1. Чтобы не выглядеть дебилом при чтении поэзии, не стоит оспаривать ни поэтических преувеличений, ни поэтических преуменьшений, вообще все поэтические тропы, коли они вами не исхожены и вы так и не почувствовали к ним вкус, стоит оставить в покое или действии и ни баррикад, ни даже козней против них не строить.
2. Напротив, следует приветствовать использование литературных возможностей языка, позволяющих задаваться вопросом о нужде и желании в зажигании звёзд, хотя любому любителю астрономии ясно, что звёзды возникают и эволюционируют без чьей-либо нужды и чьего-либо желания.
Послушайте!
Ведь, если звёзды зажигают —
значит — это кому-нибудь нужно?
Значит — кто-то хочет, чтобы они были?
Значит — кто-то называет эти плево́чки жемчужиной?
В. В. Маяковский. Послушайте (1914).
А вот за то, что ради сохранения размера и рифмы поэт ничтоже сумняшеся воспользовался вместо множественного числа («жемчужинами») единственным числом («жемчужиной»), можно поставить ему минус, это недостаточное владение языком, в результате каковой немочи речь получилась не совсем русской. Тех из читателей, кто прощает подобные промахи незрелой поэтической мысли, мотивируя это извечным «Ну, смысл-то ясен!», следует разочаровать: смысл именно что не ясен. Что совокупность звёзд поэт называет плевочками — не слишком поэтично, но снижающая метафора понятна и в данном контексте уместна. И никто не покушается на авторское право так писать. Ценить ли это читателю — другое дело. Но писать так автор может. А вот называть совокупность плевочков жемчужиной — это именно неясность поэтического выражения. Должно ли мыслить читателю, что плевочки сомкнулись в один громадный плевок и потому он теперь — жемчужина? Или автор — просто таджик или еврей из Одессы и плохо знает за русским языка? Вообще попытка выяснить смысл этой метафоры уже вызывает отвращение от необходимости с ней возиться, но, повторяю, нуждаться в зажигании звёзд и желать зажигания звёзд — поэтически совершенно оправданно.
3. И поэтическое воображение можно характеризовать не точными терминами психологической науки, а тем, что годилось бы к пиву, но покамест живо.
А оказывается —
прежде чем начнёт петься,
долго ходят, размозолев от брожения,
и тихо барахтается в тине сердца
глупая вобла воображения.
В. В. Маяковский. Облако в штанах (1914 — 1915).
Очевидно, и не только потому, что по-русски автор выражается вполне удовлетворительно, метафора воблы для характеристики воображения поэта — гораздо удачнее метафоры из предыдущего примера. И то, что она глупая — сказано умно, ибо не может она, бессловесная рыба, сказать по-человечески, к тому же и поэтически. И то, что она барахтается в тине сердца — тоже хорошо сказано, ибо именно сердце пребывает в тревоге и предчувствии, его бередит воображение, желая вплеснуть из него живой крови в живой поэтический образ.
Не протестуйте против метафор и метонимий, гипербол и литот — не будете выглядеть технически дураками с мукомольным техникумом в анамнезе.
4. А зачем нужны поэтические тропы? Почему люди вообще художественно выражаются? Ведь речь порой делает значительный отскок от реальности? Для чего они так нещадно врут? В чём тут смысл?
Всё дело в том, что реальность не следует понимать узко, то есть как мгновенный срез мира ведь уже через мгновение этот срез не будет полностью адекватен миру в целом. То есть реальность стоит мыслить как не только вмещающую в себя весь мир целиком, но и на всём протяжении его существования, то есть в его бывшем, его бывающем и его будущем. Иначе не существовали бы ни история, ни футурология. Иначе можно было бы описать лишь текущее состояние. Но оно и протекло.
Раблезианские великаны или свифтовские лилипуты важны не своими размерами, не в описании размеров цели авторов, а тем что необычные размеры этих живых существ позволяют донести до читателя мысли, лишь отдалённо связанные с размерами персонажей повествований.
И явно видимое несоответствие текста поэтического или прозаического окружающей реальности может быть осознанным авторским намерением, повествующим о прошлом или будущем, отдалённой стране или другом небесном теле. Даже сочное враньё вполне может существовать в художественном тексте, если характеризуется напропалую врущий персонаж или лирический герой уподобляется некоей персонифицированной лживой несуразности. И у этого героя могут быть свои цели, отличные и от несуразности, которой он уподобляется, и отличные от автора, который его специально подаёт в таком лживом свете.
