Так незаметно пролетел ещё год. Зимой, конечно, проблем хватало: долбили кирками замёрзшие кучи, поддевали ломами срезки пиломатериалов, собирали металлолом. А летом можно было расслабиться: работать не торопясь, радоваться теплу, делать вылазки за грибами и ягодами. Тобик не отходил от Витьки ни на шаг, их так и называли - сиамские близнецы. Теперь они вдвоём уединялись, и пёс, дергая ушами, выслушивал Витькины откровения, сомнения, вопросы, но помочь другу и ответить Тобик не мог. Он только повизгивал и заглядывал хозяину в глаза, смутно понимая, что его что-то тревожит и напрягает.
Однажды Петрович не выдержал и решил поговорить с Витькой по душам. Они уединились под берёзкой и бригадир начал разговор издалека.
-Витя, - сказал он,- надо подумать о будущем. Надо как-то восстанавливаться, возвращаться к нормальной жизни, обратиться к медикам, может, они помогут восстановить твою память. Тебе уже двадцать один год. Ровесники в твои годы служат в армии, а ты считаешься без вести пропавшим. Но сейчас не война, чтобы сгинуть бесследно. Когда-нибудь кто-нибудь тебя узнает и начнёт распутываться клубок неизвестности. Давай вместе думать, как выпутаться. А для начала сходи в церковь, покайся, попроси Бога помочь. Надо верить, надо надеяться, в этом и заключается смысл жизни.
Витька оказался хорошим послушником. В один из воскресных дней он поднялся пораньше, привёл себя в порядок, надел костюм, который принёс ему Петрович, и отправился на службу в мужской монастырь, который находился неподалёку. Кроме "Отче наш" прихожанин не знал ни одной молитвы. Но он считал, если батюшка своими молитвами вернёт ему память и покажет дорогу в нормальную жизнь, он будет выполнять все указания служителя.
Тяжёлая дверь мужской обители заскрипела и тяжело приоткрылась, словно не хотела впускать очередного просителя. Витька протиснулся в проём и вошёл в загадочное помещение. Было тихо, пахло ладаном и какими-то душистыми травами. Служба ещё не начиналась, и посетитель принялся разглядывать иконы. Они манили, пугали, успокаивали, настораживали. На Витьку снизошла какая-то небесная благодать, и слёзы сами полились из глаз, словно вымывая годы прошлой безликой и бесцельной жизни. Он смотрел на икону Всевышнего и повторял только одну фразу: "Господи, помоги, Господи, помоги..."
Дверь снова заскрипела, мимо Витьки к столику прошёл церковный служитель в рясе и чёрной шапочке и начал расставлять свечи, подставляя к огню сначала фитиль, потом донце, которое плотно втискивал в металлический держатель. Вскоре на столике стояло около десятка мерцающих огоньков. Каждая свеча сопровождалась крестным знамением и бормотанием полушёпотом молитвы.
Витька тоже поднял руку, чтобы перекрестить лоб, но неловко задел какую-то книгу на столике и она упала, нарушая священную тишину. Прихожанин неподвижно замер, а служитель оглянулся на шум. Сердце у Витьки прыгнуло к горлу, да так и застряло там. Перед ним оказалось знакомое лицо из его снов. И монах внезапно остановился и уставился на незнакомца. Кровь медленно отливала от его лица и оно приобретало какой-то восковой оттенок. Рот, пытавшийся что-то произнести, остался открытым. Он как-то неловко провёл рукой по лицу, словно смахивая не то паутину, не то наваждение и истово стал креститься, повторяя: "Чур меня...Чур меня..." Но видение не исчезло. Остолбеневшая фигура немигающими глазами смотрела на служителя...
Стресс был таким сильным, что в голове что-то щёлкнуло и включился механизм памяти. Витька сделал пару шагов вперёд и рукой осторожно потрогал фигуру в рясе.
-Андрей? - вопросительно-нерешительно вполголоса произнёс он. - Друг, Андрей, - повторил он твёрже.
-Витька, - с придыханием прошептал Андрей и рухнул на колени.- Прости меня, прости, - зарыдал он. - Я зверь и негодяй... Я думал, что тебя нет в живых... и я никогда не смогу смыть грех, который совершил пять лет назад...- Он говорил бессвязно, с паузами, обнимая Витькины колени. Из глаз его лились ручьями слёзы, словно вымывая тот самый грех. Витька застыл в одной позе, повторяя: "Я сошёл с ума... я сошёл с ума ... Это сон..."