В июне 1838 года из крепостной неволи был выкуплен поэт Тарас Григорьевич Шевченко.
В юности он служил лакеем у своего помещика Энгельгардта. В 1833 году в Петербурге, куда переехал к тому времени его хозяин, Шевченко был отдан в обучение к «разных живописных дел цеховому мастеру» Ширяеву. Молодой крепостной познакомился с художниками Карлом Павловичем Брюлловым, Алексеем Гавриловичем Венециановым, профессором Академии художеств Василием Ивановичем Григоровичем, поэтами Василием Андреевичем Жуковским и Евгением Павловичем Гребёнкой. Друзья Шевченко решили его выкупить. Энгельгардт затребовал огромную по тем временам сумму – 2 500 рублей. Обычно крепостной стоил никак не больше 200-300 рублей.
Для выкупа была устроена лотерея с розыгрышем портрета Жуковского (воспитателя наследника престола), который специально для этой цели был написан Брюлловым.
Лотерею организовал Жуковский с помощью придворного – графа Михаила Юрьевича Виельгорского, композитора-любителя, которого Роберт Шуман назвал «гениальным дилетантом». Она прошла в Аничковом дворце в апреле 1838 года. Половину суммы выделила императрица Александра Федоровна, принявшая деятельное участие в спасении из неволи Шевченко, и другие члены императорской фамилии. В лотерее участвовал и сам Николай I. Неудивительно, что нужную сумму собрали – и Тарас Григорьевич получил, наконец, долгожданную свободу. Художник Иван Максимович Сошенко вспоминал этот радостный день: «Вдруг в комнату мою через окно вскакивает Тарас…, бросается ко мне на шею и кричит: «Свобода! Свобода!» — «Чи не здурів ты, Тарасе?» (Не сдурел ты, Тарас?). А он все прыгает и кричит: «Свобода! Свобода!». Понявши, в чем дело, я уже со своей стороны стал душить его в объятиях и целовать. Сцена эта кончилась тем, что оба мы расплакались, как дети».
После освобождения из крепостной зависимости Шевченко стал посещать классы Академии художеств, стал одним из любимых учеников Брюллова. А в 1840 году вышел первый сборник стихов Тараса Григорьевича «Кобзарь», принесший ему известность. Хотя критики, в том числе Белинский, не особенно высоко оценили его творчество, усмотрев в его поэзии узкий провинциализм. Тут надо понимать: Шевченко, в сущности, решил пойти по дороге, уже проторенной Гоголем. Это во времена «Вечеров на хуторе близ Диканьки» малороссийский фольклор в высокой литературе казался диковинкой и экзотикой. Но на этой ниве уже вовсю активно трудились писатели Сомов, Гребёнка, Кукольник, Квитка-Основьяненко. А Гоголь, наоборот, перестал писать в этом полуфольклорном жанре.
В 1847 году Шевченко был арестован в связи с делом тайного общества «Кирилло-Мефодиевское братство». Было такое странное общество, ставившее своей целью создание ни много ни мало панславянского союза республик: Россия, Украина, Польша, Чехия, Сербия, Болгария. Фантастическая затея! Во-первых, тогда еще никакими республиками даже и не «пахло» – сплошь монархии. А, во-вторых, все это «братство» насчитывало в своих рядах два десятка человек. Причем, людей не практических, а обыкновенных болтунов. Но это происходило в канун и во время больших революционных потрясений в Европе, в которых идеи сепаратизма занимали не последнее место. А поэтому «Кирилло-Мефодиевское братство» было разгромлено. Впрочем, и громить-то не пришлось. Несколько человек взяли – и они тут же выдали с потрохами всех своих друзей-единомышленников.
Следствием не была установлена причастность Шевченко к "братству", однако при аресте у него были найдены антиправительственные стихотворения. Еще в 1844 году Тарас Григорьевич написал сатирическую поэму «Сон», которая была направлена против Николая I и Александры Федоровны. Небольшой отрывок в русском переводе:
Сам по залам выступает,
высокий, сердитый.
Прохаживается важно
с тощей, тонконогой,
словно высохший опенок,
царицей убогой,
а к тому ж она, бедняжка,
трясет головою.
Это ты и есть богиня?
Горюшко с тобою!
Многие расценили этот опус Шевченко как пасквиль. А по-человечески этот поступок Тараса Григорьевича прямо можно назвать подлостью и черной неблагодарностью. Ведь Александра Федоровна много сделала для того, чтобы поэт получил вольную. К тому же, самое последнее дело – использовать в качестве сатиры настоящие или мнимые физические недостатки человека.
В записке начальника Третьего отделения Алексея Федоровича Орлова по итогам следствия говорилось: «Шевченко… сочинял стихи на малороссийском языке самого возмутительного содержания. В них он то выражал плач о мнимом порабощении и бедствиях Украины, то возглашал о славе гетманского правления и прежней вольнице казачества, то с невероятною дерзостью изливал клеветы и желчь на особ императорского дома, забывая в них личных своих благодетелей».
Решением Третьего отделения, утвержденного Николаем I, Шевченко был определен на военную службу рядовым в Отдельный Оренбургский корпус.
На скандал с поэмой Шевченко откликнулся даже Белинский. Он написал своему другу, литературоведу Павлу Васильевичу Анненкову: «Наводил я справки о Шевченке и убедился окончательно, что вне религии вера есть никуда негодная вещь. Вы помните, что верующий друг мой говорил мне, что он верит, что Шевченко — человек достойный и прекрасный. Вера делает чудеса — творит людей из ослов и дубин, стало быть, она может и из Шевченки сделать, пожалуй, мученика свободы. Но здравый смысл в Шевченке должен видеть осла, дурака и пошлеца, а сверх того, горького пьяницу, любителя горелки по патриотизму хохлацкому. Этот хохлацкий радикал написал два пасквиля — один на государя императора, другой — на государыню императрицу. Читая пасквиль на себя, государь хохотал, и, вероятно, дело тем и кончилось бы, и дурак не пострадал бы, за то только, что он глуп. Но когда государь прочел пасквиль на императрицу, то пришел в великий гнев, и вот его собственные слова: «Положим, он имел причины быть мною недовольным и ненавидеть меня, но ее-то за что?» И это понятно, когда сообразите, в чем состоит славянское остроумие, когда оно устремляется на женщину. Я не читал этих пасквилей, и никто из моих знакомых их не читал (что, между прочим, доказывает, что они нисколько не злы, а только плоски и глупы), но уверен, что пасквиль на императрицу должен быть возмутительно гадок по причине, о которой я уже говорил. Шевченку послали... солдатом. Мне не жаль его, будь я его судьею, я сделал бы не меньше. Я питаю личную вражду к такого рода либералам. Это враги всякого успеха»...