Судьба сама втолкнула его в театр, дав хорошего пинка, после которого он очутился в гримерке…
В истории английской литературы Джером Клапка Джером (1859-1927) занимает скромное место. Его нельзя сравнить с Диккенсом, Теккереем или Бернардом Шоу, но он хорошо известен как писатель-юморист. Во всяком случае, для русского читателя английский юмор в первую очередь связан с именем Джерома К. Джерома, замечательного автора, покорившего весь мир своими романами и рассказами.
Идет время, сменяются эпохи, но мы по-прежнему не можем оторваться от совершенно невероятной истории путешествия троих беззаботных английских джентльменов, пустившихся в плавание по Темзе вместе со своим любимцем — фокстерьером Монморенси.
Забавные недоразумения, веселые коллизии и полные комизма ситуации и сегодня поражают своей оригинальностью и неувядающим юмором. Из любых неприятностей герои книги выходят, неизменно сохраняя истинно британское чувство собственного достоинства. Более того, джентльмены честно пытаются идти в ногу с прогрессом и овладеть последним достижением современной техники.
Известно, что поначалу сияющий мир сцены казался Джерому неприступным замком, но желание осуществилось, и он стал актером. Почему же потом он оставил театр? В чем была причина разочарования?
Как писатель открыл в себе дар юмориста? И чем помешал ему закон об авторском праве, принятый в США через год после издания книги «Трое в лодке…»? Что за скандальная история приключилась, когда он, закоренелый холостяк, все-таки нашел женщину своей мечты?
Кто такой Самсон Фокс и за что он подал в суд на Джерома, грозясь его разорить. Почему перед судебным процессом писатель хотел избить королевского адвоката Уильяма Берроуза? Почему Джером, будучи обеспеченным человеком, которому переиздания приносили неплохой доход, так боялся бедности?
Процесс
Шел 1897 год. Джером Клапка Джером, известный писатель, автор множества рассказов и пьес, издатель двух популярных журналов, стоял в коридоре Суда королевской скамьи и кусал губы…
Королевский адвокат, достопочтенный Уильям Ф. Берроуз, протягивал ему небольшой томик в кожаном переплете:
— «Трое в лодке, не считая собаки» — моя любимая книга. Я открываю ее, когда меня начинает тошнить от судебных процедур. Черкните, пожалуйста, автограф! Благодаря вам я полюбил лодку, Темзу, веселые путешествия в компании друзей.»…
Джерому хотелось заехать ему под ложечку, а когда достопочтенный Уильям скрючится, завершить дело хорошим ударом в челюсть. Но это было невозможно, и он поступил, как подобает джентльмену: мило улыбнулся и написал:
«Уильяму Ф. Берроузу, эсквайру, с величайшим почтением и наилучшими пожеланиями…»
Королевский адвокат Берроуз представлял интересы бизнесмена Самсона Фокса, решившего, что его смертельно оскорбила статья, опубликованная в разделе городских новостей ежемесячного иллюстрированного журнала «Сегодня». Он вчинил иск владельцу и главному редактору, им был Джером.
Самсон Фокс хотел много денег, а у Джерома и так были долги. Если адвокат Берроуз выиграет дело, придется продать загородный дом и отправиться с выступлениями в Соединенные Штаты — а он терпеть не может американскую кухню и постоянные переезды из города в город. Да и как расстаться с журналами, в которые вложено столько труда?
Джером протянул адвокату книгу, тот радостно улыбнулся.
Дело слушалось тридцать дней, сегодня все должно было закончиться. Жена сказала, что процесс вымотал ей все нервы, и она останется дома, зато в зале должны быть его лучшие друзья Джордж Уингрэйв и Карл Хеншель — с них он написал Джорджа и Гарриса, героев «Троих в лодке…».
С Джорджем они когда-то на паях снимали квартиру — тогда он был банковским клерком, а теперь дослужился до управляющего банком. А Карл приехал в Англию из Польши. Он занимался типографским делом, в прежние годы был беден, а теперь так преуспел, что собирался баллотироваться в лондонские лорд-мэры.
