группу сопровождала женщина-гид преклонного возраста, которая вполне могла быть очевидцем всей истории СССР. Когда мы попали в отдел ВВС, она показала нам стенд с двумя фотографиями лётчиков. Один из них был всем известен, кто нёс боевое дежурство — капитан Елисеев — его портрет имелся во всех дежурных звеньях с описанием его подвига — первого тарана на реактивном самолёте. А вот второй лётчик мне, да и другим, был неизвестен. Но женщина не стала распространяться про лётчиков, хотя специально остановила нашу группу у фотографий. Пояснила, что сначала была одна фотография и она рассказывала про лётчика, потом появилась фотография с другим лётчиком, историю которого она тоже рассказывала. А потом ей сказали, что эту историю рассказывать не надо. Но со временем она забыла - про кого не надо рассказывать и стала проводить группы мимо, чтобы не ляпнуть лишнего. И присовокупила, мол, вижу, что вы здесь все лётчики, вам рассказывать не надо, вы лучше меня всё знаете. Никто не стал её разуверять в обратном. Но про капитана Куляпина и его таран мы не знали и только переглянулись.
На обратном пути в автобусе у нас возникла тема про этот казус. И тут оказалось, что среди нас имеется однополчанин Куляпина, который и ввёл нас в подробности этого случая в Закавказье.
Куляпин перехватил нарушителя, но пока в Москве принимали решение, нарушитель уже подошёл к госгранице, а перехватчик оказался в непосредственной близости от самолёта. Супостат, видя, что никаких действий по нему не производят, кроме сопровождения, уменьшил скорость, добиваясь того, чтобы перехватчик свалился. Но перехватчик, выпустив всю механизацию крыла, умудрился держаться в задней полусфере, однако же сблизился с целью вплотную. А когда ему приказали уничтожить цель, то времени на атаку уже не осталось — граница была совсем рядом. Пришлось Куляпину продвинуться под нарушитель и корпусом ударить по стабилизатору. А после этого катапультироваться.
Начались международные разборки, Куляпина то собирались представить к Герою, то грозились посадить в тюрьму. В конце концов, капитана убрали из полка и представили к ордену. Однако, какое-то время он был в опале и бедствовал.
Обычная история человека, который выполнил свой долг, но стал заложником политических колебаний в верхах. Каждый из нас мог оказаться стрелочником в любой момент службы.
Побывал я и в Звёздном городке по приглашению своего однокашника Толи Арцебарского. Он в это время проходил заключительную подготовку к полёту на «Буране» и находился в Звёздном. У однокашника был напряжённый график занятий, а по выходным он занимался с юными космонавтами — вёл кружок, поэтому мы встретились коротко. Арцебарский был доволен новой службой, агитировал и меня сделать попытку поступить в отряд космонавтов, мол, окажу помощь какую смогу. Но первый полёт на «Буране» ему не светил, поскольку в группе были товарищи возрастом постарше. Толя к этому относился спокойно и надеялся на лучшее. В будущем. У него намечалась встреча старых товарищей из бывших мест службы и он пригласил на эту встречу и меня, мол, увидишь интересных людей, услышишь много занимательных историй. С удовольствием согласился — здесь я на каждый выходной свободен гарантировано, не то что в полку.
Учеба на курсах шла ровненько, без эксцессов, правда, на занятиях не уделяли внимания обмену практическим опытом работы с людьми. А ведь в составе курсов были представители всех родов авиации ВВС, во всём многообразии авиационной службы. Офицеры кучковались, в основном, по номерам служебной гостиницы, а номера были сформированы по родам: истребители жили с истребителями, ИБАшники — со своими, ВТА — с ВТА… Один я затесался в комнату с представителями армейской авиации.
Наш штурман быстро остался без денег после регулярного посещения ресторанов. В долг не брал — берёшь чужие, отдаёшь свои. Решил подзаработать проверенным способом.
Однажды вечером я застал его озабочено рассматривающим свои крутые часы, которые он купил в Афгане. Полюбопытствовал что он на своих часах нового увидел. Оказывается — угол стекла откололся, придётся идти менять, а это — дорого. Левый подработок — псу под хвост!
