Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Сегодня главным нашим гидом по июлю девятнадцатого столетия будет замечательный русский художник Андрей Ефимович Мартынов, оставивший нам достаточное количество гравюр с видами тогдашнего Петербурга как раз 1821-1822 гг - например, как заглавную - "Летний сад и набережная Фонтанки": место для всякого ленинградца заветное, красивейшее и - слава богу - до сих пор не изуродованное новейшими реформациями, даже несмотря на все усилия "невмешательства" в дела нечаянного сноса исторических зданий со стороны городских властей последней поры. А я же очень постараюсь, чтобы наш вояж на двести лет назад соответствовал красоте иллюстраций - хотя бы кажущейся безмятежностью. Нынче у нас в июле погостюют следующие персонажи и произойдут такие события:
- "Такую личную неприязнь испытываю..." "Невежда" Василий Козлов
- Петергофские гуляния с Карамзиным
- Московские развлечения всякий день - медведи, фейерверки, карусели, балы...
- В мире неспокойно: в Португалии разоблачены заговорщики, Греция в огне, пропала собака - хвост носит вверх
- Июльский поэтический фестиваль: Жуковский-Кюхельбекер-Рылеев
21 июля 1822 года Пушкин шлёт из Кишинёва брату Льву в столицу письмо, полное интереснейших нюансов и огромного количества вопросов - он "голодает" по новостям, ему интересно буквально всё!
"Ты на меня дуешься, милый; нехорошо. Пиши мне, пожалуйста, и как тебе угодно; хоть на шести языках; ни слова тебе не скажу — мне без тебя скучно — что ты делаешь? в службе ли ты? пора, ей-богу пора. Ты меня в пример не бери — если упустишь время, после будешь тужить — в русской службе должно непременно быть 26 лет полковником, если хочешь быть чем-нибудь, когда-нибудь; следственно, разочти; тебе скажут: учись, служба не пропадет. А я тебе говорю: служи — учение не пропадет. Конечно, я не хочу, чтоб ты был такой же невежда, как В. И. Козлов, да ты и сам не захочешь. Чтение — вот лучшее учение — знаю, что теперь не то у тебя на уме, но все к лучшему.
Скажи мне — вырос ли ты? Я оставил тебя ребенком, найду молодым человеком; скажи, с кем из моих приятелей ты знаком более? что ты делаешь, что ты пишешь? Если увидишь Катенина, уверь его ради Христа, что в послании моем к Чаадаеву нет ни одного слова об нем; вообрази, что он принял на себя стих И сплетней разбирать игривую затею; я получил от него полукислое письмо, он жалуется, что писем от меня не получил, не моя вина. Пиши мне новости литературные; что мой «Руслан»? не продается? не запретила ли его цензура? дай знать... Если же Слёнин купил его, то где же деньги? а мне в них нужда. Каково идет издание Бестужева? читал ли ты мои стихи, ему посланные? что «Пленник»? Радость моя, хочется мне с вами увидеться: мне в Петербурге дела есть. Не знаю, буду ли к вам, а постараюсь. Мне писали, что Батюшков помешался: быть нельзя; уничтожь это вранье. Что Жуковский, и зачем он ко мне не пишет? Бываешь ли ты у Карамзина? Отвечай мне на все вопросы, если можешь, — и поскорее. Пригласи также Дельвига и Баратынского. Что Вильгельм? есть ли об нем известия?
Прощай.
Отцу пишу в деревню"
Лев и в самом деле был несколько обижен на старшего брата - за то, что тот давешней зимою шутливо распёк его и за краткость писем, и за их излишнюю французскость. Оно и понятно - Льву только лишь семнадцать, он - как и Александр в свои семнадцать - захвачен вихрем новой взрослой жизни, и уж точно ему невдомёк - насколько важны для Пушкина письма его, и друзей, и просто знакомых... "Болтливость братской дружбы была бы мне большим утешением. Представь себе, что до моей пустыни не доходит ни один дружний голос — что друзья мои как нарочно решились оправдать элегическую мою мизантропию — и это состояние несносно".
