Время бывает тягучее и медленное. Во времена застоя люди изнывали от скуки, от обволакивающих цепких лап временного провала. Пространство позволяло ускользнуть, освежиться и прикоснуться к иным ритмам:
Понимаешь, это странно, очень странно,
Но такой уж я законченный чудак:
Я гоняюсь за туманом, за туманом,
И с собою мне не справиться никак.
Люди посланы делами,
Люди едут за деньгами,
Убегая от обиды, от тоски...
(Ю.Кукин "А я еду, а я еду за туманом")
Война была далеко и в душах людей все уже заросло быльем. Война стала легендой и то, о чем почти не принято было говорить, но иногда прорывалось. Хорошо помню по детским воспоминаниям, что 1941 казался рубежом, страшным порогом, до которого был свет и мир.
После - страшная и черная дыра времени - то, что детское сердце отказывалось принимать и одновременно к чему неудержимо тянулось. Как к воспоминанию о прошлом или о будущем.
Заслуга родителей в том, что этот вздыбленный взрыв времен и пространств они сумели отложить в детской душе. Хотя бы журнальной репродукцией на двери детской и песней - колыбельной, которую неумело, но проникновенно пел отец.
И меня покоробило, когда в классе на уроке музыки включили Священную войну, а большинство просто сидели и хихикали, как обычно. Эта поразительное перерождение целого народа меня потрясло с конца 1980-х. Это была ненависть к памяти, это была ненависть бездумного, зажравшегося обывателя к тому, что мешает его пищеварению.
Теперь я понимаю, что во времена застоя мы находились во времени, которое на языке пространства называется "глаз урагана", в котором спокойствие - видимое и достигается только за счет вихря вокруг. Только это был глаз урагана времени. Нам казалось, что нет ничего страшнее войны, и делали все по принципу "лишь бы не было войны". И это было до последнего, до сих пор.
Я скажу больше - в перестроечное время никакой Бессмертный Полк был бы невозможен. Его бы оплевали, испохабили, затоптали погаными копытами в издевательском кураже. За это и последовала расплата.
Тот охранительный кокон времени и пространства, который был соткан кровью и потом, яростью и волей, был прорван, изъеден изнутри похабством и пошлостью. Только "наши мертвые, как часовые" не оставляли и не оставляют нас в беде.
Бывает время-безвременье, когда время ускользает из рук, и плывет почва под ногами. И это было перестройкой. Мы перестраивались на чужое время и пространство.
Мы думали, что пространственно-временной континуум человечества един. Но это не так. Мы хотели понежится в "глазе урагана" Запада, который был создан в 1990-е за наш счет и за счет всего Восточного блока. Вы думаете, почему нас не любят в Восточной Европе? Предателей никогда не любят, их презирают и о них вытирают ноги во все времена. Экзюпери выразился верно - мы в ответе за тех, кого приручили. Надо признать, что мы предали лучших немцев, поляков, чехов, венгров, румын и болгар в угоду "демократии". Их страшно ограбили, уровень жизни там упал в разы. Поэтому старший брат не имеет права быть предателем, даже если большинство просит об этом.
Право быть надо заслужить. И нужно понимать, что мы вернулись в начало 1990-х не только экономичски, но и психологически. Сегодня нужно изживать грех предательства не только своей страны, но и других народов. Пусть даже так, как сейчас, хирургическим путем.
Сегодня мы вышли из глаза урагана Времени Запада, мы попали в вихрь - и это правильно. В вихре проносятся временные стыки: 1990-е, 1910-е, 1940-й. Пока что 1940-й год, я полагаю. Но за ним настанет 1941-й.
Когда пространственно-временной континуум Запада будет распадаться. Куски уже полетели. И тогда всплывут из глубин остальные части того, что так рьяно и нежно пытались хором спасти в Мариуполе. И Папа Римский, и аж целый Генсек ООН, и все-все-все. Потому как только в этом их спасение. А нам следует ожидать и готовиться, погружаться в собственное Время и Пространство. Где
"Наши мёртвые нас не оставят в беде,
Наши павшие — как часовые…
Отражается небо в лесу, как в воде, —
И деревья стоят голубые".
(В. Высоцкий. Он не вернулся из боя)