Документальная повесть. (книга «Больше, чем тире»)
Глава 19. «Ну не виноватая я» или Его очередной дебют.
На чём это бишь я остановился? Ах да! Типа уставшее солнце клонилось к морю, дельфины прыгали где-то там за кормой, ну а мы фотографировались на фоне Евпаторского «параболоида», такие уставшие и победившие пруссаков и тут прозвучала команда…
Ну, ничего в этом необычного и удивительного нет. На корабле всё происходит по командам, так случилось и на этот раз. Команда прозвучала громко и радостно прямо с «волейбольной» палубы из уст нашего сына полка – вестового Василия:
- Товарищи курсанты! К приборам! Кушать подано! Садитесь жрать пожалуйста (с)!»
После безоговорочной и сокрушительной победы у нас был зверский аппетит. Поэтому мы в мгновение ока заняли свои посадочные места за столами на верхней палубе. Корабельная норма повседневного пищевого довольствия разительно отличалась от рациона боевой службы, ну хотя бы тем, что и на ужин нам подавали первое блюдо – флотский борщ, который матросы корабля мужественно называли «первак». Второе тоже было вкусным, хотя я уже и не помню, что там было на второе, но его матросики называли не менее брутально – «вторак». Ну а на третье был обыкновенный компот, который морячки никак не называли, ибо все интерполяции на тему третьего звучали неправильно – то фамилией известного вратаря хоккейной команды ЦСКА, а то и вообще - вульгарным названием одной из «потешных» болезней. Но самым приятным было то, что нам теперь по норме вдавалось белое вино. Причём, если матросам дежурный кок наливал прямо в стаканы положенную норму вина, то нам, курсантам, уже доверяли, как будущим офицерам, и для пущего эстетизма на обеденный стол выставляли несколько бутылок, вино из которых мы сами и разливали между собой поровну. Правда Андрей (свою фамилию он категорически запретил упоминать всуе) пока что игнорировал свою положенную норму, чем ставил нас в не очень удобное положение: сам не пьёт, другим свою дозу отдаёт. И всё равно получалось как-то не по-человечески: как ни крути, но выходит, что мы объедаем своего же товарища. Причем это грозило перейти в неприятный рецидив, и поэтому было решено в самое ближайшее время отвести нашего друга к корабельному врачу, чтобы тот провёл среди него разъяснительную работу о пользе малых доз алкоголя на флоте. Ну а пока мы подняли к небу заздравные кубки – сиречь жестяные кружки – с вином и отпраздновали нашу победу! На свежем воздухе нам похорошело, посытнело и слегка захмелело. Корабль не спеша шёл в сторону Советской Грузии, хмельное солнце висело совсем у самой воды и нас потянуло на искусство. Мы уже были расписаны на вахты и дублёрства с дежурствами и все знали, что график как раз открывался с нулей часов с так называемой «собачьей вахтой» или просто «собакой» с нулей до четырех утра. Так что за оставшееся время надо было насладиться не только вкусным ужином, красивым морским пейзажем, но и бардовским искусством, благо Саня Викторов уже по-быстрому сгонял в кубрик за гитарой и только что уселся на баночке, приготовившись петь…
Но тут случилось непредвиденное и … ну что случилось, то и случилось. И чтобы обрисовать полностью всю пикантность и неоднозначность всего того, что произошло далее, необходимо «зайти» издалека.
Итак. Помните, что Саня удивил командира, а командир тоже удивил Саню на одном из первых построений – ну, когда Терехин не сразу узнал в Викторове того самого певца, который был на передаче «Когда поют солдаты». Вот командир за ужином и решил исполнить своё обещание – услышать, как поёт наш одноклассник. Так что в тот самый момент, когда Саня ударил пальцами по струнам гитары, к нам на палубу в который уже раз выскочил вестовой Вася и передал Викторову приказание срочно прибыть с гитарой в кают-компанию на ужин к офицерам корабля. Александр, словно извиняясь и без какого-либо энтузиазма произнёс:
- Извините, господа, я вынужден вас оставить. Концерт не отменяется, а переносится, - с этими словами и с гитарой в руке скрылся в продольнике корабля.