Кто таков "В.И.Козлов", о коем столь пренебрежительно отзывается Пушкин? Только, чур - не путать его с нечастным слепцом Иваном Ивановичем Козловым, к которому Пушкин, к слову говоря, прекрасно относился, равно как и ценил его поэтический дар. Болезнь настигла Ивана Ивановича годом ранее. Прежде всего, "наш" Василий Иванович - купеческий сын, возможно, этим объясняется неприязнь поэта, вообще "купцов" в поэзии, литературе и публицистике не жаловавший (вспомним хотя бы необъяснимую с чисто человеческой точки зрения антипатию его к Николаю Полевому - причём, ещё до того, как последний "задел" Пушкина за чувствительные струны его дворянской души). "Тоже поэт", критик, а также редактор знаменитого "Русского инвалида", Василий Козлов был и в самом деле неприятен Пушкину, он ещё несколько раз с насмешкою помянет его и в более поздних письмах ко Льву. Сословный снобизм... Приведём хоть небольшое стихотворение Козлова, чтобы понять - всё ли и в самом деле настолько плохо?
Тростник с лягушкою вступает в разговоры.
"Смотри, - сказал Тростник, - как зелен я, высок!
Как украшаю я реки сей быстрый ток,
Как трости гладкие собой пленяют взоры!"
Лягушка же в ответ: "Так зелен ты и густ;
Жаль только, что внутри ты пуст"
Убейте меня, но ничего скверного не вижу, напротив - для 1810 года очень и очень недурно! Судьба отпустила Козлову всего 33 года, в 1825-м (спустя немногим менее трёх лет от написания сегодняшнего пушкинского послания брату) он умрёт от чахотки в Петербурге. Портрета не сохранилось. Равно как и могилы. Ещё строки этого персонажа - как эпитафия самому себе:
Печальна жизнь промчалась с быстротою:
Чуть памятна мне дней моих весна;
От ранних лет она помрачена
Страданием, бедами и тоскою...
К Екатерине Фёдоровне Муравьёвой, матери будущих "декабристов" ("Русскiй РезонёрЪ" писал уже об этой удивительно стойкой женщине и трагической её судьбе в одном из циклов) адресовано послание Николая Михайловича Карамзина от 28 июля 1822 года, интересное, прежде всего, рядом бытовых коротких авторских зарисовок - что делали петербуржцы летом в городе? И - сразу на заметку - июль 1822-го выдался в столице дождливым!
Царское Село, 28 июля 1822.
Почтеннейшая и любезнейшая Катерина Федоровна! Вы и мы были в Петергофе, а не съехались. Граф Каподистриа помешал и моей беседе с любезным Никитою Михайловичем, к моему сердечному сожалению. Мы собирались к вам, но теперь думаем отложить до 19 августа, чтобы праздновать у вас любезные имянины. Позволите ли приехать нам и с сыновьями? То есть, можете ли поместить всех нас дня на два в вашем обновленном доме? Думаю завтра, если не будет дождя, съездить часа на три в город для свидания с Иван. Иван. Дмитриевым: полагаю, что вы еще в Петергофе, и не имею надежды видеть вас.
После засухи льют дожди, так, что грустно. Впрочем мы здоровы, слава Богу, и живем в тишине; мало гуляем, но много читаем. В Петергофе мне всегда приятнее была прогулка в шлюпке по морю, а прекрасной иллюминации мы почти не видали. Целую вашу ручку, обнимаю ваших милых, и свидетельствую мое душевное почтение Александре Николаевне. Катерина Андр. будет писать к вам завтра. Навеки преданный вам
Н. Карамзин.
Адрес: Ея Превосходительству Милостивой Государыне Катерине Федоровне Муравьевой. В доме ея у Аничкова мосту на Фонтанке. В С. Петербурге.
