В юности Прасковья была ужасно принципиальная. Яростно отстаивала свою точку зрения, спорила до потери голоса, переживала, когда не удавалось переубедить собеседника. Даже переставала общаться, если тот оказывался таким же упёртым, как она сама. При этом заставить саму Прасковью изменить мнение было совершенно невозможно. Ах, сколько копий было переломано в боях за истину! В переносном смысле, разумеется.
Когда вера становится убеждением – это катастрофа.
Прасковья верила, что живёт в самой лучшей стране, которая строит самый справедливый строй— коммунизм с принципом производства и распределения «от каждого по способностям, каждому по потребностям». При этом никаких других стран она не видела, о жизни капиталистов знала только из книг Теодора Драйзера и трудов классиков марксизма-ленинизма. Загнивающий капитализм её не привлекал никоим образом. Она была готова ехать на комсомольскую стройку, поднимать целину и любыми способами содействовать воплощению великой мечты Томазо Кампанеллы.
Какие жаркие диспуты велись на комсомольских собраниях! Члены ВЛКСМ дружно клеймили позором «прихвостней буржуазии»— стиляг, фарцовщиков, спекулянтов, которые просто хотели иметь много денег. Стремление к обогащению казалось Прасковье настолько бездуховным, что она удивлялась, откуда в нашем обществе берутся такие молодые люди, все же учатся в одних школах и вузах! Оказывается, роль семьи велика, всё идёт от корней. Самым активным обличителем бездуховности был однокурсник Никита, с которым у Прасковьи случился короткий комсомольский роман.
Свои корни Прасковья уважала, хотя они были не слишком безупречны с точки зрения коммунистической идеологии. Одним дедушкой можно было гордиться: он участвовал в революции, другой был кулак, который пострадал во время репрессий. Об этом просто не говорили. Нигде. Но память хранили. Это святое.
Когда страна развалилась, господствующая идеология сдулась, как дырявый шарик. Теперь мейнстримом стало зарабатывание денег. Прасковья, тогда уже взрослая женщина, удивлялась, как недавние комсомольцы «переобувшись налету» растаскивали общественную собственность. Интересно, куда делись комсомольские и партийные взносы? А золото КПСС? Всё было «прихватизировано» бывшими идейными строителями коммунизма.
Как-то, уже в двадцать первом веке, Прасковья встретила Никиту. Его папаша во времена СССР был партийным функционером и своего отпрыска тоже запихнул в эту обойму, оба неплохо обогатились во время приватизации. Открыли успешный семейный бизнес.
Однокурсники поболтали, повспоминали молодость. Никита начал прикалываться по поводу их юношеского идеализма. Но Прасковья жёстко его одёрнула, сказав, что лично она убеждений не меняла и до сих пор считает коммунизм самой справедливой идеей человечества. Кампанелла, как и в юности, остался её героем. У Никиты аж челюсть отвисла, когда Прасковья с прежним жаром принялась агитировать за коммунизм.
--Равенство, братство, счастье – это общечеловеческие ценности! Глупо от них отказываться!— убеждала Прасковья.— Они же лежат в основе любой религии.
Поймав удивлённый взгляд Никиты, она прервала свою речь на полуслове. Поняла, что напрасно тратит время, этого человека не проймёшь. Альтруизм ему совершенно чужд. Прасковья пожалела о своём порыве. Ведь, казалось бы, давно перестала спорить, ибо не видела в этом смысла, а надо же —не удержалась.
Они остались каждый при своём мнении, бывшие комсомольцы, один из которых стал капиталистом.
