Матвею предрекали невероятную музыкальную карьеру. Ещё бы, так виртуозно играть на клавишных, с раннего детства выходить на большие сцены и добиваться оваций от признанных мастеров своего дела под силу не каждому. Мама- пианистка и отец- дирижёр испытывали неподдельную гордость за отпрыска, и когда в семнадцать лет он ушёл из дома, чтоб поступать на врача, без особых угрызений совести отреклись от своего неблагодарного сына. Мать, хотя и рыдала, едва вспомнит любимого Матвейку, пойти против властного дирижёра не могла, а тот был непреклонен.
Матвей устал от музыки, от залов, света софитов, фальшивых аплодисментов и оценок судий. Устал от публики, от всех этих, выходящих раз в год на концерт, ценителей, не способных отличить Шопена от Моцарта. Устал от родителей, а вернее, от их бесконечных ожиданий. Профессия врача казалась ему интересной и в то же время правильной. Самой нужной профессией на свете. Матвей, правда, оказался этой профессии не нужен. Вылетел с первого курса. Не стал переводиться на платное, а перешёл в медбратья. Учиться стало легче, но слишком долгая жизнь в совсем иной сфере деятельности не позволила ему расслабиться даже в среднем учебном заведении.
Отец как-то раз наведался к нему в общагу. Дор того они три года практически не общались. Даже на семейных торжествах стоило сыну заговорить об учёбе, отец тут же вскипал, и начинался скандал.
- Привет пап
- Ты бы хоть прибрался в своём клоповнике, или из шести будущих медбратьев никто не умеет тряпку в руках держать.
- Мой клоповник, буду убирать часто, клопы передохнут. А ты мог бы предупредить, что хочешь зайти.
- Ты бы не пустил, смылся бы с друзьями или соврал, что на учёбе.
Матвей поймал себя на мысли, что, вероятно, так бы и сделал.
- Всё равно, стоило предупредить. Ну, и чего ж ты явился.
Отец замялся.
- Я знаю, что мама посылает тебе деньги каждый месяц…
- …Это её деньги, а не твои, и если ты так беспокоишься, то не волнуйся, с зарплат всё верну.
- Нет, нет! – Старик вдруг как-то резко ослаб, его стальной голос притих, а плечи опустились. – мог бы сказать мне, что тебя выгнали с вышки, я бы заплатил.
- За консерваторию.
- Ну при чём тут это!
- Как я мог тебе сказать, ты никогда меня не слушаешь, всё время бежишь от разговора, стоит мне только начать рассказывать что-то о медицине! И…
- Я был не прав.
- Что?
- Я был не прав! Прости меня. Мне только хочется, чтоб ты был счастлив.
У всесильного, не прощающего, железного дирижёра, уволившего и растоптавшего карьеры сотен музыкантов, бежали по щекам солёные слёзы. Сын подошёл и обнял отца так, будто не видел его много лет, будто не было ссор и вражды, будто всё стало, как прежде. В тот вечер они говорили долго, казалось, пообщались обо всём на свете.
Через две недели отца реанимировали. Рак. Химиотерапия. Ещё одна. Ещё. Ещё. Кома…
На кладбище было сыро и холодно. Пахло пихтой. Мать рыдала и не могла смотреть на опускающийся в землю гроб. Матвей утирал скупые слёзы и чувствовал, как тяжело ему сейчас не сорваться и не пуститься в рыдание вместе с мамой. Но он должен быть сильным. Сердце колотится, вот-вот выскочит, но нужно быть мужчиной, не показывать слёзы.
Матвей уже десять лет проработал в больнице. Обзавёлся семей, жена и двое ребятишек, друзья всегда обращались к нему, желая без очереди пройти к врачу, был ценен на работе, но не слишком. Особенно Матвея любили за умение лабать на гитаре и грамотно разводить медицинский спирт, получалось нечто среднее между «Абсолютом» и «Зелёной маркой», но заходило сносно.
Ночное дежурство. Выезд на скорой в хрущёвку. Пятый этаж, а там больной, возраст которого можно понять только по паспорту. Весивший почти три центнера мужчина растёкся по полу квартиры в советском стиле. Рядом с ним суетилась маленькая сухая старушка, приходившаяся больному мамой. Она же вызвала скорую.
Реанимационные мероприятия. Сердце, вроде, бьётся, дыхание есть, пульс тоже. Нужно было вытащить слона в каменные джунгли из уютной пещеры, но это оказалось не просто. Сначала вызвали дополнительную бригаду, но даже вчетвером больной оказался неподъёмным. Затем приняли решение звать спасателей. Ребята смогли поднять и пронести тушу, но не прошли в дверь.
- Женщина! – спросил Матвей у суетящейся старушки. – как он гулять-то выходил?
- Он и не выходил, я ему только покушать приносила, а так за компьютером всё был, да видите, что приключилось.
- То, что сидел, это видно, ладно, давайте через окно.
Рамы на кухне выбили, немного поломали межкомнатную дверь и высадили пассажира в люльку лестницы, поднявшейся из машины спасателей.
Все спустились, и затолкав больного в скоряк, наконец, выдохнули.
- Ребята, а я ему маску надевать не буду. –сказал дежурный врач- он умер.
Со стороны спасателей полился отборный мат. Не обделил проклятиями почившего и Матвей с коллегами. Мертвеца нужно было вести в морг, а ещё следовало сказать обо всём матери умершего.
- Сейчас, покурим и поднимемся, езжайте. – сказал Матвей второй бригаде.
- Это ж надо так отожраться! – заметил напарник Матвея. – вот я столько лет на спорте, даже думал вместо врача физруком пойти, представляешь, с детишками работать. Ты, вроде, музыкалку окончил, пел?
- Играл на фортепьяно. – сказа запыхавшийся Матвей, выпускающий струйку серого дыма.
- Ты чего-то последнее время дышишь тяжело, тебе бы бросить курево-то.
- Это не от курева.
- А от чего тогда?
- На медосмотре сказали, что порог, нужно бы к кардиологу сходить.
- Так у нас осмотр полгода назад был, а ты всё тянешь.
- Отстань, спортсмен, времени не было, завтра схожу. Ладно, давай подниматься. – он затянулся и выкинул окурок.
Коллега практически сразу обогнал Матвея и взлетел на третий этаж, а затем и на пятый. Самому же медбрату нужно было присесть и отдохнуть. На четвертом как раз удобный подоконник.
Глубокий вдох. Всё хорошо. Нужно успокоить сердце. Это не боль, а от усталости.
- Ты идёшь там, эй!
Ответа не последовало.