Петергофские гулянья поминаются и в июльской переписке наших любимых светских болтунов братьев Булгаковых. Мы сейчас дойдём до их описания, но сперва оценим по достоинству ещё одну сценку - с медвежьей травлей. Итак, Александр - Константину из Москвы 10 июля 1822 года.
"... Знаешь, где я был вчера? Подцепил Вейтбрехта и поехал на медвежью травлю. Там было мишка напроказил: перервал ошейник и сорвался с цепи. Надобно было видеть эту потеху. Все голову потеряли, а многие женщины, бывшие в амфитеатре и, следовательно, вне могущества медведя, так испугались, что ну бежать. Мусье этот, рассерженный травлею, и хотя очень устал, стал кидаться на травильщиков, несмотря на их дубины. Я дал совет пустить на него собак 20. Частный пристав велел это тотчас сделать, между тем люди привязали за всякую лапу по веревке, растянули его и кое-как накинули новый ошейник на шею. Долго очень это продолжалось, и я думаю, что ежели б медведь не был слеп, пришлось бы его застрелить; я зрелища сии не люблю, а поехал для шара, который после спускали, и славно удался. К низу была привязана сидящая на стуле человеческая фигура, которая после, на очень большой высоте, отвязалась и упала на землю, на Тверскую. Многие уверены были, что это живой человек. Дети из дома видели шар, ибо он пролетел через всю Москву. Не знаю, где упал; он имел 48 аршин в самой большой окружности...Ты хвалишь будущий праздник петергофский, а кого-то будет в нем недоставать? Татищевой, которая остается здесь на две недели... "
Константин сообщает Александру новости как раз касательно Петергофа:
"... Поговаривают о путешествии государя после петергофского праздника, но еще не знают, и я, по крайней мере, не знаю еще ничего положительного. В Ораниенбауме точно будет фейерверк и, кажется, смотр войскам... "
Но что москвичам эти столичные праздники? У них свои развлечения - и, право, ничуть не хуже, чем в Петергофе!
"... Вот как дело-то было. Я поехал к Вяземскому в Остафьево с Жихаревым, Нечаевым и моим Ваською в четвероместной карете, в час пополудни. 23 версты – неважное расстояние; но дорога дурна, и мы приехали незадолго до обеда, за которым было нас более сорока человек. Большая часть гостей явилась к вечеру. Пили здоровье новорожденного, и палили пушки. После кофею пустились с трубками по воде на ту сторону пруда, на большой луг, где были всякие качели, хороводы и народный праздник. Наши дамы качались, а я принялся за свою любимую игрушку – кидать пряники: сел на круглые качели, меня подняли наверх и держали качальщики все в этом положении, а я оттуда, то есть с полета, кидал пряники и пользовался прелестною картиною.
К восьми часам возвратились в дом, который скорее назвать можно дворцом: большое каменное здание, соединяющееся с двумя флигелями посредством колоннад. Пили чай, стало много наезжать соседей и из Москвы. Были тут: Неелова с двумя барышнями, графиня Потемкина, графиня Гудович с сестрою, Всеволожская с сестрою, княгиней Трубецкою, Четвертинские и проч., со множеством молодежи. Юлия Александровна, как ни спешила, не могла приехать прежде девяти часов. Как явилась с мамзель Элен и Софьею Урусовой, тотчас сигнал для театра. В первой пьесе – «Роман на час» – играли очень хорошо княгиня Вера, молодой Ваксель и мамзель Ирен, француженка, живущая у Бартеневой. Вторая пьеса была «Портной Руссо». Обе Пушкиных там были прелестны. Василий Львович играл роль финансиста, пристрастившегося к почестям, титулам и глупого. Алексей Михайлович Пушкин играл портного и сильно нас позабавил! Его ролью было мистифицировать финансиста; однако же он только это и делает в жизни всякий раз, как встречает доброго и доверчивого Василия Львовича. После спектакля спели новорожденному русские и французские куплеты.
