- Привет, Инн! Чем занимаешься на майские праздники? – звонит Олька.
- Да, незнай, вроде ничем, - чуть подумав, протянула Инка.
- Поехали ко мне в деревню, - продолжает Олька. – Картошку надо посадить. Деду поможем.
- Какому ещё деду? – Инка вытаращила глаза. - У тебя нет деда. Может, бабушке?
- Да нет, моей не надо. Дед Жанкин.
- Здрасьте. Дед Жанкин, а сажать картошку нам? – не унималась Инка.
- Едешь или нет? – тверже спрашивает Ольга. – Жанка на майские не приедет, не получается. До 9 мая надо посадить. Дед один не сможет – он фронтовик, однорукий…
Вот так собрались и поехали Олька с Инкой в деревню садить картошку. Ехать далёко: два часа трястись в автобусе, с пересадками, до того села, где конечная автобусная остановка. Потом пешим ходом километров семь до хутора, там девчонок ждёт дед…
Первые майские деньки – такие солнечные, теплые выдались, благодать! Лужайки, полянки, лесок перебегают с одной и с другой стороны шоссейки. Птицы поют заливисто. Аромат трав божественный. Шлепают Олька с Инкой по пыльной гравийке.
То и дело проносятся мимо них мотоциклисты. О-о-о! Мотоцикл в деревне – это не транспорт, а песня. Если у двора стоит такой «Восход», «Иж Юпитер» или «Минск» - вся деревня знает о железном помощнике. А уж если «Ява» или «Чезет» - поди, как «мерседес» сейчас. Парень – «рокер»: какая деваха откажется прокатиться!
Как ни зазывали парни подвезти девчонок, те не соглашались. Перешли через мосток речушку, и на горизонте показались родные домишки – хутор из шести оставшихся дворов. По пути заглянули к деду поздороваться.
Дед показался Инке суровым, хотя на вид-то больно неказистый: вихрастый, маленький, сухонький, но жилистый. Отправил он девок сил набираться. Так и пробасил: «Ступайте, девки, отдохните с дороги. Силушки наберитесь к завтрему. 15 соток садить будем!», потому как «ужо сам всё решил».
Следующим майским утром похолодало. Да так, что оделись наши городские в одёжки, что им бабка дедова дала – пригодилось и негодное: «Напяливай, красавица, не стесняйся. Некого тута стыдиться», - бабкино напутствие.
Олька с Инкой земельку копают – благо, земля вспаханная, легкая как пух. Дед картошину в ямку бросает, девок струнит: «ох и горемычная ты, работАть не умеешь», «у меня одна рука - у вас четыре, я скорее вас лажу», «чаво, нерасторопная, хохочешь?!».
Девчонки не обижаются на него, не злобный оказался. Как глянут друг на друга, так и смехом покатываются. Обе в фуфайках, на голову платок повязали, поверх платка - ушанка, от холода носы краснючие – такими они друг друга еще не видели. Работают и хохочут.
О-па! Потемнело враз. Из тучи, что зависла над домами, снег повалил. Ветер ледяной хлещет. Дед покрикивает. Девчонки стараются. С горем пополам засадили они картошкой добрые пятнадцать соток.
Зашли в дом. Дед довольный. Да и не дед он теперь, а «парень иховый»:
- СкидавАйте отрепье свое, - командует. – Марш за стол. Подавай, бабка, чаво наготовила!
- А ли ошалел, старый?! Раскомандывалси…., - отирает руки о тряпицу супружница. – Отдышись хотя. Дай девчатам сугреться.
- Вот шас ты и дашь нам для сугреву, - покладисто вторит ей дед.
Уселись за стол. Молодухи по одну сторону, у окошка, дед – по другую. Стол крепкий, огромный, человек десять вместит. Поверх скатерка клеенчатая, да милая такая, вся в цветочек синенький.
Налила бабка по тарелкам щей, настоящих деревенских - наваристых, из кислой капусты с деревенской сметаной. Инка на ушко Ольке шепчет:
- Оль, тарелки огромные. Я столько не съем.
А дед всё слышит, грозится:
- Я те покажу – не съем! Дай-ка, бабка, самогону нам. Согреть их надобно. – это он о девчонках печётся, чтоб не заболели. - Потом в баньку подёте. Истопила?
Налил дед всем по пол граненного стакана мутного самогона. А Инка не то, что самогон, вино еще не пробовала.
- Надо, дочь, - уверяет бабака. – Не то, заболеешь простудой. Вишь, кака вам буря разгулялась севодни.
В общем, и выпили, и щи съели с зеленым лучком да солью. И в баньке попарились. Всё смогли. Оставили старики девчат у себя ночевать: «У нас места-то, поди, поболе вашей бабки Натальи».
К вечеру девчонок разморило. После чая Инка забралась спать на печь тут же, в передней - бабка натопила из-за непогоды. Ольку уложили на перину в спальную комнату. Олька предупредила Инку, что ночью, после рабочей смены, к ней приедет жених:
- Инн, пошли со мной на улицу. После работы Валерка приедет, - уламывала подругу Оля. – Жених мой.
- Даже не думай. Мне на печке хорошо. Я отсюда не слезу, - зевала Инна.
- Инн, имей совесть, - взывала Ольга. Мы же подруги, везде вместе. Идём! Я вас познакомлю. Ты будешь моей свидетельницей на свадьбе.
- Познакомишь днём, тогда и разгляжу его. Отдохни, а-то проспишь жениха, - засыпая, бормотала Инка.
Среди ночи она вдруг услышала какой-то рёв. Так ей спросонья показалось. Ан-нет, это сигналит машина, большая, мощная, «Камаз» - не меньше. И фарами моргает. Соскочила Инка с печи и, ну, тормошить Ольку: вставай! милый твой приехал! беги к нему, пока он весь хутор не разбудил…
Через несколько месяцев Оля и Валера поженились. Инна – свидетельница. Свадьбу гуляли в соседнем селе, от которого девахи шли пешком сажать картошку Жанкиному деду. Ох, и счастливые были молодые!
Но это уже другая история.