2 июня 2022 года на 96-м году жизни скончался основатель Института прикладной физики РАН, академик Российской академии наук Андрей Викторович Гапонов-Грехов.
Человек-эпоха, человек-легенда, человек, чьё имя навсегда записано в скрижалях нижегородской, советской, российской и мировой науки, обладатель многочисленных наград СССР и России, в том числе высшей награды РАН – Большой золотой медали им. М.В. Ломоносова.
Его жизнь, как и жизнь его родителей – столь же больших учёных, масштабных и многогранных личностей, была связана с Нижегородским государственным университетом. И сегодня здесь работают, и учатся продолжатели его дела, молодые учёные, которые могут называть себя его «научными детьми».
Мать учёного, Мария Тихоновна Грехова, стояла у истоков создания первого в стране радиофизического факультета, а затем Научно-исследовательского радиофизического института (в 1956 году) при Горьковском университете.
Отец, Виктор Иванович Гапонов, начинал в Нижегородском университете старшим научным сотрудником, затем был заведующим отделом в ГИФТИ и одновременно доцентом на физико-математическом факультете университета. Активно участвовал в организации радиофизического факультета ГГУ и кафедры электроники, был бессменным ее заведующим 20 лет.
Сам Андрей Викторович был студентом, а в 1949-1952 годах обучался в аспирантуре радиофизического факультета ГГУ. С его именем связано развитие радиофизической ветви школы академика Александра Александровича Андронова.
Андрей Викторович оказал существенное влияние на развитие радиофизического факультета нашего университета. Тесные связи с НИРФИ и ИПФ РАН в области науки и подготовки студентов – его заслуга.
В музее Университета Лобачевского сохранилось интервью, которое Андрей Викторович дал одному нижегородскому изданию в далеком 2006 году. Темой стала, конечно же, наука, которой он посвятил всю свою жизнь.
Андрей Викторович, мы с вами встречались пять лет назад. Я не знаю, как считаете вы, но, по-моему, положение науки все-таки изменилось за эти годы. Как вы можете сегодня оценить состояние нижегородской науки?
Ну, наверное, состояние нижегородской науки в какой-то степени отражает состояние науки вообще в России. С некоторым сожалением я должен сказать, что особых изменений в лучшую сторону в общем пока нет. Скорее они фигурируют в рамках намерений, а не в рамках исполненных мер. Дело в том, что по-прежнему остается впечатление, что наше экономическое руководство по-прежнему не признает, того факта, что наука, особенно фундаментальная наука, требует хорошего бюджетного финансирования.
И ничего не изменилось за эти годы?
Немножко изменилось, немножко. Но по-прежнему науке не доверяют. Советская власть, обладая многими недостатками, будучи отгорожена от Запада железным занавесом, была вынуждена доверять своей науке. И честно говоря, учёные привыкли, что им доверяют. У нас в стране довольно почётно было иметь звание научного работника. Сейчас уже перестали говорить, что наука должна себя кормить. Этого нигде нет, чтобы она сама себя кормила. Прикладная в значительной степени кормит, но и то большие проекты в прикладной науке, конечно находятся и находились и у нас, и на Западе на государственном финансировании. Но почему-то распространилась такое мнение, что наука должна сама зарабатывать на своё существование. Это приводит к тому, что в науке развиваются такие направления, за которые платят. А не те, которые будут нужны скажем, через 10 лет.
Ваш прогноз на 10 лет.
Известно, что никакие прогнозы не никогда оправдываются. По-моему, никакие. Во всяком случае, если посмотрите научную фантастику, то она абсолютно не предвидела скажем того явления, которое сейчас наблюдается у нас в массовой культуре. А это одно из наиболее характерных проявлений общего прогресса. Потрясающе, что происходит в массовой культуре, которая отказалась фактически думать о последствиях того, что она делает. Никого не беспокоит. А к чему это приведет? Это даже не обсуждается. А про науку тоже для меня радостного ничего нет. Мне кажется, что наука будет испытывать очень большие трудности. Я думаю, если сейчас во всей стране провести опрос на тему нужно ли поддерживать фундаментальную науку или правильнее – пусть ученые зарабатывают, работая на пользу обществу, большинство, наверное, бы проголосовало за второе, а не за первое.
Вы столько лет возглавляли институт. Сейчас вы научный руководитель института. Чем сейчас ИПФАН живет? Какие исследования приоритетные в институте? Что интересного происходит в этих стенах?
Мы очень давно ратуем за единство фундаментальной и прикладной науки. Как и академия наук мы занимаемся фундаментальными исследованиями, а как следует из названия у нас прикладная физика тоже. И это такой краеугольный камень организации нашего института. Сочетание фундаментальных и прикладных исследований. У нас занимаются и астрофизикой, и физикой плазмы, и современной лазерной оптикой. Фундаментальные такие направления. И в тоже время много думаем и работаем над тем, как можно использовать эти фундаментальные знания для совершенно практических, прикладных целей. Второй принцип связан с тем, что хорошего специалиста можно приготовить только в процессе работы. Научной работе научить просто в вузе невозможно. Научной работе нужно учить в процессе научной работы. Где-то с начала 90-ых годов у нас в системе института действует такой мини-университет: где мы сами ведем приём, сами мы готовим студентов, учим, потом они в аспирантуру поступают. Аспирантуру проходят. Им так нравится у нас жить, что из них все меньше и меньше уезжают за рубеж по окончанию, а остаются у нас работать. И у нас институт относительно сохраняет правильное соотношение пропорции – молодежи и опытных научных работников. Это очень большое достижение, и мы гордимся этим. И больше того, мы сейчас ещё начали омолаживать состав. Теперь в нашу систему подготовки и школьники введены. Старшие классы 10 и 11 тоже учатся у нас здесь. У нас научно-образовательный центр отлично оборудованный. Там 2000 кв. метров и он функционирует в тесном контакте и с университетом, и с лицеем физико-математическим. Лучшие преподаватели, мы очень много уделяем этому внимания. Достижения у нас есть очень хорошие во всех областях, в которых мы работаем. Если говорить о последних, то мы научились растить алмазные пластины для многих целей. И в электронике и микроэлектронике алмаз нужен как материал. Он обладает удивительными свойствами. У него очень хорошая теплопроводность, в нем очень маленькие потери электромагнитные. Это прекрасный материал.