После спектакля начали бал, который продолжался до пяти часов утра. Перед ужином был фейерверк, который не очень удался. Многие уехали после бала, но я себя почувствовал таким уставшим, да и мои товарищи также, что мы решились поспать несколько часов; а вышло, как мы проснулись, что 11 часов. Мы позавтракали в саду. Тут стали меня мучить, упрашивать остаться еще день, но я никак не мог согласиться ради почты и Наташи. Жихарева уломали; я оставил ему вместо себя Василия Львовича, у коего взял карету, и возвратился в ней в город; написал тебе несколько строк, поехал к Юлии Александровне – с ней проститься, ее уже не нашел, – уехала к вам; воротился я домой и завалился спать..."
Ах, эта привольная московская жизнь - вдали от чопорного Петербурга с его церемонным этикетом и великосветскими правилами с оглядкою на Государя!.. И опять-таки наш Пётр Андреевич Вяземский всё сибаритствует: и пушки у него палят, и пряниками кидаются, и бал, и фейерверк, и молодой Ваксель с мамзель Ирэн представления разыгрывают... А у самого долгу на полмиллиона (грехи молодости), и доходу постоянного весьма немного, и ремонт усадьбы недёшево обошёлся, и в службу назад не воротиться!..
И не смогу удержаться, чтобы не привести отрывок из ещё одного письма Александра Булгакова брату - от 24 июля. Неугомонный московский почт-директор, кажется, ни дня не проводит без поездки в чьё-нибудь имение. Вот бы и нам так! Просто чорт меня побери - до чего хочется хоть с месяц этак пожить!
"В субботу, как писал я к тебе, отправились мы с Василием Львовичем в Валуево. Только что мы вышли из кареты, пошел дождь, который сутки целые не переставал идти. Это помешало фейерверку, иллюминации, прогулкам и народному увеселению. Из комнат не выходили, сидели в них, как птицы в клетке, и вообще не очень было весело, да и не было никого, кроме домашних и нас двух, Четвертинского с женою (они в одной версте от Валуева) и славного Филистри. У молодой графини болела голова целый день. Ваня тут как чужой ходит, не говоря ни слова. Он более походит на генерала, приехавшего отдать отчет военному суду, нежели на молодца, подхватившего прелестнейшую невесту в России.
Обед был очень хорош. При шампанском Филистри вдруг встал и говорил французские стихи, сочиненные им тут же. Кроме сего, вот стихи итальянские – его же работы. Как прочел он стихи за столом, то я послал Ване сказать, чтобы он готовил 500 рублей поэту. Покраснел и закряхтел. После обеда я к себе отретировался курить, а там посадили меня в вист по 20: я выиграл у Хитрово 18 рублей, да у Урусова 20 рублей. В 8 часов начался род бала, но так как не клеилось от недостатка кавалеров, то созвали всех девушек, пустились играть в жгуты, кольцо и проч. игры. Потом Варенька подала хороший голос делать живые шарады. Ну, уже тут мы посмеялись, и Филистри был чрезвычайно мил. Думали его подкузьмить, а вместо того он Василия Львовича посадил в ремиз. Сперва делали Орфея. Первый акт «or», 2-й «fée», 3-й «Orphée». Тут пришел Филистри с гитарою, венком на голове, плащом из шали и запел: «Потерял я свою Эвридику», – и кончил стихами в похвалу графини Марьи Алекс.; все очень аплодировали..."
Не пора ли нам прекратить уже озорничать да повесничать вместе с этими праздными господами, да и заняться сурьёзным делом - газету почитать? "Санкт-Петербургские ведомости" нумер 53 от вторника июля 4-го дня. А то, знаете ли, может сложиться обманчивое впечатление, что вся Империя лишь веселится, и вообще непонятно - как она только существовать может, коли все по имениям да по праздникам туда-сюда колобродят и фейерверками любуются?
