Со времен Сварога много зим прошло, деревня наша изменилась. Да что уж там, сам мир изменился. Последний идол уж лет триста, как истлел. На его месте монастырь построили, да и от него полуразрушенные кирпичные стены остались. Старые и новые Боги покинули это место. А вот деревня жива! Ну как жива? Домов двадцать наберётся, даже электричество есть, а вот дороги нормальной, как не было, так и нет. В райцентр можно добраться только зимой на санях, или летом в сухую погоду на телеге. Хотя и на Уазике можно, есть таких целых два на все село. Но даже они в межсезонье зарываются в грязи. Да речь ведь не о быте нашем скромном, и не о плохой дороге, а об одном событии, что случилось зим десять назад.
Лесником тогда Тарас был, угрюмый такой мужик. Как взглянет из-под седых бровей, так даже взрослые заикаться начинают, не то что дети. Но мужик хороший, честный. Просто в глазах его столько боли и тоски прячется, что в уме не укладывается, как один человек такую ношу на себе тащит. А ноша и впрямь не подъемная. Как то тайга горела, до крайних домов огонь дошел, еле потушили. А вот лесничью избушку не успели. Так и сгорели вместе с ней жена и сын Тараса. Даже косточек не нашли, видать от жара в прах рассыпались. Пришлось пустые гробы похоронить. Вот от того и взгляд у лесника нашего потяжелел.
Первое время соседи ходили, помощь предлагали, но вдовец молча мотал головой и смотрел на всех своими полными горя глазами. Избушку сам кое-как построил, а после стал подолгу пропадать в тайге, время от времени принося опалённых зверей на откорм и лечение.
Раз проходил Тарас до ночи по лесу, не успел засветло в деревню вернуться, да и решил заночевать в развалинах монастыря. Только глаза сомкнул, позвал кто-то.
— Тарас, Тарасушка, выйди ко мне, дай обнять тебя, истосковалась я.
Вскочил лесник, тряхнул головой, отгоняя дрему. "Послышится же такое, будто Любушка меня кличет." — пробормотал под нос вдовец, но к выходу все ровно пошел. Мало ли что. Глядит, а меж деревьев женщина стоит и рукой ему машет.
— Тарас, уж не позабыл ли ты меня, муж мой любимый?
Собрался было лесник кинуться к своей любимой, да ноги оторвать от каменного пола не смог, будто вцепился кто-то мёртвой хваткой. Так до утра и простоял на одном месте, а Любушка все вокруг ходила и звала мужа, разрывая на части его чистую душу. Перед самым рассветом махнула рукой в последний раз и скрылась за деревьями. Лишь эхо слова принесло: "Приходи завтра к..." Куда приходить Тарас так и не понял, но решил, что наверно сюда же.
Добрел лесник до избушки, да и упал на лавку без сил. Сон сморил вдовца, и не выпускал из своего царства до самой ночи. Только спряталось за лесом солнце, Тарас открыл глаза и побрел к старому монастырю в надежде свидеться со своей Любашей.
Дошел до места, но в храм заходить не стал, а расположился в аккурат между теми деревьями откуда звала его прошлой ночью жена.
Полная луна лениво катилась меж звёзд, освещая поросшую редколесьем монастырскую поляну. Сверчки трещали со всех сторон, а Тарас все ждал свою Любу, всматриваясь вглубь леса. И, наконец, дождался. Только в этот раз не одна она пришла, а с сыном их Никиткой.
Лесник кинулся к ним, обнимал, целовал и плакал. Домой все звал, но не пошла с ним Люба в эту ночь, а с рассветом растаяла, будто и вовсе не было. Зато сын Никитка остался. И счастливый Тарас повёл мальчишку в свою неказистую избушку.
На третью ночь лесник вместе с сыном ждал жену на том же месте, да все зря. Не появилась она больше ни в эту, ни в следующую ночь. "Хорошо хоть Никитка со мной". — думал Тарас, всматриваясь в ночной лес.
Подивился народ в деревне чудесному возвращению мальца, расспрашивать люди пытались, но лесник молчал, зато в глазах его стало чуточку меньше боли. Так и оставили все в покое Тараса. Мало ли, мож малой при пожаре в лес сбежал, да заплутал, а теперь нашёлся. Всяко ведь бывает.
Только с той поры стал скот пропадать. У кого коза исчезла, а у кого и корова. Сперва думали просто потерялась скотина, потом на волков грешили. Да разве ж волк сожрёт целого быка, не оставив даже рог с копытами? Стали тогда люди дежурить по очереди, меж дворов ночью ходить и высматривать вора. Первые три дня тихо было, никто не пропал. А на четвёртую дед Герасим дежурил, вот он-то и приметил, как мальчонка козла к лесу гонит. Решил старик шум не поднимать сразу, а проследить, куда ж это малец направляется. Так и шел тихонько до самого леса.
Чем ближе деревья, тем страшнее Герасиму. Все мерещится, что глаза красные из-за дерева смотрят, да не пара, а дюжина. Перекрестился старый и продолжил следить. А Никитка так и не оглянувшись ни разу, шел напрямую к лесу.
Добрались они до поляны, малец с козлом чуть впереди, а за ними следом Герасим. Такое там старику открылось, что кому расскажи — не поверят! Утопленницы вокруг лешака хоровод водят, а тот в центре так лихо пляшет, что земля подпрыгивает в такт. Чуть в стороне вурдалаки своим кружком стоят, а поодаль волчище огромный застыл статуей. В эту свару и погнал Никитка козла. А старик пустился бежать к деревне не разбирая дороги. В след ему завизжали, да заулюлюкали навьи отродья.
Поутру к дому лесника сбежался народ. Все шумят, требуют на суд мальца, в двери барабанят. Вот только не открывает никто. В итоге дверь высадили, а в доме пусто, даже вещей никаких не осталось. Побродили еще вокруг, да и ушли не с чем.
Лесника больше никто не видел. Но люди сказывают, будто летними ночами на поляне перед разрушенным монастырём нечисть иногда устраивает свои пляски. И после захода солнца из избы лучше не выходить, а то мало ли что.