Адвокат Джерома опаздывал, и он отправился в зал заседаний. Старина Джордж и Карл уже пришли, заметив его, они встали со своих мест и начали размахивать руками, так что судебный пристав пообещал вывести их из зала. Джером понял, что они за него волнуются, растрогался и немного успокоился.
Он был обеспеченным человеком, переиздания приносили ему неплохой доход, но бедности Джером боялся так, как может ее бояться тот, кому приходилось засыпать в кишащих клопами ночлежках. Достаток пришел, когда ему было за тридцать, и он страшился его потерять, вновь оказаться там, откуда с таким трудом выбрался. Тогда он был один, а сейчас на его плечах семья, жена и дочки…
Судья Перкинс ударил по столу деревянным молотком и призвал присутствующих к молчанию. Процесс начался, Джордж шепнул Джерому на ухо, что они с Карлом забронировали столик в «Савое» — вечером как следует поужинают и выпьют за его победу.
Ужасное предсказание
Теперь у Джерома много известных друзей: в его загородном доме часто гостят Герберт Уэллс и Бернард Шоу, а с Артуром Конан-Дойлом они сошлись так близко, что путешествовали вместе. Увлечение Дойла спиритизмом казалось Джерому нелепым — на дворе XIX век, кто теперь верит в столоверчение, медиумов и скачущие по столу тарелки, передающие информацию с того света? Но обижать друга он не хотел и иногда посещал его вечера. Сидел на них с отсутствующим видом, а про себя зевал: уж он-то знает, что это мошенничество.
— Остерегайтесь самого близкого друга…
— В прошлом у вас было большое горе, вас вернула к жизни большая любовь.
— Бойтесь женщины, желающей вам зла…
Все это бредни — такое можно сказать о любом человеке, и он тут же найдет в своем прошлом что-то похожее. Но недавно на спиритическом сеансе у Конан-Дойла медиум, которым вот уже второй месяц увлекался Лондон, обратился не к кому-нибудь, а к нему, и сказал, что его ждут большие неприятности.
— Вы потеряете много денег, вас ждет крах. Приготовьтесь к тому, что вас вновь настигнет прошлое…
Джером пытался представить, чего ему ждать и что он будет делать, если дело решится не в его пользу. У него имелся запасной козырь, на который, впрочем, особо рассчитывать не приходилось: антрепренер Роберт Уокер собирался ставить его пьесу «Мисс Гоббс». Он был человеком со связями и обещал сделать невозможное — Уокер клялся, что в ней сыграет сама Эллен Терри, величайшая звезда английской сцены, актриса шекспировского репертуара, не снисходящая до бытовых драм.
Джером имел с ней дело много лет назад, в другой, давно прошедшей жизни, и, как и многие театралы его поколения, был в нее платонически влюблен. Заполучить ее на роль было бы огромной удачей — доходы от спектакля с лихвой перекроют то, что может отсудить Самсон Фокс…
Он тряхнул головой, выбросил из нее посторонние мысли и начал слушать то, что говорит королевский адвокат Берроуз. Ужасно, когда тебя кормят юмористические рассказы, а потом их персонажи оживают и начинают разрушать твою жизнь.
Самсон Фокс пытался продать Лондону изобретенное им устройство, которое должно было совершить переворот в уличном освещении. Журнал «Сегодня» его высмеял, он оскорбился, и сейчас их адвокаты спорят о том, можно ли получить природный газ из воды, а судья Перкинс глядит на истца и ответчика с тоской и отвращением.
В ход идут цитаты из научных трудов, в качестве экспертов привлечены видные ученые. Дело не стоило выеденного яйца, но бизнесмен Фокс, кругленький, говорливый, вечно возбужденный, вложил в него деньги и душу, и оно разрослось до невероятных размеров. Джерому сказали, что такого долгого и путаного процесса в Суде королевской скамьи не было в течение последних пяти лет; после этого он отказался от услуг написавшего о Фоксе автора и напоследок срезал ему гонорар.
