Самый трудный и времяемкий с организационно-технологической точки зрения аспект спецоперации – социально-психологический. Российские войска могут одерживать сколь угодно блестящие победы, но если спустя год-два после окончания военных действий не будет обеспечен приемлемый уровень лояльности России со стороны, условно говоря, 70% населения взятых под контроль территорий, то регионально-стратегического смысла в военной победе над Украиной уже не будет. Глобально-стратегический смысл (в виде уже состоявшегося месседжа Западу: «Будете знать, как пробовать нагнуть Россию») останется, но взятые войсками под контроль украинские территории надолго окажутся не только глубоко дотационными для российского бюджета, но и опасными в террористическом плане, подобно зоне активности ОУН-УПА в 1944-1953 годах.
Исходные на момент начала спецоперации настроения местного населения «в арифметическом среднем» были не в пользу России – наши танки с цветами никто не встречал и радостные упования на Россию выражала разве что какая-то небольшая часть пенсионеров. Есть целый комплекс причин такой позиции, включая исторически сложившуюся специфику менталитета русскоязычного населения Украины по сравнению с менталитетом русских юга России (это относительное несовпадение проявлялась еще в советские времена, а за тридцать лет проживания в разных государствах только увеличилось). Но ключевой причиной все же является уровень сомнений в надежности России как гаранта безопасности и достаточного объема восстановительных инвестиций на взятых под контроль территориях. В 2014 году наша страна показала себя в этом качестве на Донбассе (в отличие от Крыма) не слишком убедительно. Так что в начале спецоперации местный обыватель, разумеется, скептически рассуждал: «Россия приходит и уходит – а нам здесь жить».
Особенность украинского менталитета - исторически украинцы со своим во многом еще «хуторским» сознанием никогда не были заинтересованы в том, чтобы над ними была сильная власть, мешающая им сидеть по своим «хатам» во имя каких-то своих государственнических целей. Стырить что-то у государства для украинца – дело вовсе незазорное, потому что неотвратимостью наказания от госорганов обычно дело и не пахнет, когда в обиходе граждане привыкли решать свои проблемы по принципу: «Не подмажешь – не поедешь». Еще Антон Деникин в своих «Очерках русской смуты» писал: «Украинцы считают, что управлять государством так же легко, как вскопать огород после пляшки горилки». За сто лет в этом отношении мало что изменилось – так что не стоит удивлять низкому управленческому качеству плеяды постсоветских президентов Украины. Тут уж каков избиратель - таков и президент. Разумеется, тут обывателю стоит крепко задуматься, стоит ли стремиться переходить из привычной хитрованской вольницы в прокрустово ложе российской правоприменительной практики.
Сейчас, в условиях войны, от украинского обывателя мало зависит ответ на вопрос, под чьим военным контролем окажется его населенный пункт. Но каждый из хитрованцев задает себе фундаментальный вопрос о том, какое государство лично для него будет менее токсичным через год-два: украинское, российское или, может, вообще удастся пролезть под сурдинку беженства в гражданство ЕС. Вопрос очень непростой и ответ на него "в среднеарифметической динамике" разный для русскоязычных жителей разных украинских регионов. Тем более с учетом того, что какой будет разоренная войной и клоунским госуправлением Украина в 2023-24 годах – это еще куда менее понятно, чем то, которой будет Россия…
Начнем с приблизительного прогноза экономической ситуации в зоне гривны и рублевой зоне на территориях, взятых под контроль российскими силовиками. Потому что чтобы ни вещал "телевизор", для обывателя в конечном счете всегда победит "холодильник"...
Продолжение следует