5. Но если вы думаете, что художественный текст, поэтический и прозаический, всё вытерпит, то тут-то вы и ошибаетесь. У литературно-художественного образа должна быть своя логика возникновения, устроения, существования, развития, окончательного завершения и, возможно, нежданной гибели.
Конечно, автор вправе писать что угодно и как угодно, не сообразуясь ни с какими законами, ни с какими правилами. Но вряд ли такие писания составят его, не говорю успех у читающей публики, а даже просто литературную удачу. Конечно, вы можете писать, как Алексей Елисеевич Кручёных в его знаменитом «заумном» стихотворении
дыр бул щир
убешщур
скум
вы со бу
р л эз
1913
Но много ли вас будут читать? И многие ли вас будут читать? И даже если отвлечься от читающей публики, сам-то автор что хотел сказать этими пятью строками? И как, удачно сказал? Удовлетворён достигнутым? Значит, публиковать это не надо. Пусть преет и тлеет в столе. Или в записной книжке, носимой в кармане на груди, ближе к сердцу автора.
Также и даму десяти пудов живого весу, обращаясь к ней стихотворно, не стоит поэтически именовать прекрасной бабочкой. Уж лучше куколкой, ещё лучше — гусеницей, самое прекрасное именование ей будет Венера Палеолитическая.
С завершением этих предварительных рассуждений за и против поэтических вольностей в их отношении к реальности приступим к рассмотрению знаменитого, — сперва в узких кругах почитателей поэзии Николая Алексеевича Заболоцкого (в девичестве Заболотского, 1903.04.24 (1903.05.07) — 1958.10.14), а потом знаменитого повсеместно благодаря песне Михаила Михайловича Звездинского (по рождении Дейнекина, вышел в свет 1945.03.06), — стихотворения «Признание».
6. Текст.
Николай Заболоцкий
Признание
Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!
Не весёлая, не печальная,
Словно с тёмного неба сошедшая,
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда моя сумасшедшая.
Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою,
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую.
Отвори мне лицо полуночное,
Дай войти в эти очи тяжёлые,
В эти чёрные брови восточные,
В эти руки твои полуголые.
Что прибавится — не убавится,
Что не сбудется — позабудется…
Отчего же ты плачешь, красавица?
Или это мне только чудится?
1957
7. Этот предельно скромного вида человек с лицом счетовода или мелкого бухгалтера и в очках Джона Леннона решается на лирическую откровенность почти самого вывернутого свойства. Облик с таким вольным обращением с Музой не вяжется, но чем же чёрт ни шутит, внешность может быть обманчива, Александр Сергеевич Пушкин тоже не Джордж Гордон Ноэл-Байрон. Рассмотрим текст внимательно.
Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!
Если «зацелована», то, несомненно, пользуется успехом: обычным у многих, бурным — у одного. С этим нетрудно согласиться.
«Околдована»? Это уже вызывает вопросы. Не сама наводит чары, так что очарованные ими стремятся её целовать и она им разрешает это делать, ей это нравится, а кем-то или чем-то околдована и в таком виде подвергнута лёгкому насилию поцелуями. Как говорится в шуточном парафразе известной сказки,
Прынц любил прынцессу,
Так и не будя,
Чтоб не покупать ей
Тушь и бигудя!
Несколько странно для выражения восторга перед женщиной, но, может, там и не будет никакого восторга, может, мы ошиблись в предположениях.
С ветром в поле когда-то обвенчана.
Странное венчание не на ветру, что гуляет вокруг храма, — погоде не прикажешь, — а с ветром. Ежели такое венчание, то какова же будет свадьба? Или это метафора бобылки? Соломенной вдовы? Девки-вековухи? Как знать, как знать… Большого почтения к женщине у счетовода, очевидно, снаружи не наблюдается. Может чего в душе затаил?
Вся ты словно в оковы закована...
Колдовство действует на женский организм кататонически, лишает его подвижности, ни сесть ни встать, не вздохнуть ни охнуть… Интересная дама открывается. И не суетится, как Марфа. Присела, как Мария, таращится, лыбится и молчит.
Драгоценная моя женщина!