Адвокат Берроуз закончил свою речь, заявив, что обвиняемый опорочил доброе имя его клиента, разрушил его жизнь и бизнес, и Джером подумал, что он зря смеялся над Конан-Дойлом — что там ни говори, но здравое зерно в мистике и спиритизме есть.
Это было в десять утра, а в два часа дня растрепанный и несчастный Джером вошел в кабинет Дойля:
— Ваш чертов медиум оказался прав.
— Вы проиграли?
— Нет. Судья сказал, что он не в состоянии решить, можно ли добыть природный газ из воды, и предложил нам помириться: истец и ответчик должны оплатить собственные судебные издержки. Мы с Фоксом разорены.
— Это шутка?
— Если бы! Я должен своему поверенному девять тысяч фунтов, а он — на две тысячи больше. Его адвокат улизнул из зала суда; на прощание Фокс пожал мне руку и сказал, что перед тем как расплатиться, он его побьет. Я хочу встретиться с вашим медиумом и задать ему пару вопросов…
Конан-Дойл сказал, что постарается помочь.
Проклятие банкротства
Выйдя от него, Джером подумал, что в таком положении он не оказывался с тех пор, как провинциальный продюсер, в труппе которого он играл характерные роли, сбежал, не заплатив актерам. Тогда он вернулся в Лондон без гроша за душой и в дырявых ботинках.
Он шел по улице к старому театральному зданию недалеко от центра города, где антрепренер Уокер собирал актеров. Джером решил дойти до него пешком. Ехать на омнибусе, проталкиваясь в битком набитом первом этаже или поднимаясь по шаткой лестнице на второй, — удовольствие небольшое, а о лондонских кебах он написал небольшой рассказ. Забраться в кеб непросто, вылезая, легко можно упасть, а лошади в них запряжены такие, что однажды он опоздал на важную встречу из-за того, что бедная скотина повалилась на бок и ее никак не могли поднять.
Он шел и думал о том, что на их семье издавна лежит проклятие банкротства. Отец, которому бы в священники пойти, — все говорили, что он отличный проповедник, — вложил все деньги в шахту, которую затопило, и остаток своих дней тот боролся с бедностью. Из семейной усадьбы со старинной башней, которую в незапамятные времена построил основатель их рода, свирепый датский викинг, они перебрались в один из худших лондонских районов, в жалкий домик без мебели, и уличные мальчишки гоняли его, как щенка.
Отец умер, когда ему было 14 лет. Джером оставил школу и пошел работать, а через несколько лет стал круглым сиротой. Первые месяцы после смерти матери прошли словно во сне — он очень ее любил и не понимал, как ему жить дальше. Сестры вышли замуж и зажили своими домами, он работал в железнодорожной компании — сначала собирал высыпавшийся из паровозных тендеров уголь, потом следил, правильно ли расклеены афиши с расписаниями.
Затем он оступился, совершил поступок, за который его осудила бы покойная мать, — и совершенно неожиданно оказался в другой жизни. Домашний мальчик, робеющий при посторонних, не смеющий взглянуть в лицо женщине, стал характерным актером в провинции — опыт оказался провальным, но без него он никогда не стал бы писателем… И банкротом.
Посвященная театру новелла «На сцене и за сценой» принесла ему известность. Прославившись, он открыл журнал, затем другой и стал слишком самоуверен. Это его и погубило…
Куда бежать из-под венца?
Судьба сама втолкнула его в театр, дав хорошего пинка, после которого он очутился в гримерке. Дело было на вечеринке, пирушке с дешевым шампанским, которую закатили соседи по меблирашкам. Жившая в грехе молодая пара расставалась: мужчина отправлялся назад к жене, девушка возвращалась в цирк. Приближение праведной жизни было решено отметить. Среди гостей оказался и он, а рядом сидела соседка с нижнего этажа, подавальщица из кафе, — после третьего в его жизни бокала она показалась ему невыразимо прекрасной.