В Лиссабоне португальском, судари мои, неспокойно!
"Государственные Ведомости содержат следующую статью об открытом здесь несколько недель тому назад заговоре: "наконец найдены неоспоримые доказательства, что проклятые анархисты и честолюбивые заговорщики умышляли миролюбивых жителей ввергнуть в крайнее бедствие, разорить Государство, низвергнуть Короля и уничтожить Кортесов. Посему нужно было снабдить нашего Министра Юстиции неограниченным полномочием. Слава Богу! Замыслы безбожников уничтожились и заговор их открыт. Ночью с 1-го на 2-е ч. сего месяца начальству уезда (Руа-Нова) удалось схватить главных виновников заговора в ту самую минуту, когда они тз так называемой либеральной типографии на улице Формозе вывозили великое число возмутительных прокламаций"
Ничего, господа, святого у этих анархистов! Это ж надо только умыслить такое?.. Государство разорить?!.. И с прокламациями как вовремя успели. А коли бы злодеи успели наводнить ими улицы? Слава Богу, у нас в России нет и ничего подобного быть не может, с нами Бог и Государь!
По-прежнему, уже третий месяц весь христианский мир не может прийти в себя после апрельских известий о печально известной "хиосской" резне. Несчастные греки!
"СМИРНА от 10-го майя.
Капитан-Паша предложил жителям острова Самоса прощение, но они, видя участь Хиосцев, и не полагаясь на обещания Турок, отвергли оное; они решились защищаться до последней капли крови. Также острова Идра, Специя и Ипсара отвергли все предложения о мире. На Ипсаре 10.000 вооруженных жителей решились дорого продать свою жизнь. Все корабли вышли в море и ожидают соединения оных в назначенном месте. На их флагах находятся надписи: "Свобода или смерть!"
Капитан-Паша опять вручил Паше Хиоскому управление сим островом. На сем острове уцелели от разорения одни только домы Консулов"
Пора в столицу! Здесь-то всё тихо... ну, разве что, попадается кое-где нечистый на руку народец из дворни.
"Осип Илькевич объявляет, что дворовая крепостная его женщина Марья Кубцева прошлаго июня 21-го числа отлучилась без вида с квартиры его 4-й Адмиралтейской части 2-го квартала, из дома под №124, унеся с собою некоторыя вещи. Приметами оная Кубцева: роста средняго, волосы темнорусые, брови черные, глаза карие, лицом чиста, говорит Малороссийским наречием, в капоте полосатой Турецкой материи. Если где оная окажется, то не держать ее у себя, представить куда следует для отсылки к нему Илькевичу"
Приметы, конечно, те ещё... кабы родинка какая, или зубы, скажем, с изъяном... А капот "полосатой Турецкой материи" и сменить ведь можно, так понимаю, "некоторые" похищенные у г-на Илькевича вещи вполне материальны, ежели это вообще не сами деньги!
И напоследок - очень трогательное:
"Пропала белая собачка, кобель, у коей на спине и на ушах два рыжеватых пятна, глаза и нос черные, до половины остриженная, кроме пушистаго хвоста, который она носит вверх. Кто доставит ее, или поставит об ней сведение 3-1 Адм. части 2-го квартала в дом Эстерейха под №134, тот получит пристойное награждение"
Будем надеяться, что глупую Фидельку (или Жужу) вернут обеспокоенным хозяевам, тем более, что приметы (в отличии от девки Кубцевой) - вернее не сыщешь, хвост носит вверх!
И снова - какой уже месяц подряд - наши поэты ленятся, ни строчки не написав текущим месяцем, а это означает, что нынче мы завершаем путешествие по июлю 1822- го стихами, написанными в июле же, но несколькими годами ранее. Очередной поэтический фестиваль!
Откроет его Василия Андреевич Жуковский переводом из Шиллера - "К Эмме", сделанным 12 июля 1819 года.
