Утром Клуша ничего не сказала Розе по поводу ночного концерта, хотя Роза глаза от стыда отводила.
Но ей не хотелось уходить. Клуша почти ничего не спрашивала. Занималась какими-то своими делами.
Роза весь день просидела в кресле-качалке. От монотонного качания слегка кружилась голова.
Вечером Клуша пригласила Розу в винный погребок.
Попросила выбрать напиток для беседы.
Роза не глядя взяла с полки бутылку и подала Клуше.
— Прошу тебя, — прошептала Клуша, — лучше выбери другую.
Но Роза заупрямилась, настаивая именно на этой.
Клуша спорить не стала.
Просто поставила бутылку и потянулась за другой.
Розу это раззадорило, и она вдруг топнула ногой, заявив, что другое пить не будет.
Клуша бежала за Розой и умоляла так сильно не беспокоиться. Говорила, что всё в погребе дорогое и приятное на вкус.
Роза бесновалась. Она сама и не понимала, что происходит.
И вдруг Клуша побледнела. Облокотилась о стену и медленно по ней сползла.
— Я любила его, — голос Клавдии дрожал. — Он был отдушиной и всей моей жизнью. Это невозможно передать словами.
Роза вдруг притихла, смотрела на Клавдию сверху вниз.
Та всхлипывала.
— Ручки маленькие, тоненькие…
Роза подумала, что Клуша опять страдает по Алексею.
Но Клавдия продолжала:
— Он в детстве облизывал пальцы. Кожа истончилась и стала просвечиваться. Он осторожничал. Мог в любой момент пораниться. Это была, возможно, болезнь. Я не знаю. Показаться докторам оказывался. Рисовал… Он жил в полуподвальной квартире с в-о-о-о-т такими блохами!!!
Клуша сжала руку в кулак и то ли погрозила Розе, то ли показала размер блох.
Розе стало интересно. Она присела рядом с Клушей.
— Его пальцы нежным пёрышком скользили по коже…
Клавдия говорила таким вкрадчивым голосом, что Роза представила себе эти прикосновения, и мурашки побежали по всему телу.
Клуша вдруг быстро поднялась и пошла по коридору. Роза за ней.
— А дальше?! — умоляла Роза. — Кто этот человек?
Но Клуша молчала, а потом ответила:
— Он подарил мне это вино. Это всё, что осталось от моего нежного мальчика.
На следующий день Клавдии нездоровилось.
Она не выходила из комнаты. Роза завтракала, обедала, ужинала одна.
В комнату к Клуше её не пускал дворецкий. Он поставил стул прямо перед дверью хозяйки и высказывал Розе недовольства:
— Сдались вы ей, мадам! Ну сколько можно выжимать из неё всё добро? Как можно довести её до такого истощения?
Роза защищалась:
— Ни до чего я её не доводила, успокойтесь уже.
— Ну да, — бормотал недовольно мужчина. — До вас всё было сносно, теперь вот так. Не станет Клавдии, что все будете делать?
Розе дворецкий был неприятен.
Но из-за уважения к Клуше, не стала спорить с ним. Дождалась, когда он на некоторое время отойдёт. Быстро отодвинула стул и ворвалась к Клавдии.
Та сидела перед зеркалом, заметив Розу, побледнела и прошептала:
— Плохо, мне очень плохо.
— Притворство, — произнесла Роза, — как предательство. Я ухожу…
— Нет-нет, — Клавдия вскочила, схватила Розу за руку. — Мне нужен был покой. Я не могла сказать тебе, чтобы ты меня не беспокоила. Ты могла бы обидеться, понять меня неправильно. Не уходи, Роза, прости…
Клуша рыдала, обнимала Розу, хваталась за сердце.
Роза стояла и ждала, пока закончатся слёзы.
— Спасибо, — поблагодарила Клавдия, когда истерика закончилась. — Я знала, что ты поймёшь.
Роза ничего не ответила, вышла из комнаты.
Как ни грызла её обида, не могла, не хотела она сейчас уходить. Что-то держало её в этом доме, что-то заставляло придержать гордость.
С появлением Розы Клуша как-то ожила. Она уже не беспокоилась по поводу того, что её осуждают за приют и столовую, за то, что в глаза говорят о том, что она революционерка.
Ночами что-то происходило в доме Клуши. Иногда Роза спускалась ночью на первый этаж и слышала, как кто-то шушукается в полной темноте.
Она прислушивалась. Но ничего не понимала.
Французским она не владела, а судя по произношению, это был именно он.
Розе не нравилось, когда дворецкий обращался к Клавдии на другом языке. Если в его речи проскакивало «Роза», ей становилось не по себе.
Клуша жестом просила дворецкого прекратить разговор, и обращалась к Розе:
— Не беспокойся, милая. Мы всего лишь обсуждаем вопросы по провизии. Я считаю количество нуждающихся. Не бери в голову. Тебя никто не гонит отсюда.
Роза кивала, но обиду не отпускала.
Несколько раз пыталась поговорить о том загадочном художнике, который не давал покоя Клавдии.
Та жила лишь памятью о нём и Алексее.
А потом Розе стал мерещится молодой мужчина. Он всюду следовал за Клушей.
В первый раз Роза подумала, что кто-то пришёл навестить Клавдию. Но потом ужаснулась, зажмурила глаза, а когда открыла, видение исчезло.
Но оно повторялось иногда.
Когда в очередной раз сидели за столом, Роза произнесла не своим голосом:
— А художничек жив, — и хихикнула при этом.
Клавдия побледнела.
Роза продолжала:
— Да-да, он получил немаленькие деньги от вашего супруга, чтобы стать невидимым.
И хихикнула опять.
Клуша обиженно поджала губы и произнесла дрожащим голосом:
— Издеваешься… Зачем трогаешь больную мозоль?
Роза пожала плечами.
— Не издеваюсь. Поедешь со мной к нему?
Клуша встала из-за стола как-то неуклюже.
Роза представила её рядом с художником и хихикнула.
Клавдия опустила голову.
— Ты даёшь мне надежду, которая сделает больнее.
— Не сделает больнее, — пообещала Роза. — Больнее уже не будет.
Роза подсказывала кучеру дорогу. Сама с себя удивлялась. Но ощущение было таким, словно она всегда знала это место.
Внутренний дворик небольшого дома на центральной улице был закрыт.
Роза и Клуша встали перед высокой решётчатой дверью, позвонили.
К ним вышел, даже не вышел, а выкатился низкий и очень полный мужчина, сказав недовольно, что вход только по пропускам.
Клавдия пристально на него посмотрела.
Тот неожиданно развёл руками, открыл замок и произнёс:
— Проходите, проходите, не признал! Как же я мог не признать… Вот тут у нас всё, как вы любите.
Он встал перед Клушей и перебежками пятился назад.
— У нас тут всё, как вы любите. Горячее, холодное. Всё, чтобы люди жили и не умирали от голода.
Все первые этажи. Нет ни крыс, ни мышей, ни клопов. Клавдия Франсисовна, не признал, не признал.
Роза шла целенаправленно вглубь двора, за ней Клуша.
Продолжение тут