Ну а мы?.. А что мы? А нам всё равно хотелось искусства, музыки и веселья, и поэтому мы спустились в свой чистый и свежий кубрик, достали из недр рундуков магнитофон и зарядили одну из двух имевшихся у нас кассет. На одной были брутально-металлические AC/DC, а на другой кассете была какая-то инфантильно-заунывная «аморемия» с эротическими вздохами и печальными страданиями. И всё. Других кассет у нас не было, так что целый месяц мы слушали именно эти две кассеты... Вот и сейчас для лучшего пищеварения и отдыха мы зарядили на полную громкость Брайана Джонсона с его «Тач ту мач».
А наш Саня… а что Саня?… Как и обещал, в этой истории именно про него продолжаю заходить издалека.
Так вот. 9 мая 1991 года, то есть почти за три месяца до практики, на одном из двух, существующих тогда в СССР телеканалов вышла очередная военно-патриотическая программа «Когда поют солдаты». Если в предыдущих выпусках доминировали «афганцы» с их «Каскадом» и «Голубыми беретами», то на этот раз все было посвящено героическому военно-морскому флоту. Замполит нашего факультета капитан 1 ранга Мурзин сам будучи поэтом, очень питал благоговейную слабость к авторской песне и бардовскому творческому движению. Так что талант (чего уж там скрывать) самого главного барда не только третьего факультета, но и всего училища – нашего Сашу Викторова – он всячески пытался вывести на более высокую орбиту культ-просвет-агит-творчества. А так как Мурзин был человеком целеустремлённым и пробивным, то он добился, чтобы в Москве на этом конкурсе Дважды Краснознамённый Балтийский флот представлял именно наш Александр Викторов. Вот как и большинство из нас, Саша Викторов беззаботно разгуливал в обыкновенных курсантских погонах, но до тех пор, пока не наступила пора засветиться ему на голубом экране. И он засветился!
Выступил там по всесоюзному телевидению как раз 9 мая… Это сейчас для того, чтобы стать сразу знаменитым в телеящике, надо сделать что-то очень плохое. А тогда слава хотя и настигала моментально, но только за дела хорошие, так как плохие дела по телевизору не показывали. Уже 10 мая Александра узнавали в общественном транспорте, на улицах столицы некоторые девушки брали автографы. И наступил у нашего Саньки «медно-трубный» жизненный этап. Организм его был пока неокрепшим, что вполне могло способствовать быстрому прохождению им трёх стадий звёздности: «Звезда - Звездная пыль - Космический мусор».
И хотя Санёк и засветил свой талант на центральном телевидении, но как-то не очень хорошо - с пустыми погонами. Вроде бы с пустыми погонами показывать талант не комильфо, но и присваивать старшинское звание – тоже пока что было не за что, да и вакантных должностей не было тоже. А для антуражу надо чем-нибудь сашины погончики и подукрасить. Вот тут-то и было принято соломоново решение по возвращению из столицы назначить несчастного четверокурсника аж старшим курсантом. Сказать, что среди старших курсов иметь ефрейторскую лычку – есть самый моветон, это значит ничего не сказать. Но так уж традиционно сложилось в нашей системе, что иметь так называемую «соплю», то есть - одну лычку старшего курсанта на погоне было почетным только на первом, да на втором курсе. На третьем некоторые курсанты уже носили старшинские погоны, так как были младшими командирами на младших курсах. А остальные – непричастные к старшинству – так и носили черные пустые погоны аж до стажировки пятого курса, когда всем пятакам перед убытием по флотам оптом и разом присваивались сразу же гкс – звание главного корабельного старшины. И вот теперь вы понимаете, что такому горестному страданию нашего Александра тогда не было предела. Причем это совсем уж ненужное и ничуть не почётное звание ему вручалось на всеобщем ротном построении под ехидные смешки сокурсников и ерничество командира роты:
- Такой молодой, а уже ефрейтор! Карьерист!