Мы и не сомневались, что по результатам беглого осмотра и пальпации даме будет выдана такая оценка.
8. Читаем дальше.
Не весёлая, не печальная,
Словно с тёмного неба сошедшая,
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда моя сумасшедшая.
Если дама «не весёлая, не печальная», она никакая, ровная как стоячая вода на вечерней заре. Вот она — точно в оковы закована, не «словно».
Словно с тёмного неба сошедшая…
Не ангел ли это Денница? Не молния ли? Нет, не молния, молниям закованными быть не положено. Должно быть, нечаянная радость из хмурых туч жизни. Но если «не весёлая, не печальная», то и не радость. Что же это такое с тёмного неба?
Ты и песнь моя обручальная…
А вот это уже серьёзно. При обручении поют? Не весело и не печально? Обыденно? Женщина — песня! Это крррасиво.
И звезда моя сумасшедшая.
Если сумасшедшая, то тихо помешанная звезда. Не буйная. Она в оковах. И не рвётся из них.
9.
Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою,
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую.
Я склонюсь над твоими коленями…
Преклонение пред коленями. Хороший каламбур. Надо запомнить. А фактически всё же преклоняется перед предметом своих и чужих поцелуев.
Обниму их с неистовой силою…
Тут-то они и хрустнут… Ты бы там без фанатизма…
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую.
Такие жгучие слёзы у нашего маленького бухгалтера? Такие жгучие стихи? Думается, это переоценка ценностей. И не всех, а конкретно-поэтических.
Но то, что предмет поэтических обожаний горький, — надеюсь как шоколад «Красный Октябрь», а не как хрен без соли, — вносит дополнительную нотку в образ закованной милой.
10.
Отвори мне лицо полуночное,
Дай войти в эти очи тяжёлые…
Кажется, он с Вием разговаривает, а просит открыть личико, как Петруха в обращении к Гюльчатай.
В эти чёрные брови восточные,
В эти руки твои полуголые.
А здесь уже не Вий, а панночка, надысь преставившаяся. Меня терзают смутные сомнения, не в последний ли путь провожает поэт свою горькую милую? И так физиологически-реалистично её любит? Следует ли с покойницей так обращаться? И бывают ли у покойниц полуголые руки? Это тогда было модно в погребальной практике?
11.
Что прибавится — не убавится,
Что не сбудется — позабудется…
Поэтические штампы и сущие банальности. Даже если бы сказал «Что было, то пройдёт!» — и то было бы какое-то движение мысли. Но не сказал. А тут… Тут описание рептильного существования с памятью рыбки гуппи: что есть, то и есть, ну и ладно.
Отчего же ты плачешь, красавица?
Или это мне только чудится?
Конечно, чудится, она же мёртвая. Это только панночка у Николая Васильевича Гоголя-Яновского может пустить слезу, уже лёжа в гробу, а у тебя — нет! Талантом не вышел.
12. Итог для нашего счетовода рифмованных слов печальный. Крайне непоэтическая персона женщины, то ли связанной сумасшедшей, то ли и вовсе мёртвой, горькая, но милая, поливается авторскими горючими слезами и стихотворениями, которые автор в избытке самомнения почему-то считает тоже горючими, а не кисло-сладкими или нейтральными. Но он любит именно такую, невменяемую. А жива ли она, он проверяет, тестируя с неистовой силой её колени: а ну как шевельнётся?
Рассматриваемое стихотворение «Признание» есть поэтическая фиксация безудержного авторского мазохизма и некрофилии.
13. Я понимаю, что всем любителям Н. А. Заболоцкого (Заболотского), и особенно М. М. Звездинского (Дейнекина) мой разбор стихотворения не понравится. Они будут утверждать, что я совершенно не понял поэта и даже примутся категорически заявлять, что не всем дано понимать поэзию и потому эти «не все» крайне несчастные и обделённые, попросту лишенцы. При этом на простой вопрос, как они понимают это стихотворение, каково их, несомненно превосходное, понимание, если они постигли всю тщету и всё ничтожество моей мысли, они вряд ли сумеют внятно ответить. Впрочем, я не предрекаю обязательный их неуспех и с интересом ознакомлюсь с их трактовками мягкой поэтической рухляди Николая Алексеевича Заболоцкого (Заболотского), ежели таковые трактовки появятся.
2022.05.28.