К ним постоянно кто-то заходил. И всем находилось место и время. Особенно многолюдно было, когда к Илье приходили мальчишки. Зоя Петровна как сейчас слышит, что мама, перешагивая через кроссовки ребят, со смехом говорит так, чтобы и мальчишки слышали:
-Что ж вы такие большие ноги отрастили? Скачи тут через ваши сорок четвертые размеры. Как они тогда все хохотали! А теперь к Илье гости почти не приходят. Только на день рождения. На котором она четверть часа посидела и тихонько ушла в свою комнату. Гостей приглашала Ира – день рождения был ее. Все вроде воспитанные. Вроде… И, кстати, не было ни Ириной мамы, ни ее брата. Зоя Петровна спросила у нее, где они. Ира спокойно ответила: -Да им поздно будет возвращаться. Мы завтра купим торт и заедем к ним. О том, чтобы пригласить и Зою Петровну к сватье, даже не подумала. Вспоминала все это Зоя Петровна, и так ей стало себя жалко…
А на работе у нее стал болеть то ли бок, то ли живот. Она смутно догадывалась, что это аппендицит. Но терпела. Думала, что доберется домой и ляжет поскорее, свернувшись калачиком. Добралась. Даже в глазах темнело. Наглоталась анальгина. То ли уснула, то ли в забытье была. Но утром кое-как пошла на работу. Ну, а там уже совсем плохо стало. И скорая ее увезла. Илья, конечно, ничего не знал. Заметив, что ее нет дома, а уже поздний вечер, позвонил ее коллеге. И та сказала, что маму еще утром увезли на скорой в больницу. Потом ей медсестра рассказала, что поздно вечером, а медсестра как раз дежурила, приходил молодой человек. Сказал, что сын Зои Петровны. Спрашивал о ней, просил, чтобы его пропустили. Но нельзя было. Приходил он и на следующий день. Принес сок, апельсины, записку передал. Но и тогда к нам в палату никого не пускали.
-Знаешь, о чем я думаю? – спросила меня Зоя Петровна.
– Наверное, нам надо жить врозь. Между собой у молодых вроде все хорошо. Это у меня с Ирой нелады. Хотя, может быть, она так и не считает. Может, в ее представлении это самые настоящие лады…
И мы стали говорить о том, что в каждой избушке свои игрушки. Что есть семьи, где уживаются несколько поколений. А есть маленькая семья, где один ребенок, где квартира отдельная, а с родителями не задалось. Но у Зои Петровны очень, видать, наболело. Она вдруг вспомнила, и на этот раз заплакала, один случай. Зоя Петровна как всегда раньше Иры пришла с работы. Быстро сварила себе овсянку и чай. Уже доедала и собиралась идти в свою комнату. Тут пришла Ира. Поздоровалась. И вынула из пакета апельсиновый сок и два эклера.
-Эти два эклера, - всхлипывая, говорила Зоя Петровна, - и сейчас у меня перед глазами. Ира их положила на тарелку и понесла в свою комнату…
И тут мне стало так понятно, что гнетет Зою Петровну. Это слушать, может быть, смешно. Подумаешь, переставленный холодильник. Подумаешь, занятый душ. И, в конце концов, подумаешь, всего два эклера. Но это для Зои Петровны настоящее горе. Это подтверждение того, что она списана в тираж. Что Ира к ней не касается, и она не должна к Ире касаться. Так не только к Ире – Илья ведь в одном строю с женой.
-Вот скажи, - обращается ко мне Зоя Петровна.
– Я знаю, что плохой мир лучше доброй ссоры. Но мне дышать тяжело рядом с Ирой! Она и Илью переделывает. Но впутывать Илью в эти разборки не хочу. И тут я вспомнила историю своей соседки. Очень похожую на ту, что рассказывает Зоя Петровна. У той соседки невестка с первого дня вела себя двулично. При сыне сама вежливость, забота и уважение к свекрови. Которая, кстати, по характеру была терпеливой и уж никак не скандалисткой. Но стоило сыну уйти, невестка теряла берега. В лучшем случае вообще не замечала свекровь. А чаще всего грубила ей, командовала, могла затеять обед и просто не впускать свекровь на кухню. Она могла заорать, что та ей мешает, что есть у свекрови своя комната, пусть там и сидит.
-Или аппетит прорезался? – с ехидством в голосе спрашивала невестка. – В таком возрасте есть много нельзя. А то и умереть можно. Терпела долго свекровь. Но однажды и у нее терпение лопнуло.