Так что вскоре после конкурса в Златоглавой Саша стал не просто старшим, а очень даже старшим курсантом. И поэтому неприятное звание «гидро-ефрейтора», над которым иногда подтрунивали обитатели системы, Саша стоически и с мазохистским терпением нес совсем недолго - до выхода в море, и относился к этому званию, как к расплате за свою внезапную звёздность.
И тут перед ним и появился командир «Курса»… и как раз вовремя. Ужин был для всех на корабле, но вот в кают-компании вдруг как-то погрустнело. Впереди пусть и не дальний, но поход. И офицерам тоже захотелось песен и искусства. И тут Терёхин вспомнил, что к нему в экипаж временно зачислили того самого участника всесоюзного конкурса. Так что в приказном порядке Викторова и пригласили на творческий вечер для офицеров. По доброй и древней традиции под гитарные добрые песни решили накатить и закусить. Закуска была шикарная (по словам нашего артиста), ибо все рзк при выходе в море снабжались по нормам подводников, спирта было тоже не занимать… Так что наш бард много пел и немного пил, но пил шило. И пил он его первый раз в жизни…
А мы в своем кубрике под звуки AC/DC играли в нарды, в домино и резались в карты - в девяточку. Спать не хотелось, хотя до заступления на первую вахту оставалось совсем немного времени. И вот тут произошло совсем уж неожиданное! Сначала наш мамонтовый зубр по имени Паша Лишенкевич, после очередного проигрыша в домино, громко хлопнув по столу ладонью, решительно встал и сказал:
- Скоро первая вахта. Надо Викторову напомнить, что он скоро заступает.
С этими словами он вышел из кубрика. Надо заметить, что Паша у нас был на особом положении. Мы его звали либо ботиком, либо броненосцем. Он был добряком, умудрённым жизнью и уже отягощённым суровым опытом. В училище он поступил, отслужив на срочной службе почти три года – почти до самого дембеля и заслуживший на флоте почётное звание старшины первой статьи. По характеру он был спокоен и очень добродушен, но тяготился руководящими должностями и именно поэтому он и не стремился к власти и не был старшиной класса. Одним из его достоинств были густые и пышные прокуренные усы. Он курил часто и много, но зрелище это было не для слабонервных. Он всегда глубоко затягивался закрыв глаза, едва помаргивая веками, при этом шея его напрягалась, выпячивая острый кадык и жилы, невольно напоминая шпангоуты недостроенной галеры. При этом на лице неизменно появлялась жуткая улыбка. На пару секунд он зависал, потом уголки его губ резко падали вниз и он выдыхал дым всё также с закрытыми глазами, тяжело и надрывно кашляя. Казалось, что ещё немного, и он просто упадет прямо в курилке перед всеми замертво. Кто-то однажды в беспокойстве даже заметил ему:
- Паша, ну куда ж тебе курить, тебе же жить-то осталось – всего два раза на горшок сходить.
На что наш броненосец Паша, надрывно кашляя и задыхаясь, с хрипом произнёс:
- Я, сынок, еще тебя переживу…
Чем вызвал гомерический хохот. Кстати, это пашино выражение быстро разошлось в курсантской среде. Вот и сейчас, Паша – он же опытный военный, отмотавший практически два «срочных» срока - явно почуяв неладное, убежал вызволять Викторова из офицерской кают-компании.
И тут случилась ещё одна неожиданность. Почти сразу после исчезновения Паши, в наш кубрик без стука и предупреждения влетел запыхавшийся вестовой Вася и, обведя наши преобразившиеся хоромы испуганным взглядом внезапно выбежавшего мамонта на стоянку древних неандертальцев, жадно облизывая пересохшие губы, спросил:
- А где рундук Викторова?
- Зачем это тебе? – мы обалдели от такой яростной наглости.
- Командир требует срочно принести военный билет старшего курсанта Викторова! – Вася торжественно отчеканил приказание.
- Оп-па! Интересно девки пляшут! – раздались удивлённые возгласы, - по три пары обе в ряд!
