Введение
Для меня война началась в один из солнечных дней в Зондербурге. Мой отец служил в этом городе пастором. Зондербург — это город, где находятся окопы Дюппеля. Мы стояли, множество людей, на возвышенности на поле боя.
В этот летний день 1914 года Зондербург, с его красными крышами, выглядел сверху как коробка, заполненная красными крабами. Тогда вообще весь мир выглядел аппетитно и был залит солнцем.
Отмечалось пятьдесят лет со дня штурма окопов Дюппеля, когда из крови и порохового тумана создавался Германский рейх. На месте сражений присутствовали четыре тысячи ветеранов. Среди них граф Хезелер, древний высохший старик, с длинными седыми волосами до плеч. Из-под уланского шлема светилось узкое лицо с большущим орлиным носом. Длинные худые ноги старого вояки были скрючены, он опирался на трость, походившую скорее на хлыст наездника. Граф разговаривал со своими товарищами о событиях 1864 года. У него был звонкий, далеко разносящийся голос, и те, кто его не видел, могли подумать, что говорит молодой лейтенант. Он рассказывал о героях тех времен, о старом кайзере, о принце Фридрихе Карле, которого из-за его красного гусарского кителя называли «красным принцем», а потом он заговорил о старом Врангеле. Он напомнил о том, что старый Врангель был когда-то молодым Врангелем, который пришел в армию юным барабанщиком и дорос до генерала, научившись всему, кроме немецкого языка. Граф рассказал и анекдот, как кайзер Вильгельм I после сражения выступил с обращением перед своей армией и сказал: «Прежде всего за эту победу мы обязаны Богу!» Тут Врангель заметил: «Бог благосклонен ко мне!»
Отзвучали речи, и ветераны разбрелись по полю сражения. Среди них был и граф фон дер Гольц. Если бы на нем не было военной формы, можно было бы принять этого старого господина в очках за профессора; полжизни он прослужил инструктором к Турции. У меня до сих пор стоит перед глазами, как он идет через поле, на его лице рассеянная улыбка. Этот изысканный пожилой господин в начинавшейся мировой войне вместе с шестью тысячами турок захватит в плен шестнадцатитысячную английскую армию. Этот старик в очках ни в чем не уступал молодым. Днем и ночью он не слезал с седла, казалось, он совсем не нуждается во сне. После победы над англичанами его настигла библейская болезнь, сыпной тиф, от которой он и умер.
Тогда я вез в автомобиле по полю сражения двоих ветеранов и мою белокурую кузину. Мой автомобиль, дешевый «Форд», был единственным моторным средством среди множества повозок, и я был этим весьма горд. Обычный обер-лейтенант военно-морских сил, сидящий за рулем собственной машины, — тогда это было необычайным делом. Естественно, это не был мой личный автомобиль, он принадлежал мне лишь наполовину и был куплен в рассрочку. Но об этом никто не знал, и было так замечательно кружить по полю, с сидящей рядом девушкой, с солнцем над головой, и с двумя пожилыми господами позади, погрузившимися в свои воспоминания.
На поле вокруг графа Хезелера собралась небольшая группа. Я подъехал туда, мы вышли из машины. Старик рассказывал о сражении. Генерал Браузе, который находился со мной в автомобиле, сказал графу: «Здесь, где мы сейчас стоим, погиб тогда капитан Брунк, прямо здесь, где мои ноги, он упал».
«Нет, — ответил Хезелер, — неправильно». Он проковылял на своих скрюченных ногах четыре метра, остановился, ударил своей комичной тростью в землю и сказал: «Это было здесь, здесь он упал».
После той битвы миновало уже пятьдесят лет, и спустя полвека старики точно помнили каждый квадратный метр этого поля боя.
Затем последовал прекрасный вечер. Мы сидели на открытом воздухе, горели бенгальские огни, играла музыка, слышался женский смех. Внезапно наступило молчание. Музыка оборвалась, и только звук кларнета еще некоторое время висел в воздухе. Люди вдруг перестали разговаривать. Казалось, будто все — музыка, смех и разговоры — растворилось мгновенно. Куда-то пропали прекрасные женщины, которые только что были рядом. Мы больше их не видели. У каждого мужчины в голове было только одно: в Сараево убили австрийского престолонаследника!
Молчание прервал генерал Браузе. Он поднялся и сказал: «Это война!»
Сразу война? Нет, сначала потянулись серые недели, угнетающая тишина и равномерно отбивающий каждый час бой часов — это было парализующее промежуточное состояние, сумерки между днем и ночью, выпадение из реальности. Прошлое, лейтенантская служба, знакомства с девушками, казарменные будни, кадетское время, мирная жизнь — все теперь осталось далеко позади. Тянувшиеся недели уже не были жизнью, но еще и не стали смертью. Прошлое, как и будущее, казалось иллюзорным. Реальным в памяти остались только голоса ветеранов на полях сражений 1864 года: «Это было здесь, здесь он упал!»
