Газовые фонари, только разгорающиеся в вечерних сумерках, стеснительно подглядывают в единственное грязное окно. В мутное стекло, притягиваемый слабым светом настольных ламп, бьется опоздавший за душным летом мотылек, ровно под тихий саксофон, разбавленный блаженным меццо-сопрано Эллы Фицжеральд.
Время сейчас самое превосходное, чтобы выпить чего покрепче, пока Лорейн за тонкой фанерной стеночкой ноготками отбивает на печатной машинке последние абзацы предстоящей статьи. Чуть позже можно будет поглядеть на результат с важным видом и выйти в темный ветреный сентябрь в сторону продуваемого сквозняками особняка.
Дела в издательстве городской газетки в последний как никогда хороши. Не всегда есть поводы для громких заголовков, но для степенного образа жизни, свойственного маленьким городкам, новостные потрясения противопоказаны. Здесь нужно просто жить, наслаждаясь позолотой пышных деревьев, пробивающейся сквозь густой туман.
Эпоха уже не закручивает на шее удушающий галстук кризиса, но подгоняет зарождающимися тенденциями прогрессивности даже здесь, в дали от широких магистралей. Да, можно воспользоваться благоприятным моментом, чтобы вырваться вперед в социальном статусе, построить что-то удивительное, возмущающее сторожил своей новизной, но Томасу это кажется чуждым, не свойственным ему самому. Жизненный принцип "Не лезь в неизученное болото" в эпоху перемен действовать не перестает.
За тонкой стенкой прекратилась печатная дробь и Томас Мэйсон, пригубляя бурбон, невольно косится на изящный силуэт тени по ту сторону матового стекла. Лорейн, присев на рабочий стол, шепчется с кем-то кокетливо по телефону, растрачивая последние минуты в пыльной редакции. Ждать сейчас посетителей не имеет смысла. Те, кому интересно подать объявление о пропаже любимой собаки или опубликовать поздравление дражайшей тетушке не приходят в столь поздний час. Разгоревшиеся фонари готовы подтвердить каждое слово, ведь они – те самые свидетели, что видели, как в редакцию после 7 после полудня может подняться разве что единственный детектив из местного участка, да и то, чтобы пригласить Мэйсона в бар пропустить по стаканчику.
Допив одним глотком, Томас выключает радио и прикрывает черную шальную от легкого голода голову фетровой шляпой.
- Мистер Мэйсон, - кошачьей улыбке Лорейн может позавидовать любая голливудская вертихвостка; девушка, придерживая тонкими пальчиками мужскую сигарету, заглядывает в офис, окидывая томящимся взглядом редактора, - Разрешите идти? Утром зайду к вам со статьей ко Дню города?
- Конечно, - кивает тот, щелкая выключателем и погружая офис в полумрак, разбавляемый лишь слабым светом по ту сторону окна, - Увидимся утром.
В своей милой и не по-женски коварной голове Лорейн задается вопросом, не желает ли очаровательный начальник пригласить ее на ужин. В очередной раз задается. Но мистер Мэйсон подобен сфинксу, загадку которого она не в состоянии разгадать. Горящий в темных глазах интерес так и остается интересом, не выливаясь во флирт или невинные прикосновения. Где-то на больших экранах кинотеатров Богарт обнимает Глорию Грэм, вызывая забег мурашек по коже зрительниц, но Томас Мэйсон только дразнит своей лукавой улыбкой и остается подобен античному изваянию – таким же бездеятельным и отреченным.
- Всего хорошего.
Прихватив пальто, Лорейн выскальзывает за дверь, пока Томас, прикурив от непотушенной сигаретки в изящной пепельнице на столе, нерасторопно закрывает офис.
Нижняя набережная, продуваемая ветром, в сумерках кажется переполненным жизнью. Мэйсон вдыхает запах полной грудью, разбирая на составные части ароматы увядшей листвы и речной сырости. Покидающие ратушу клерки пахнут виски и бумажной пылью, певички, что спешат поближе к огням театра – лосьонами, а работяги – бриолином и потом. Мэйсон купается в коктейле ароматов, прощупывает пульс разгоняющегося города, что набирает ритм перед уикендом.
- Господин, господин, - от тени, не тронутой скудным светом фонаря, отрывается силуэт, который в два шага нагоняет мужчину, - Разрешите доложить. Сегодня подозрительная леди выходила из ратуши. Я рассказывал вам о ней. Рыжая мисс в зеленом пальто.
Прихрамывая на левую ногу черный парень Гейб, которого недавно уволили со склада за чрезмерное потребление в рабочее время, семенит и причитает с сильным южным акцентом. Томас старается не смотреть в сторону шестерки, он запахивает плотнее полы пальто, прячась от кислого запаха чужого дыхания. Гейб в целом парень добродушный, но пьющий, а от того слишком часто остающийся без заработка. За хорошую сплетню местные полицейские приплачивают ему, но с Томасом эта схема не пройдет. В конце концов, в их городе не криминальный Лос-Анджелес, чтобы клепать на рыжих приглянувшихся незнакомок разоблачительные статейки.