Выяснилось, что штурман на спор - за четвертной - бросает свои часы на асфальт, мол, часики после этого будут тикать, не остановятся. Охотники увидеть, как хозяин губит крутые часы, появлялись регулярно, пополняя ресторанный фонд штурмана. Но этот раз кварц остекления не выдержал — откололся малюсенький кусочек, хотя механизм опять не подвёл своего хозяина. Штурман не мог себе позволить носить часы с таким дефектом и понёс их часовому мастеру. Тот, бегло осмотрев остекление спросил: « Ты их о камень бил, что ли?» «А как ты догадался?» «Не ты один такой умный… Сколько просишь за бросок?»
Результат этого маленького происшествия с часами заставил штурмана изменить стратегию проведения свободного от занятий времени: рестораны остались в прошлом, он нашёл подругу с квартирой — туда можно и без денег разок заявиться, а потом реабилитироваться щедростью с получки.
Мои развлечения стоили гораздо меньше штурманских — не больше полутора рублей самый дорогой билет на выставку. И то, если там модные на Западе иностранцы выставляются. Вот они меня и ознакомили с новым явлением в искусстве — инсталляцией. Хотя, новыми для меня были материалы, которые они использовали в инсталляциях: гвозди, битое стекло, бытовые предметы, тряпки, мусор и прочее.
На одной выставке, бродя среди странных объектов иностранных мэтров, заметил двух пацанов, которые крутились около стиральной машинки с видом заговорщиков. Решил понаблюдать за ними незаметно. Я только что прошёл мимо этой битой советской стиралки, к активатору которой была приклеена джинсовая тряпка, утыканная гвоздями. Рядом на полу лежали провода и нажимной выключатель, над стиралкой висели какие-то лампочки, к которым тоже вели провода.
Ждать пришлось недолго. Убедившись, что в зале почти не осталось посетителей, один пацан нажал ногой на выключатель: активатор закрутился, заскрежетали гвозди по стенкам бака, стиралка запрыгала под замигавшими лампами. На этот дьявольский звук появилась смотрительница, пацаны со смехом брызнули от неё в другой зал. Хоть кто-то получил удовольствие от инсталляции…
А смотрительница прошла к розеткам и с наслаждением выдернула оттуда все вилки. Она-то воспитывалась на высоком искусстве.
Компания у Арцебарского собралась интересная: инструктор с нашего харьковского училища, испытатель с южных краёв, испытатель «Бурана». Все, конечно, офицеры на службе. Каждый принёс с собой бутылку крепкого напитка и коробку конфет или торт. Толя тоже выставил на стол свои запасы спиртного и съестного. Просидели, проговорили всю ночь.
Разговоры крутились вокруг испытаний новой авиационной техники и «Бурана». Я услышал историю про то, как «учились» взлетать на трамплине Сушки и МиГ-29, как выбирали угол трамплина. И как трудно приземляться на палубу. Обсуждали перспективы полётов на «Буране», Арцебарский рассказывал смешные случаи, которые были на тренировках по выживанию. Поздно вечером на шумок заскочил Васютин — он тоже выпускник харьковского училища, космонавт — тяпнул рюмку за здоровье хозяев, немного посидел, рассказал пару новых анекдотов и ушёл. А хозяйка периодически обновляла на столе закуски. Я обратил внимание, что такой еды на прилавках не увидишь. Сделал хозяйке комплимент по поводу деликатесных сортов сыра, колбасы и рыбных консервов, на что она мне заметила, мол, в хорошем месте служим, отменный паёк получаем. Да уж, доступ к хорошему пайку в нашей стране — счастье.
Я был прилежным слушателем в этой компании. Пытались из вежливости и меня послушать, но я отделался общими фразами. Понимал, что про воздушные бои этим парням слушать будет не интересно. Ведь они, в своё время, приложили много стараний, чтобы уйти из строевых полков на испытательскую работу. Все эти «вилки», «крюки», «арканы» звеном были им не интересны. Их манила другая лётная работа и они ею теперь занимаются. Кажется, все довольны своим ремеслом.
Вот испытатель «Бурана» мне показался грустным и старым. Может быть он уже что-то знал или догадывался про судьбу программы полётов «Бурана»?
Распрощался с компанией около семи часов утра. Гости тоже засобирались покинуть радушных и хлебосольных хозяев.
Славно посидели, ночь пролетела, словно час. Всё выпили и ни в одном глазу. Не спали, а бодры, будто только что проснулись после хорошего сна. Вот что значит — душевная компания!