В один из дней все внезапно разрешилось. С горнами и барабанами по улицам Киля начала свой марш война. Я представлял себе все совсем иначе. Ликование и смех, думал я, — такой будет война. Но было по-другому. Конечно, настрой был оптимистичным, но оптимизм этот был вымученным. Все было слишком серьезно. Мы слишком хорошо знали, что такое английский флот.
Меня назначили командиром U-3; думаю, что я был самым молодым командиром во флоте. Но что у меня была за команда! U-3 — старое потрепанное корыто, изношенное многочисленными учебными плаваниями и отягощенное памятью о неприятных происшествиях и катастрофах. U-3 была невезучей подлодкой, которую в 1911 году поставили на прикол в Кильской гавани. Ладно. Если бы мне только разрешали выходить на ней! Но даже этой милости я не получил.
Клаус Хансен оказался более удачливым, чем я. Хансен был моим другом и командиром U-16. Мы вместе занимали несколько комнат в старом заброшенном замке, который жители Киля называли «Клопбург». Наши апартаменты были обставлены старой мебелью, подаренной мне родителями, мы жили там счастливо и беззаботно. Клаус Хансен был вторым гордым владельцем того самого «Форда». У него все было отлично, он мог выходить в море на своей U-16. Я оставался тут один. Чтобы понять мои переживания, нужно вспомнить то время. Как тогда было? Война должна продлиться несколько недель. За эти несколько недель надо успеть проявить себя, необходимо сразу идти на противника. Все получили возможность участвовать в боевых действиях, только я оставался торчать на этом проклятом корыте U-3.
В восемь часов утра подлодка Клауса Хансена вышла в море и вместе с ней еще девять других подлодок.
Для меня это было большим разочарованием. Но кто знает, какой путь ведет к счастью. Вскоре мы получили сообщение о судьбе подлодок. И это сообщение было ошеломляющим. Английский крейсер «Бирмингем» протаранил U-15. Протаранил, ушел — и все. Это U-15, но судьбы других лодок сложились так же плачевно: все восемь подлодок не смогли произвести ни одного выстрела. Повторяю: восемь подлодок. О судьбе девятой подлодки мы так никогда ничего и не узнали. Девятой была U-13, она пропала, затонула вместе со всем экипажем. Она лежит где-то на грунте Северного моря, но где? Остальные восемь лодок вернулись в Киль целыми, но без поводов для радости.
Каково нам было теперь, гордым командирам подводных лодок? Мы так верили в силу нашего оружия. Правыми оказались другие? Может прав был Тирпиц, когда говорил, что подводные лодки как оружие — это не больше, чем игрушки мирного времени? Были правы молоденькие девушки, я имею в виду девушек на танцполе в Киле, которые всегда хихикали, когда их приглашал на танец моряк-подводник?
«Дорогой, когда ты перешел на подлодку?» — спрашивали они и смеялись.
О том, что ты служишь на подлодке, узнавал сразу каждый, потому что от подводников за версту пахло керосином. Так вот кем мы были, оказывается: жестянщики-неудачники, пропахшие керосином.
Мои товарищи, по крайней мере, выходили в море. Они смогли на своем опыте убедиться, что для ведения войны мало одного воодушевления. У меня в голове были только мрачные мысли, а тут еще приезд родителей, в глазах которых читалось сильное беспокойство.
Потом все опять резко поменялось. Пришел долгожданный приказ. В нем говорилось, что я должен немедленно явиться к принцу Генриху. Принц Генрих был командующим вооруженными силами в Балтийском море, и под его командование переводились две подлодки, моя и U-4.
Мне приказано немедленно явиться к принцу Генриху? Так что, наконец дело сдвинулось? Но тут опять холодный душ. Кода я и еще несколько вызванных офицеров прибыли в штаб принца, нас попросили подождать. Мы ждали и ждали. Наконец принц вышел.
Было очень странно видеть его так близко перед собой: высокого, очень худого, с несколько осторожным шагом. В этот раз принц был очень взволнован, глаза его горели. Мы ожидали, что сейчас получим приказ, но все опять случилось не так. Обозначив намеком военное приветствие, принц обвел всех горящими глазами и сказал дрожащим голосом:
«Господа, я только что от кайзера. Я могу вас заверить, что мой брат, его величество кайзер, предпринял все возможное, чтобы не допустить войны, но большего сделать нельзя. Другая сторона хочет все-таки войны!»