Первый в его жизни флирт завязался молниеносно, первый поцелуй приключился этим же вечером, а на следующий день молодая особа повела его знакомиться с родителями: оказалось, что она с детства мечтает о «настоящем джентльмене». У нее были красные руки с бородавками, изо рта пахло луком, а щеки дама напудрила так густо, что они напоминали плохо оштукатуренную стену.
Семейка барышни привела юного Джерома в ужас, он понимал, что попался. Можно тихо удрать, расплатиться и съехать с квартиры, но ушлая барышня все равно его найдет и притянет к суду за нарушение брачного обещания — где ему упомнить, что он наговорил во время ужасного вечера?
Вот тут-то ему и дали дельный совет: люди со средствами в такой ситуации бегут на континент, во Францию, а бедняку прямая дорога в артисты, там его надежно укроют грим, сценический псевдоним и кочевая актерская жизнь. Неделя в одном городе, неделя в другом — нет убежища надежнее ангажемента в провинциальном театре.
Сияющий мир сцены казался ему неприступными замком. Театральные агенты обещали помощь, предлагали платные уроки, но им нужны деньги, а денег у него не было. Чувствовавший себя без вины виноватым устроитель пирушки оказался человеком со связями, он вывел его на затевавшего новый проект антрепренера. В потертый карман великого человека перекочевала последняя, заветная пятифунтовая бумажка, и Джерома взяли на работу. Был составлен контракт: первые два месяца он играет бесплатно, затем получит оклад «по способностям». И Джером К. Джером удрал от своей официантки, спустившись по лестнице пансиона в носках.
Горький опыт актерства
Прежде его жизнь плелась нога за ногу, а теперь припустила галопом. И вот он уже сидит на первой в его жизни репетиции, не похожей на то, о чем он мечтал. Там был старый комик, которого не держали ноги, дряхлая характерная актриса, важная примадонна, жена антрепренера, и наряженный в новенький клетчатый костюм герой-любовник, самоуверенный молодой человек с напомаженными волосами.
Джером К. Джером получил псевдоним Гарольд Кричтон, и продюсер усилил им первый акт — для него написали три реплики и ремарку: «вместе со всеми идет вперед». Оказалось, что на сцене надо не говорить, а кричать, подавая звук всей грудью, выяснилось, что на репетиции актеры произносят только первые и последние слова своих реплик, пробалтывая все остальное: «Здравствуйте, дорогая бла-бла-бла я уверена, что малышка Дженнифер вскоре забудет о своей преступной страсти!»
Они репетировали, а театральный плотник вовсю гремел молотком, наотрез отказываясь утихомириться: «Для настоящих профессионалов это должно быть не важно». Театральный художник чуть-чуть подправил декорации, изображавшие притон пиратов и залу в средневековом замке, и они отлично сошли за комнаты в небогатом сельском коттедже — новичка Джерома смущали только висевшие над камином сабли и револьверы.
Примадонна требовала, чтобы перед ее первым выходом играли марш, премьер хотел играть в собственном клетчатом костюме, каких семьдесят лет назад и в помине не было, суфлер жаловался на то, что его никто не слушает, продюсер говорил, что все идет прекрасно, и они сделают кассу.
Так и вышло: пьеса продержалась даже дольше, чем они рассчитывали, и признанному сценической «полезностью» Джерому К. Джерому положили приличное жалованье — тридцать шиллингов в неделю. Их даже платили. Потом спектакль сошел, он получил ангажемент в провинцию и отправился в путь, накупив сценических костюмов на все случаи жизни.
То, что он не боится публики, Джером понял на первом же представлении: он по-прежнему был застенчив, но на сцене держался свободно. Да и чего бояться, если зрители не видны и со сцены зал кажется огромной черной дырой? Он колесил по провинции, понемногу нищая, — первый театральный опыт оказался лучшим, затем его безжалостно обсчитывали или попросту не платили: проделки мошенников-антрепренеров судьям казались шалостями.