И о молодежи мне хотелось с вами поговорить. Я знаю, что при вашем самом активном участии создавался совет по грантам президента для молодых. Он стимулирует молодёжь? Это процесс приостанавливает отъезд молодых заграницу?
Я с сожалением должен сказать, что, конечно, эти гранты показывают внимание, какое стимулирующее значение есть у них. Но их очень немного. Поэтому существенного влияния на положение с молодёжью в науке они пока оказать не могут. Гораздо важнее, что это же совет по решению правительства занимается ещё и ведущими научными школами. Научные школы – это такие коллективы, в которых действуют хорошие связи между поколениями. Там обычно бывает лидер какой-то, глава этой научной школы. У него есть ближайшие ученики на уровне доктора наук, это может быть 3, 4, 5, даже 10 человек, а у них свои ученики. Естественно получается такая пирамида, на вершине которой 1, 2, 3, 4, а внизу эта молодежь учится у них, учится в непосредственной работе. Такие научные школы в стране поддерживаются и финансово в том числе уже в течении 10 лет.
Вы сказали, что сейчас молодые меньше уезжают за рубеж? Их что тут удерживает? Там, конечно, другие условия, наверное, и для научной работы и для жизни им создаются.
На этот вопрос не так просто ответить, потому что условия жизни по-прежнему там всё-таки существенно лучше. Если говорить только о материальных условиях.
А условия работы?
А это вот существенный вопрос. В 2000 году было совещание нашего президента Владимира Путина с учёными. У него в Сочи приехало 19 академиков, в том числе там был и я. Он рассказывали, как у них с работой идёт, а я про свою работу говорить не стал, а стал говорить про положение с молодёжью. Фактически тогда не было тревоги о том, что слишком много уезжают, как будущее и прочее, и прочее. Я обратил внимание на то, что уезжают очень много, а нужно им не так много. Молодому человеку нужны условия для работы, условия для жизни и чуть-чуть перспективы. Условия для работы: он хочет работать на современном оборудовании и на мировом уровне, потому что наука настоящая может быть только на мировом уровне. Если она на уровне хуже, то это уже не наука. И для этого нужны условия для работы. Условия для жизни не так ему важны. Он должен иметь возможность не думать о том, во что одеться, как детей обеспечить. Ему не надо богатства. Наука, кстати, нигде в мире не является путем к богатству. Богатство – иди ты в финансисты, иди в банкиры или еще куда, вот там будет тебе богатство. Вот я три условия таких сформулировал.
И что президент на это сказал?
Наш президент умеет слушать. Но сразу ничего не говорит. Но некие движения же есть в этом направлении, верно? Может быть, чуть как-то и вспомнил что я говорил. Наверное, ему многие говорили об этом, не только я. Потом не надо забывать, что на самом деле, фактически жизненные условия, во всяком случае, у наших сотрудников лучше сейчас, чем это было в 90-е годы.
Есть минус и этот минус очень существенный. Там заработать возможность самостоятельно планировать свою жизнь и работу почти невозможная вещь. Молодым практически невозможно. Молодой ученый там – это крепостной, может не очень хорошо, но он почти на временной работе у своего шефа. Вот он нужен шефу он ему платит. А через два года он не нужен, ну иди голубчик.
Но вот сейчас насколько я знаю, идет реформа Российской академии наук. Какие последствия ждут учёных в связи с этой реформой?
До сих пор так все еще и неясно, к чему же сведется вся эта реформа. Начало ее было связано с желанием посмотреть, а может и вмешаться в управление имуществом академии, с желанием навести порядок в имущественных отношениях. Сейчас главный вектор направлен на желание свести управление наукой к простым количественным показателям. А вот сколько учёный дает статей, насколько эти статьи хорошие и пусть это будет выражено в числах, которые любой чиновник сможет проверить. Естественно, что ученым доверяют определенные государственные средства. Пускай они их тратят. Потом государство и контрольные органы проверят, не было ли там злоупотреблений, правильно ли тратили, эффективно ли тратили. А не то, что давайте мы введем числа как нужно тратить. Вот пока, к сожалению, реформа предполагает, что надо будет ввести очень жесткие правила, которые регламентируют возможность затрат. Признаётся, что в Академии и вообще в российской науке есть некие излишки, есть люди, работающие неэффективно. Надо их сократить. Но всегда имеется некая, как мы говорим, функция распределения. И в министерстве, и в милиции, и в жилищно-коммунальном комплексе, есть люди, работающие эффективно, есть люди, работающие неэффективно. Если мы сократим всех, кто работает неэффективно, найдутся новые, которые тоже будут работать неэффективно. Невозможно оставить только тех, кто работает эффективно. В науке есть неэффективно? Есть, конечно, но при таком повальном сокращении с водой можно выплеснуть и очень хороших ребят, которые еще могут много-много могут сделать хорошего в науке. Сокращения можно делать, но надо делать это аккуратно.