С чего бы это?! Но сашкин "военник" был найден и вручен вестовому с необходимыми предосторожностями. Мы уже смекнули в чем тут может быть дело и зачем командиру понадобился вдруг именно сашкин и именно - «военник». Но пока событие не произошло, и мы не увидели его последствий, то не стали спекулировать своими домыслами и маяться досужими разговорами. Время покажет… кстати, вот именно сейчас оно нам показывало, что подошла пора «вечернего чая».
На этот раз раскладывать столы и баночки решили в кубрике. Тем более, что пруссаки надолго забились в щели, а радиус действия мошкары и комаров не позволял им доставать до нашего корабля. В открытые настежь иллюминаторы врывался свежий морской ветер и мерный шуршащий плеск рассекаемой стальным корпусом корабля морской волны. На столе кроме традиционного какао в огромных краснофлотских чайниках стояли тарелки со сгущёнкой, нарезанным хлебом, с сахаром, сливочным маслом и даже мармеладом. Праздник живота уже подходил к концу, когда мы с Вадюхой Мурашкиным вышли из кубрика на свежий воздух, чтобы затянуться на ночь кислородной палочкой, как вдруг услышали непонятную возню и шлепки в пространстве между нашим кубриком и ходовой рубкой. Поспешив на шум, мы увидели нашего добряка Пашу Лишенкевича, сцепившегося с матросом-кавказцем огромного телосложения. При всей своей кажущейся субтильности Паше как-то удавалось наносить не разящие, но довольно обидные если не удары, то звонкие оплеухи и пощёчины со словами:
- Это кто карась? Я карась! Да это ты карасина!
Бугай же только хлопал глазами, крепко сцепив своими клешнями Пашкино тело, и всё шипел громко:
- Ах! Шайтан! Вот шайтан!
Мы с Вадюхой бросились разнимать дерущихся, получая от них незаслуженные удары и оплеухи. Где-то через минуту нам это удалось. Краткое объяснение с обоими бунтарями позволило в конце концов и вовсе загасить пламя вспыхнувшего было конфликта. Матрос понял, что был не прав, когда называл нашего заслуженного ветерана Пашу карасём, и хотя и не попросил прощения, но выразил искреннее сожаление по поводу случившегося. А Паша, пожимая руку кавказцу (согласно этикету примирения), всё шмыгал подбитым носом и бурча в свои прокуренные густые усы:
- Карасем меня назвал! Да как он посмел? Ну надо же!
Вскоре противоборствующие стороны разошлись по местам своей постоянной дислокации. Паша молча вошёл в кубрик, слегка покачиваясь, обвел всех притихших за столом едва замутнённым взглядом и, обречённо махнув на всё и всех рукой со словами:
- Эх выыы! - прошёл через кубрик в свой отсек, оставляя за собой густой спиртовой шлейф, и не раздеваясь прямо в тропичке рухнул в свою люлечку. Тут же по кубрику под аккомпанемент душераздирающего пашкиного храпа по отсеку пополз особенный дезинфицирующий аромат.
Мы же в свою очередь почувствовали под коленкой некоторое чувство схожее с завистью, задумчивостью и «непоняточкой» одновременно:
- Где же он успел так быстро накидаться?…
- А Сашка где? – громко прошептали на ухо Паше.
- Ага! – пробубнил Паша, - он там… ещё…, - и он указал большим пальцем на верхнюю коечку…
Кто-то из нас улегся спать. Другая же часть курсантов, расписанных на вахту и в дублёрство, ушли на первое своё дежурство. Кому-то пришлось подменить так и не вернувшегося в кубрик Викторова и вместо него заступить в "собаку". Где-то очень глубоко за полночь в кубрик принесли и нашего утомленного не на шутку барда. От него шёл такой концентрированный запах спиртного, что в кубрике стало небезопасно пользоваться источниками открытого огня. Так что смертельно уставшего одноклассника решили сейчас не тревожить, а допрос решили отложить до утра. Так сказать, решили брать живьём перед самым завтраком.