Ты вдали, ты скрыто мглою,
Счастье милой старины,
Неприступною звездою
Ты сияешь с вышины!
Ах! звезды не приманить!
Счастью бывшему не быть!
Если б жадною рукою
Смерть тебя от нас взяла,
Ты была б моей тоскою,
В сердце всё бы ты жила!
Ты живешь в сиянье дня!
Ты живешь не для меня!
То, что нас одушевляло,
Эмма, как то пережить?
Эмма, то, что миновало,
Как тому любовью быть!
Небом в сердце зажжено,
Умирает ли оно!
Браво, Василий Андреевич, очень мило, хоть и излишне на современный вкус сентиментально - впрочем, вполне в духе эпохи.
30-м июля того же 1819 года, датировано стихотворение Вильгельма Кюхельбекера "Ручей" - длинноватое, но исполненное яркой философичности, и - к тому же - имеющее крайне приятную современному читателю ритмику стиха.
Мальчик у ручья сидел,
Мальчик на ручей глядел;
Свежий, краснощекий,
Он тоскующей душой
За бегущею волной
Несся в край далекий.
«Как здесь стало тесно мне!
Здесь в унылой тишине
Чуть влачатся годы.
Ах, умчусь ли я когда
В даль волшебную, куда
Льются эти воды?»
Льются, льются токи вод,
Миновал за годом год.
Он узнал чужбину;
Полетел, исполнен сил,
Жадно наслажденье пил,
Жадно пил кручину.
Быстрым пламенем любовь
В нем зажгла и гонит кровь.
Сердце в нем вспылало:
Как горит он все обнять,
Все к груди, к душе прижать.
Все для сердца мало.
Он за славой полетел,
Полетел навстречу стрел,
В шум и ужас боя;
Разгромил врагов герой, –
Но насытился войной:
Мрачен лик героя.
Льются, льются токи вод.
Миновал за годом год;
Бросил он чужбину
И, согбенный над клюкой,
Вот понес в свой край родной
Дряхлость и кручину.
Над ручьем старик сидел,
На ручей старик глядел:
Дряхлый, одинокий.
Он растерзанной душой
За бегущею волной
Несся в край далекий!
Несколько дидактично, но заставляет задуматься... о "реке жизни, которая утекает в вечность"...
Каков может быть лучший подарок от поэта на день рождения долгожданного малютки? Стихи, разумеется! Так и поступил Кондратий Рылеев, написав восемь строк новорожденному сыну своего приятеля Николая Бедраги Якову 13 июля 1821 года.
Да будешь, малютка, как папа, бесстрашен,
Пусть пламень гусара пылает в крови;
Как маменька – доброй душою украшен
И общей достоин любви.
Но что я желаю – любезность, отвага
И пылкость души молодой
Уже в колыбели, малютка, с тобой,
Без них – не родится Бедрага
Сам виновник торжества (по некоторым данным - Бедряга), числившийся помещиком хутора Григорьевка Воронежской губернии, дослужился до надворных советников, женат был на некоторой Елизавете Сергеевне, от коей имел четырёх сыновей. И слава Богу!
Таким (или примерно таким) увиделся мне июль 1822 года, а уж хорош он был или плох - судить всяко не мне. Нас же с вами в наступившем месяце ожидают литературные приложения - оба-два, традиционные циклы одного дня XIX и XX столетий и парочка негромких ностальгических киноюбилеев советской поры.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
Предыдущие статьи цикла "Однажды 200 лет назад..." с "Литературнымъ прибавленiем" к оному, циклы "Век мой, зверь мой..." с "Ежемесячным литературным приложением", "И был вечер, и было утро", "Размышленiя у парадного... портрета", "Я к вам пишу...", "Бестиарий Русскаго Резонёра", "Внеклассное чтение", а также много ещё чего - в иллюстрированном гиде по публикациям на историческую тематику "РУССКIЙ ГЕРОДОТЪ"
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ЛУЧШЕЕ. Сокращённый гид по каналу