- Если ты про рыжую, то это очередная подружка Софи, что в приемной у мэра,- устало выдыхает Мэйсон, поднося к губам сигарету, - Не вздумай подходить к ней, Гейб. Дама капризная, может не правильно понять.
- Что вы, господин, - заискивающе глядя в глаза, чернокожий даже ссутулился, чтобы смотреть снизу вверх, - Просто подумал, что крайне подозрительная особа.
- Забудь это, Гейб, - журналист отмахивается, позволяя дыму от сигареты взвиться упругой змеей в холодном воздухе, - Нам хватает новостей для печати. Я просил тебя доносить мне только если у рабочих опять назреет забастовка. Она назревает?
- Никак нет, господин. Никак нет.
Мэйсон разводит руками под звонкий женский смех где-то за спиной. Рабочие с завода только-только идут с пересменки, а значит, что людской поток становится все плотнее, вот только Мэйсону с ним не по пути. Виновато, но не искренне улыбнувшись Гейбу, Томас сворачивает с мощенной дорожки на улочку, освещенную только светом из окон. Удаляясь от набережной, он уводит себя прочь от разноголосья, поближе к завыванию бродячих псов на окраине города, к молочному туману и лесу.
Его старый фамильный особняк не смотря на потасканную, но роскошь, разместился не в самом популярном месте. Окруженный со всех сторон обветшалыми домишками, он уже издали выступает из тумана темным изваянием, не освещаемым фонарями и фарами редких проезжающих машин. Раскинувшийся сразу за величественной постройкой лес нагоняет теней и звуков, но сейчас он кажется совсем притихшим, выжидающим.
От долгой прогулки аппетит у Мэйсона уже разыгрался не на шутку, не перебивается никотином. Щеки горят от продувающего пальто ветра и в голову, не отягощенную тяжелыми мыслями, закрадывается одна шальная, что возможно он простыл.
Он уже почти преодолевает улицу, как слуха касается звон уличного телефона из будки. Как правило, сам Томас не пользуется этой линией, предпочитая совершать звонки через редакцию, но интерес заставляет обернуться его в сторону звона. На крыльце дома рядом загорается свет и, не твердо ступая по ступеням, Мэйсона окликивает поддатый мистер Джонсон:
- Кому это там не терпится почесать языком? - обтирая покрасневшие руки о видавшие лучшие годы брюки, мужчина, переваливаясь, идет к будке и замершему Томасу, - Опять наверное дуру Дарси зовут на танцы. А ее уже и след простыл. Она уехала на такси с каким-то прохиндеем. Кто там?
Скрипнув петлями двери, Джонсон заталкивает себя в телефонную будку и снимает трубку. Бурча что-то недовольно, через слова вставляя ругательства, он, однако, быстро теряется от услышанного и высовывает голову на улицу:
- Мэйсон, это вас. Детектив Андерс. Говорит, что срочно.
- Что там у него?, - чувствуя сожаление от того, что долгожданный ужин ускользает от него все дальше по времени, Томас перешагивает лужу, щелчком отправляя в нее окурок, - Я полчаса как ушел из редакции. Давайте сюда трубку, - Мэйсон, вытягивая из будки выпившего мужчину, невольно задерживает дыхание, чтобы не вдыхать разнообразие запахов.
Трубка после Джонсона горячая и влажная от потных ладоней. Журналист зажимает ее плечом, выпихивая соседа прочь на улицу и захлопывая дверь.
- Что у тебя, Андерс. Я уже почти дома и уже почти ужинаю.
- Сожалею, но ужинать, возможно, тебе сегодня не придется, - голос обычно смешливого детектива звучит холодно и заторможенно, что вынуждает Томаса нахмуриться.
От какого-то нехорошего предчувствия пустой желудок закручивается узлом, органы чувств обостряются, отключая Мэйсона от голода, бьющего ладонью по стеклу Джонсона и подвывающего в разбитое стекло ветра.
- Как давно ты видел Лорейн Блеквуд, Томас?
- Лорейн?, - кажется его начинает подташнивать, а затылка касаются морозные иглы мурашек, - Около сорока минут назад. Она вышла вперед меня, а я закрывал редакцию.
- Что ж, Томас. Видимо она вернулась в редакцию, - детектив на том конце тяжело вздыхает и, судя по звуку, прикуривает от спички.
- Вернулась. И? Не томи, Андерс.
- Вернулась, чтобы выпрыгнуть из окна твоего кабинета, Томас. Судя по всему, ты последний, кто видел ее живой.
Незваный нервный смешок срывается с губ журналиста. Услышанное отказывается восприниматься, будто бы проникающий в разбитое стекло сквозняк не дает словам улечься в буйной голове.
Не понимающе хлопая глазами, Томас смотрит только на темный силуэт обступившего особняк леса, тонущий в тумане. Смотрит и слышит стук женских каблуков. Или это так грохочет его собственный пульс в ушах?