Ну так уж сложилось, получилось, что весь вечер и часть ночи Александр в кают-компании пел песни, где был организован праздничный ужин по случаю выхода корабля в море. В короткие паузы между песнями ему, естественно наливали. Причём не какую-то там банальную водочку, а чистый спирт, который он принимал вовнутрь первый раз в жизни, правда под добрую и хорошую закуску. А тут Паша Лишенкевич, обеспокоенный судьбой одноклассника невольно нарушил идиллию и, ворвавшись в кают-компанию, спросил разрешения забрать Саню, так как ему надо было заступать на вахту. Ну Павел и получил от командира на орехи, как заслуженный ботик-броненосец наркомовские два по сто грамм спирта. После чего был отпущен обратно восвояси, где по дороге и налетел на бугая-кавказца, который в то время занимался культуризмом с самодельными гирями да гантелями в пространстве между ходовой рубкой и нашим кубриком.
Пение Александра очень понравилось офицерам и растрогало Терёхина. Командир, как первый после Бога на корабле, спросил Саню чего он хочет и чем тяготится. Ну тот и пожаловался на свою судьбинушку гидроефрейтора. И вот по приказанию Терёхина тут же был доставлен военный билет, в котором с лёгкой руки командира, великому певцу было присвоено долгожданное звание старшины второй статьи. Конечно же Александр в тот вечер играл ни за пайку или выпивку, не за вторую лычку на погон, а просто как всегда – для души и ради искусства, ибо не петь он попросту не мог!..
И настало утро. Перед завтраком мы построились и старшина класса в назидание всем вывел перед строем нашего еле живого Саньку. Его качало, мутило и ему все ещё плохело. Для остальных курсантов-праведников в ту минуту Викторов стал неким олицетворением всеобъемлющего грехопадения. Но привлечь к дисциплинарной ответственности за невыход на вахту было необходимо, ну хотя бы ради того, чтобы никто не расслаблялся впредь… А Саша, едва ворочая языком, который в ту минуту напоминал пыльный ковер, смог пролепетать что-то насчет субординации и что он теперь старшина второй статьи. Поначалу мы конечно же на него обиделись. Всамделишные старшины его отказались признать, а простые курсанты вроде бы уже и не должны были считать его своим. Хотя… ну что за счёты между своими. Так что Сашу всё-таки решили не наказывать перед строем, а только лишь приказали до обеда привести свою форму в порядок и нашить на все погоны своей формы по второй лычке.
В двадцать лет мы решительно осуждаем чужих за сделанные ошибки и также решительно прощаем себе собственные. Так что на Сашку мы обижались совсем не долго – как раз до обеда, когда он появился перед нами всё ещё с треугольной от похмелья головой, и с лычками старшины второй статьи, кое-как пришитыми к погонам. Ведь вчера он стал просто заложником своего таланта и жертвой форс-мажорных обстоятельств. Так что на обеде ему налили очень повышенную норму рислинга в кружку для лечения. Говоря по совести, ведь никто бы не смог поручиться, что окажись он на месте Сашки, то не поступил бы точно таким же образом, дабы избавиться от унизительного ефрейторства. Да, и откровенно говоря, многие… многие, если не все, тогда подумали, что вот бы мол и мне тоже бы получить себе старшинские погоны. Мысли материальны, и, как было сказано Воландом в романе «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова: «Будьте осторожны со своими желаниями - они имеют свойство сбываться»…
А вот об этом я обязательно расскажу, но немного попозже…
© Алексей Сафронкин 2022
-==--==-=-=-=-=-=-=-
Другие истории из книги «БОЛЬШЕ, ЧЕМ ТИРЕ» Вы найдёте здесь.
Если Вам понравилась история, то не забывайте ставить лайки и делиться ссылкой с друзьями. Подписывайтесь на мой канал, чтобы узнать ещё много интересного.
Описание всех книг канала находится здесь.
Текст в публикации является интеллектуальной собственностью автора (ст.1229 ГК РФ). Любое копирование, перепечатка или размещение в различных соцсетях этого текста разрешены только с личного согласия автора.