В этот осенний день мама вернулась раньше обыкновенного и возбужденно-радостной:
-Ниночка! Я записалась на холодильник! "Мир'! Представляешь, какая удача! Марья Дмитриевна мне подсказала. Мы сегодня после обеда вместе и ходили. Вот смотри, - мать протянула клочок бумаги:
-Наш номер 1041. Где-то через полгода будем уже с холодильником, дочка!
Мама легко, как будто была не в домашних, а в балетных тапочках пролетела на кухню. Вынимая из сумки крупную тушку рыбы, продолжала радоваться:
-Правда, надо будет еще несколько раз отмечаться. Пусть... Зато будем с холодильником! Здорово, Нинуля!
Мать выскочила в комнату, потрепала дочку по светлой головке, опять устремилась в кухню:
-Рыбки сейчас нажарим! Вот у Пал Сергеича купила. Нашей волжской. Иди сюда!
Ниночка не совсем поняла, но уразумела детским сердечком, что случилось что-то необыкновенно радостное, счастливое и удачное, и называется это холодильник. Возбуждение передалось и ей:
-Мама, что такое мир? - девочка вбежала в кухню.
-Холодильник, дочка, холодильник!
Ниночка догадалась и обрадовалась: это такой большой красивый белый шкаф, в котором даже летом мороженое не тает, и который красуется на кухне в квартире Ларочки-соседки с третьего этажа. Оттуда, из холодного нутра, всего несколько дней назад предложили им с Ларочкой сразу же ставшие седыми от теплоты кухонного воздуха в мельчайших капельках брусочки эскимо.
- Здорово! Теперь это будет и у нас! С мороженым внутри! - Ниночка просто не представляла, что холодильник может быть без мороженого.
Она аккуратно выбирала косточки из спинки большого куска хорошо прожаренного леща, оставляя жирные животики назагладку.
А мама все говорила и говорила, Ниночкиного затухшего внимания уж не хватало, и она переживала радость предстоящей покупки уже сама с собой.
Хорошим, возбужденным, предвещающим новое обустроенное, получился тот вечер. Немного их было. Может, потому он так и врезался, и остался, и живет в памяти, где Ниночка отвела место для детства. Да нет, не девочка, просто те дни живут в одном месте, рядом, цепляясь друг за друга крепкими звеньями событий, переживаний, радости и грусти, не разрываясь под давлением лет прошедших.
Вечер был и прошел. И дальше жили размеренно и обыденно. Как вдруг...
Еще только собирая нехитрый ужин, мама сообщила:
-Нина, завтра в школу не пойдешь! Надо отмечаться. За холодильник. Я уж никак не могу: месячный отчет еще не сдала.
...Раннее декабрьское утро было темным, морозным и колючим. Наскоро, обжигаясь, выпили по бокалу сладкого чая с булкой, оделись потеплее и вышли.
У отштукатуренного в белое одноэтажного здания в морозной ранней дымке толпилось множество одетых в темное и теплое людей. Мама почему-то кричала:
- Номер 1040! Где? Кто? Номер 1040!..
-Ну, я, - отделилась от толпы толстоукутанная фигура.
-Вот девочка будет за вами. Наш номер 1041. Мне на работу надо. Она постоит. Уж присмотрите.
-Ладно,иди. Пусть девчонка меня держится.
Мама приткнула дочь к этот тетке:
-Дочка, вот тут и стой, да номер помни. Я его тебе на ладошке написала. Ниночка и так помнила: десять сорок один, десять сорок один ( не забудешь уж никогда!).
Часам к девяти стало светло, совсем невысоко в холодной зимней серости засветилось солнце неярким пятном. Очередь начала выстраиваться. Где-то далеко впереди открылось заветное окошко, из которого неясно доносились выкрикиваемые высоким женским голосом номера и фамилии.
Ниночка намертво привязалась к указанной матерью фигуре. Она уж давно замерзла: сначала пощипывало нос и щеки, потом укололо пальцы, в варежках их девочка собрала в кулачки, а в фетровых сапожках они продолжали мерзнуть поодиночке. Затем сами собой затрусились плечики, хоть и были укутаны под шубкой шерстяной мягкостью старой материнской шали. Ниночка непроизвольно жалась к впередистоящей тетке.
-Бабоньки! - возопила немая фигура и повернулась, - девка-то совсем померзнет! И, перетащив Нину вперед себя, расстегнула полы одеяния, накинула ей на плечи и прижала к теплому духовитому нутру.
Прижали с двух сторон, чуть прикрыв от декабрьской студености:
-Что ж это мать прислала тебя в такой холод?!
Ниночка не отвечала, боясь хоть словом отодвинуть себя от живительного тепла большого теткиного тела.
-Ну, давай, уж говори, - тетка небольно двинула в Нинкино плечо.
Девочка сняла заскорузлую варежку, сунула руку в окошечко, назвала фамилию и получила новый набор цифр, уже трехзначный, на белую замерзшую почти неживую ладошку.
Одела варежку, оглянулась на тетку, но та уж торчала в заветном окошечке, оставив морозу толстый зад в синей суконине.
Осторожно и бережно донесла Ниночка заветные цифры до дому. Вечером, расправив пальчики, предъявила матери:
-Вот!
И не простудилась, и не заболела. Следующим утром пошла в школу по сугробам, таща по ним желтенький свиной кожи портфельчик в двумя большими карманами по переду на крепких больших застежках, в которых хранилось столько... Подружкам гордо показывала специально не смытые цифры, объясняя, почему не пришла вчера.
К весне в квартиру привезли чудо... Белое и большое... С покатым выпуклым верхом. С неподдающейся серебряной ручкой.
А потом укутали в старое байковое одеяло, обили досками и отправили... На Урал..., где старшая сестра нашла любовь и выходила замуж. А у матери и подарок приспел. Да какой!!!
Уж сорок лет, а то и больше, натужно-громко, но не из последних сил, не жалуясь и не прося ремонта, гонит этот "Мир" фреон по своим старым жилам уже на даче у сестры.
И только вчера взрослая Ниночка в гостях у сестры завтракала клубникой с холодным молоком и улыбалась...
Для матери же молоко вскипятили...
А Женька, бывший жених и настоящий муж, отец и дед, сидел на ближнем озере и ловил карасей к обеду.
Надежда.