Основательница «Верстки» — о запуске медиа в условиях войны
Чуть больше месяца назад, 26 апреля, появилось новое медиа «Верстка». Издание запустилось как ответ на активную кампанию по уничтожению российских независимых СМИ во время войны с Украиной. За месяц работы «Верстка» успела выпустить несколько текстов про героинь антивоенного сопротивления, аналитическую заметку о том, как менялся образ Владимира Путина за время его правления, а также исследование о том, как российские мужчины предлагают украинским женщинам помощь в обмен на секс, любовь и работу по дому.
Идея проекта принадлежит одной из организаторок фестиваля о гендерной грамотности и свободе выбора Moscow FemFest Лоле Тагаевой. Публикуем интервью с ней.
— Как появилась идея проекта?
— Как реакция на вторжение российских войск в Украину. В течение первой же недели после начала войны были разгромлены почти все последние независимые российские медиа. А я всегда была сторонницей того, что нужно просто делать то, что ты можешь максимально хорошо в данный момент. Мне трудно лежать на диване и сходить с ума от того, что я ничего не могу изменить. Я знаю, что что-то, пусть и малое, все-таки изменить можно. В первые же дни после запуска «Верстки» нам удалось собрать деньги на штраф и адвоката Екатерине Зариповой — маме, которую судят за то, что она срывала буквы Z c окон в детском саду Ясногорска. Мы написали хороший честный текст, а люди в комментариях уже сами начали предлагать [нашей героине] помощь.
— Как ты изначально сформулировала для себя идею проекта, который решила запустить?
— Так как я давно занимаюсь организацией фестивалей [о гендерной грамотности] Moscow FemFest и Moscow Malefest, я сразу понимала, что нужно делать медиа, в котором мы могли бы использовать нашу гендерную экспертизу, «линзу» — видеть то, что другие, возможно, не видят. Во время войны — это, в первую очередь, женская уязвимость и мужская милитаристская социализация. Нашумевший текст об украинских беженках, который почти все независимые российские медиа перепостили, или написали о нем — это результат особого внимания и чувствительности команды к таким темам в том числе. У материала меньше чем за сутки больше тысячи репостов в телеграмме, твиттере и инстаграме. Его обсуждают в пабликах помощи украинцам в России, с нами связались международные организации по этой проблеме. Сейчас мы готовим расследования о траффикинге и трудовом рабстве женщин, и я надеюсь, сможем выпустить его вскоре.
Моя идея сделать, наконец, так, чтобы совершенно нормально было на одной площадке обсуждать и, условно, экономическую безопасность женщин, и важные общественно-политические вопросы. Нужно продолжать объяснять вещи, касающиеся гендерной повестки, на пальцах, не используя сложные слова и англицизмы, а так, чтобы все, наконец, поняли — текст про беженок, я думаю, стал красноречивее и доступнее академических трудов о патриархате.
У проекта очень короткий срок горизонта планирования, потому что пока у нас нет предложений по финансированию: возможности как-то сильно готовиться к запуску у нас не было — война началась, мы и запустились. Моя, назовем так, бизнес-идея состоит в том, чтобы сделать пилотную версию медиа, показать, что мы умеем, а потом уже найти партнеров, а не наоборот. Я верю, что если ты делаешь крутой продукт, способы найти деньги найдутся.
Судя по количеству откликов со стороны аудитории и репостам, я понимаю, что все сделала правильно. Мы не гонимся за новостным рерайтом, выпускаем эксклюзивы и делаем хорошо проработанные, яркие истории.
— Сколько человек работает над проектом сейчас?
— Именно журналистов, которые постоянно на связи, у нас четыре человека. Но есть еще те, кто периодически пишет для нас, SMM-редактор на треть ставки, и тот, кто отвечает за продвижение, и digital-директор. Пока у нас такие возможности.
— Как происходит у вас процесс выбора тем?
— У нас есть планерки, и бывает, что журналисты сами приходят с уже готовыми темами. Для меня существенно, чтобы то, о чем мы пишем, было политически важной проблемой, которая так или иначе влияет на все общество. То есть, освещать хочется то, что действительно касается многих. Наша задача — исследовать, что происходит сейчас с российским обществом, и выдавать информационный продукт. В какой форме его подать, мы уже решаем в каждом конкретном случае: аналитическая статья, сторителлинг или репортаж. Кроме того, сейчас уже невозможно, на мой взгляд, обсуждать какие-то социальные проблемы, не называя «слона» в комнате — политические причины ее существования. То, что в России не принимается закон о профилактике домашнего насилия, — это чисто политическое решение, которое четко встраивается в ту же чудовищную систему ценностей, связанных с насилием, при которой возможна эта война. И мы об этом «слоне» говорим.
— В условиях «военной цензуры», когда все независимые СМИ в России закрываются из-за невозможности открыто говорить о войне в Украине, были ли у вас внутри коллектива дискуссии, как обезопасить проект от блокировок: какие формулировки использовать, как говорить о происходящем в Украине?
— Моя позиция изначально состояла в том, что нужно называть вещи своими именами. Я бы иначе и не стала работать. Сама я в России не нахожусь, журналисты, с которыми я работаю, тоже. Если мы сотрудничаем с корреспондентами, которые еще находятся в России, мы не называем их имена, или же это тексты, не связанные напрямую с войной.
Я понимаю, что называя войну войной, мы лишаемся части аудитории: некоторые СМИ уже не цитируют нас из-за этого. Но сейчас как никогда важно и нужно говорить открыто тем, кто это может. Время компромиссов закончилось. Война происходит во многом потому, что жители России не могут назвать ее войной, им все еще кажется, что это какая-то «спецоперация».
— Сейчас вообще непростое время для запуска медиа. «Военная цензура», закрытие СМИ и огромная конкуренция. Многие закрытые недавно медиа запускают новые проекты, и по сути журналисты соревнуются друг с другом, освещая одни и те же темы. Чувствуешь ли ты эту возросшую конкуренцию?
–Мы не пытаемся ни с кем конкурировать, мы слишком маленькие для этого. Мы по определению не можем быть новыми «Дождем» или «Новой газетой», потому что у нас нет тех ресурсов, с которыми стартуют они — денежных, людских, технических. То, что нас в конкурентном плане выгодно отличает, — это, безусловно, больше экспертизы в области гендерных исследований и понимании, как об этом рассказывать.
Мы пока проект, состоящий из неравнодушных людей, которые не могут не обращать внимание на то, что происходит вокруг, и который иногда выдает и правда крутые истории, потому что у нас собрались отличные журналистки. Можем выдавать чаще, но на это нужны ресурсы.
А по поводу того, что журналисты сейчас гоняются за одними и теми же героями, мне кажется, это даже хорошо, что разные медиа рассказывают про одних и тех же простых людей, ставших героями сопротивления, например. Нам нужно создавать этих героев. Таким образом, мы коллективно усиливаем важный сигнал. Человек так устроен, что он может прочитать одну историю, и никак на нее не отреагировать, а когда он читает три-четыре аналогичные, понимает, что это что-то важное.
Разговаривала: Карина Меркурьева