Из Чидла в Файли, из Тринга в Слау — с худеющим кошельком и убывающим, остающимся в лавках старьевщиков гардеробом. В Слау ему попался очень достойный антрепренер, вежливый, обходительный и уступчивый, он обещал прекрасное жалованье, собирался оплатить гостиницу и железнодорожные билеты. Первый расчет должен был произойти вечером, после спектакля, но антрепренер задержался, а через час актерам сообщили, что его и кассира видели на вокзале, когда они садились в лондонский поезд.
Беглец казался таким благопристойным, набожным и важным, он часто говорил, что юный Джером напоминает ему любимого сына, студента Оксфорда, скончавшегося от инфлюэнцы. Он плакал, вспоминая последние слова бедняги…
После этого Джером заложил часы и купил билет на лондонский поезд — с актерством было покончено.
Репертуар по наследству, или Мы нехорошо расстались…
Девять тысяч фунтов — огромные деньги, на них можно приобрести небольшое имение, но в прошлом он попадал в переплеты и хуже. Если в «Мисс Гоббс» будет играть Терри, Уокер взвинтит цены на билеты до космических высот, но они все равно будут продаваться… И тут сзади раздался голос, который показался ему знакомым:
— Добрый день, старина. Мы расстались не по-хорошему, но с тех пор прошла целая жизнь…
Джером обернулся: перед ним стоял прилично одетый человек средних лет, невысокий, с изможденным лицом и чахоточным румянцем.
— Я тут стороной узнал, что Уокер собирает актеров для твоей пьески. Одна из ролей написана как раз для меня…
Старые театральные знакомые, клянчащие роль, — проклятие успешного автора, но этого человека Джером вспомнить не мог. Тогда его собеседник сделал то, чего Джером никак не ожидал, — вынул из глазницы левый глаз, оказавшийся стеклянным. Вот тут-то он и понял, кто перед ним стоит…
Медиум оказался прав, прошлое его настигло: Бернард Мандевиль был премьером в Чидле, а он сам — характерным актером, третьим в их компании был комик Джеймс Куинн. Эллен Терри отдыхала около Чилда, в имении друзей, антрепренер уговорил ее сыграть Дездемону в «Отелло». Все трое были в нее влюблены, Куинн смертельно завидовал Мандевилю, получившему заглавную роль и чаще любезничавшему с героиней.
На одной из репетиций Джеймс попал деревянным кинжалом ему в глаз и в тот же вечер сбежал из города. Окривевший Бернард перешел на характерные роли, Джером получил его репертуар. Однажды во время спектакля он еле увернулся от направленного ему в глаз деревянного кинжала — лицо у Мандевиля было полубезумным. Что уж взбрело ему в голову? Очевидно, он решил повторить «подвиг» сбежавшего Джеймса…
Сейчас Джером стоял, оцепенев, а Бернард извинялся за прошлое, рассказывал о том, как тяжело ему приходится, и просил хорошую роль, а уж он-то не подведет!
Это было ужасно: обещая бог весть что не устающему просить, то и дело заходящемуся в чахоточном кашле безумцу, Джером ждал антрепренера Уокера, а тот по давнему театральному обычаю опаздывал. Когда же появился, то принес дурные вести: Терри занята и на их затею времени не найдет. Это значит, что не будет и спектакля: деньги на постановку обещали под ее имя.
Уокер был убит крахом своего проекта, а Джерома так обрадовала возможность удрать от старого знакомого, что он не слишком-то и переживал. Он наскоро представил их друг другу, сказал Роберту, что перед ним блестящий артист, которому надо помочь, и выскочил на улицу. На часах половина шестого, он еле успевает в «Савой»; идти туда не хочется, но это неплохой повод оттянуть возвращение домой. Как он расскажет Джорджине, что их погубили дурацкий маленький фельетон и то, что он не захотел напечатать опровержение?
К чему играть в чужих историях, если можно придумать свои?
Джером ехал и вспоминал бездну, из которой поднялся: после актерства ему приходилось перебиваться случайными заработками: Джером служил то секретарем адвоката, то помощником учителя, то горбатился в какой-то экспортной конторе. Это была внешняя, случайная жизнь, а настоящая наступала, когда он возвращался в свои меблированные комнаты и садился за письменный стол.
Актера из него не вышло, поначалу казалось, что сцена — случайный, ненужный опыт, но на самом деле это было не так — она познакомила его с творчеством, и жить без него он не мог. К чему играть в чужих историях, если можно придумать свои, куда более интересные? И эти истории просились наружу, впечатления складывались в сюжеты.
Из-под пера Джерома выходили трогательные истории, но, увы, никто не хотел их печатать: как писатель он был убийственно серьезен и понятия не имел о том, что у него есть дар юмориста. А потом Джером описал свой театральный опыт, и это вышло очень смешно. Повесть хвалили и хорошо покупали, на него обратили внимание. Успех закрепили «Трое в лодке…» и юмористические рассказы.
Писательское ремесло было величайшим наслаждением. Каждая пьеса, каждый рассказ доставляли счастье, его книги прекрасно раскупаются, и читатели просят еще, но критикам он не нравится, и прочного положения у него нет. Шерлок Холмс приносит Конан-Дойлу больше денег, чем доход от хорошего поместья, пьесы Бернарда Шоу становятся гвоздями сезона и собирают отличную кассу, плодовитый Уэллс живет как банкир.
Его дела могли бы обстоять не хуже, но «Трое в лодке…», издающиеся миллионными тиражами, вышли за год до того, как США приняли закон об авторском праве. В Америке так любят его книгу, что переиздают ее по нескольку раз за год, и он кормит издателей-пиратов…
Скандальный роман
Из-за всех этих треволнений Джером даже забыл о том, что сегодня у них с женой важная дата — 9 лет назад они познакомились на благотворительном вечере в пользу лондонских сирот. Ему было 28 лет, он снимал квартиру на паях с Джорджем Уингрэйвом и считал себя закоренелым, неисправимым холостяком. А у Джорджины были хороший муж и маленькая дочка, и она не собиралась менять свою жизнь.
Любовь пришла сразу, они не отходили друг от друга весь вечер — по меркам 1887 года это выглядело абсолютно неприлично. Потом был короткий роман со встречами украдкой, разрывом — «я не могу обманывать мужа, он так доверчив и добр!» — тяжелые страдания, чуть было не вогнавшие его в гроб, и примирение.
Муж Джорджины и в самом деле был хорошим человеком: он дал ей развод, через девять дней после него они поженились — это вызвало большой скандал, но они так любили друг друга, что им было на это наплевать. Джорджина бросила обеспеченного человека ради бедняка, и медовый месяц они провели на Темзе, в маленькой лодке с тентом…
Ее перестали приглашать в дома старых знакомых, при встрече чопорные дамы надували губы и переходили на другую сторону улицы, высоко вскинув увенчанные шляпками головы, — многие даже не здоровались. Зато у Джорджины появились новые знакомые, друзья Джерома — артисты, режиссеры и литераторы, безденежные, безалаберные и веселые. Они поселились в квартире с видом на Темзу, и в ней царил полнейший хаос: приходящая прислуга прибиралась из рук вон плохо, хозяйкой новоиспеченная миссис Джером оказалась неважной. Но ее мужа беспорядок не волновал — он жил с любимой, и это было счастьем.
Полюбил, как родную дочь, падчерицу, а когда Джорджина-младшая подросла, именно она стала первой читательницей его сочинений. Потом у супругов родились собственные дочери, и падчерица с удовольствием возилась с сестрами. Зимними вечерами в загородном доме Джерома у камина собиралась вся семья: играли в шарады, читали вслух, девочки пели.
День первого знакомства стал их главным семейным праздником, — а нынче он о нем забыл… Такого невнимания жена наверняка не простит. Сначала ему придется извиняться, затем он «порадует» ее рассказом о проигранном суде и их финансовом крахе…
Друзья познаются в беде
Джером вошел в ярко освещенный зал ресторана, и Карл замахал ему рукой из-за углового столика — добродушная круглая физиономия приятеля сияла от удовольствия.
Карл пододвинул ему меню, Джордж сказал, что все обстоит не так уж плохо — из любого положения есть по крайней мере два выхода. В тот вечер они много пили и вспоминали прошлое. Ночные посиделки в клубе «Бродяги», когда они, счастливые и пьяные, вываливались на ночные улицы, и Бернард Шоу объяснял испуганным прохожим, что будущее человечества — социализм. Однажды он сбил с полицейского шлем, и вся компания угодила в участок.
Всем удовольствиям на свете их троица предпочитала речные путешествия: ночевки на берегу, вечера в прибрежных трактирах, потрясающие речные закаты… После одного из таких плаваний Джером решил написать книгу: речь в ней должна была идти о достопримечательностях Темзы, путешествие служило поводом. Но когда он сел за письменный стол, перо само повело руку: юмористическая часть разрослась, познавательная усохла, а редактор окончательно ее добил. Он безжалостно вымарал все, что утяжеляло авторскую речь, и оказался прав — «Трое в одной лодке…» сделали Джерома знаменитостью.
Теперь, когда Джером начал жаловаться на лишивших его целого состояния американцев, Джордж сказал, что из истории с судебными издержками Джером выпутается — и даже сохранит журналы, потому что он, Джордж, удачно сыграл на бирже, и у него есть свободные пять тысяч:
— Вот чек, старина. Отдашь, когда сможешь…
Джером потерял дар речи, а Карл разлил вино по бокалам:
— За твой будущий успех! И за здоровье троих, благополучно выбравшихся из лодки.
Домой Джером приехал вдребезги пьяным, Джорджина встретила супруга с каменным лицом, но промолчала: головомойку лучше устроить утром. Узнав о том, что муж проиграл процесс, она не разрыдалась, не стала ему пенять — Джорджина сказала, что им нужно заложить дом и продать ее драгоценности, ведь сохранить журналы куда важнее.
Назавтра Джером сидел в редакции «Сегодня», правил гранки и просматривал неоплаченные счета, а после обеда к нему заглянул Конан-Дойл. Он расспросил Джерома о его делах, сказал, что адвокаты с их непомерными гонорарами — сущая язва египетская, вздохнул и заметил, что поразивший Джерома медиум — мошенник.
— Прохвост оказался тонким психологом, он угадывал обстоятельства людей по их мимике. Те хотели узнать больше и шли к нему, а он выманивал у них деньги. Сейчас его ищет полиция. Выбросьте из головы то, что он сказал, и радуйтесь, что вам не удалось познакомиться с ним ближе.
Джером так и сделал.
P. S. Сохранить журналы Джерому не удалось, их пришлось продать, после этого они захирели и закрылись. Чек Уингрэйва помог, оставалось наскрести не так уж много денег, надо было закладывать дом, а Джером этого не захотел. Но так ли важно, что он потерял бизнес и общественный статус, если у него остались семья и дорогое ему дело?
Издавая и редактируя «Досужего наблюдателя» и «Сегодня», Джером почти не писал, потеряв их, он вновь вернулся к литературе. Успех «Троих в лодке…» ему повторить не удалось, и все же он был очень популярен, хоть критики его и не ценили.
В июне 1927 года по пути из Девона в Лондон у Джерома случился инсульт. Его положили в больницу, где он и умер 14 июня1927 года, на 69-м году жизни. Произошло это после того, как скоропостижно скончалась его любимая падчерица. Близкие посчитали, что инсульт и последующая смерть приключились от горя.
Джером К. Джером похоронен в Церкви Св. Марии в Эвилме, Оксфордшир. В городе Уолсолл открыт дом-музей Джерома — писателя, изумительную прозу которого мы с наслаждением читаем и сегодня.
Подготовила Россинская Светлана Владимировна, гл. библиотекарь библиотеки «Фолиант» МБУК «Библиотеки Тольятти»; e-mail: rossinskiye@gmail.com